Он был судьёй, кому-то Богом.
Он сам решал, кто будет жить.
Кому отмерена дорога,
Кого помиловать… простить.
Он сам вершил людские жизни
И в алчности своей был добр.
И кто в достатке, кто при силе –
Другим был спущен приговор.
В те времена он был суровым –
Спустить курок и выстрел в грудь.
И совесть с казни невиновных
Его не мучила ничуть.
Он каждый раз в обычный вечер,
Глотнув вина, ложился спать.
Он спал спокойно, как младенец,
Кошмар не смел его терзать.
И снова вечер. У камина
Он задремал, держа бокал.
Но сердце с болью защемило,
Пропал весь сон, он с силой встал.
Лишь духота, внутри всё давит.
Позвал слугу, но никого.
И тяжело переступая,
Побрёл в бреду открыть окно.
Раскрылись створки, дунул ветер,
Но вместо свежести ночИ
Лишь гнусный смрад гниенья, тленья
Его дыхание сдавил.
Там чернота, а сердце давит,
Не держат ноги, всё плывёт…
Из тьмы окна, без страха, нагло,
Слеталось внутрь вороньё.
Пытался гнать, упал в бессильи,
Почувствовал – уже не встать.
А вороны над ним кружили,
Расселись каркать, гоготать.
- Вы мерзкие дурные птицы!
Пойдите прочь! Я не могу…
Он умирал, в бессильи злился.
А птицы каркали ему.
Они смотрели ярым взглядом
На то, судья как умирал.
То ли в бреду? Но стало явно –
Ему знакомы их глаза.
Он помнил очи каждой птицы.
Когда-то так вот на него
Смотрели тех невинных лица,
Кому был смертный приговор.
- Собрались, твари… Мстить собрались… -
Судья в злорадстве осуждал.
- Не нам судить тебя, мерзавец –
Раздались птичьи голоса.
- У мёртвых нет ни жажды мести…
Нам безразлично осуждать.
Но знай, что мы смотреть слетелись.
Смотреть - как будешь умирать.
- Помилуйте! Отдам всё-всё вам! –
Молил, стекала вниз слюна.
Ему прокаркали вороны
- Ты забери всё это в ад!
***
Он вдруг застыл. Скрутилось тело.
Глаза покрыла пелена.
А птицы, каркая надменно,
ПринЯлись труп его клевать…
