— В одном черном-пречерном городе, на черной-пречерной улице стоял черный-пречерный дом. В этом черном-пречерном доме была черная-пречерная квартира. А там, в черной-пречерной комнате стоял черный-пречерный гроб. И вот открывается крышка гроба, а там — мертвец... ОТДАЙ СВОЕ СЕРДЦЕ!!!
Катюха дико заорала, хватая Верку за грудки, и та бешено, самозабвенно взвизгнула на ультразвуке. Мы дружно присоединились. Наши вопли, небось, всех соседей перебудили. Вытерла слезинку: ну вот, кто ж додумался в темноте страшилками баловаться?
Нечасто мы собираемся на такие посиделки. Мы — это Наташка, Катюха, Женька, Верка и я. Знаем друг друга с садика. Доводилось делить и горшок, и лопатку, и последнюю конфету. Правда, в более зрелом возрасте с парнями такое не прокатывало, но дружбу свою нам удалось пронести через все барьерные рифы и мели. Поразбросало нас после школы, пообтрепало, пообломало маленько, стряхивая с окрашенных кудряшек юношеский максимализм. Но хоть изредка собраться и поговорить «за жизнь», «за мужиков» и «вообще» — это святое.
Сегодня была очередь Катюхи изображать из себя хозяйку дома. Мы собрались у нее в квартире, водрузили на стол "Мартини", пару пакетов сока и тортик. В прошлый раз закуской мы не озаботились, и традиционная сходка прошла довольно печально: у меня в доме обнаружилось лишь немного кошачьего корма. И шпинат. Но много. Никто ж не виноват, что у меня именно тогда случился разгрузочный день. Так что сегодня мы были во всеоружии. И тут на самом интересном месте, то есть на разрезании шедевра кондитерской мысли, вырубилось электричество.
Если кто-то подумал, что началась паника — не тут-то было. Пара гелевых свечек в граненых стаканах, и — вуаля! — интимный полумрак и вечер воспоминаний. Как мы дошли до жизни такой, чтобы начать делиться любимыми детскими страшилками? Кто ж знает, какими извилистыми путями бродят мысли пьяных женщин, прежде чем выйти в свет.
— А я, а я! — встряла Женька. — А я знаю историю про Красную Руку!
Мы захихикали.
— В одном доме на стене кухни было красное пятно, — загундела Женька замогильным голосом. — И вот как-то папа вышел на кухню, а из пятна голос такой: "Хочу крови, хочу крови, хочу крови!". Папа удивился и подошел, чтобы посмотреть, а из пятна рука красная выскочила и утащила его.
Я уже похрюкивала на плече у Верки. Чистая незамутненная наивность рассказов умиляла не по-детски.
— На следующий день на кухню вышла мама. А из пятна снова: "Хочу крови, хочу крови, хочу крови!". И маму тоже утащило. На следующую ночь пропала бабушка, а потом и дедушка. А потом на кухню вышла дочка водички попить...
Тут мы заржали. Не обращая на нас внимания, Верка понизила голос до таинственного свистящего шепота:
— И снова из пятна раздался голос: "Хочу крови, хочу крови, хочу крови!". Девочка подошла к стене и...
— ...Показала пятну кукиш: "А кефирчику не хочешь?" — подхватила Наташка.
— Ну вот, такую историю испортила, — надулась Женька, махнув рукой на нашу ржущую компанию. — Теперь сама и рассказывай!
— А я знаю только историю про крыс в канализации, — Наташка отхлебнула из стакана и потянулась за тортиком. — Однажды услышала, как мама рассказывала кому-то. Я еще маленькой была. Под землей в системе канализации живут сотни тысяч крыс. Так вот, когда их плодится слишком много и еды на всех не хватает, они пробираются по трубам и нападают на людей, когда те сидят в туалете. И сжирают человека подчистую, не оставляя ни косточки, ни капли крови...
В темноте кто-то нервно хмыкнул:
— Вот фу!
— Это вам фу, а я потом год в туалет одна боялась ходить, — Наташка взяла мобильник и включила экран. — Пойду, проведаю комнату для девочек.
Она, пошатываясь, побрела в сторону ванной, натыкаясь на углы и тихонько чертыхаясь. Я поежилась. Колеблющееся пламя декоративных свечей едва освещало стол, оставляя окружающее в кромешной тьме. Жидкий свет фонаря пытался пробиться сквозь гардины, но чах где-то возле подоконника.
— У нас часто трасформатор вырубается. Целая улица без света остается, а они все сделать нормально никак не могут, — похоже, Катюхе тоже стало слегка неуютно. — К утру починят.
— А помните историю про девочку с розовыми зубами? — Верка прижалась ко мне.
— А то! — с набитым ртом подтвердила Женька. — Это ж твоя любимая.
— Да-а-а, — мечтательно протянула Верка. — Жила-была одна семья: папа, мама, дочка и новорожденный сынок. Сестричка терпеть не могла братишку, потому как считала, что родители совершенно перестали любить ее после его рождения. И вот братик заболел. Он стал худеньким и бледным, а никакие лекарства не помогали. И вот однажды все проснулись, а его нет. Заявили в милицию, долго искали, а потом нашли косточки мальчика зарытыми под балконом. Все вокруг плакали и только девочка улыбалась. И зубы у нее были розовые...
Я икнула:
— Что-то Наташки долго нет…
Все сразу же зашевелились.
— Ну, во-от, — заныла Катюха. — Я тоже хочу, а она теперь засела на час. Ната-а-аш!..
Она ринулась из комнаты, сшибая табуретки. Мы, подхихикивая, слушали, как хозяйка дома долбится в дверь ванной. Наташка не отзывалась. Вот зараза!
— Пошли, поможем, что ль, — буркнула я, берясь за свечку. — Может, она уснула. А в цветочный горшок мне как-то не хочется…
— У меня нет цветочных горшков, — уточнила пританцовывающая Катюха.
— Тем более, — веско бросила я и дернула за ручку. — Наташ, выходи, я все прощу!
Девчонки прыснули, хилый крючочек не выдержал напора свежих сил и дверь распахнулась. Мы отшатнулись, хватая ртом воздух.
Она лежала на кафельном полу, а по ней ползали крысы, ловко хватаясь за кожу коготками. Тихий писк заполнял собой небольшое пространство ванной. Животные методично впивались зубами в теплую плоть, не обращая внимания на зрителей. Тело Наташки все еще конвульсивно дергалось, исторгая последние остатки жизни вместе с кровью, булькающей в перегрызенном горле. Одна из крыс запрыгнула ей на лицо, с объеденными губами и носом, и впилась в остекленевший глаз. И тут Женька завизжала. Она визжала отчаянно и пронзительно, отступая к стене, не отрывая взгляда от лужи крови, медленно растекающейся из-под тела, которое теперь представляло собой одну сплошную шевелящуюся серую массу.
Внезапно крысы перестали копошиться, подняли головы и уставились на нас. В сотнях маленьких красных глазок отразилось дрожащее пламя свечи. Женька вжималась в стену, заворожено глядя в полумрак ванной. Внезапно позади нее раздался хриплый утробный бас:
— Хочу крови...
Она замерла. Из стены вылезла рука, схватила Женьку за шею, сдавила, с хрустом ломая позвонки и, со скрежетом и чавканьем сминающейся плоти, втянула внутрь, не оставив и следа.
Я заорала. Свеча выпала из моих ослабевших пальцев. Мы побежали, не разбирая дороги, в кромешной темноте натыкаясь на стены, мебель и друг друга. В голове не осталось ни одной мысли, паника билась в каждой клеточке тела, заставляя метаться в поисках выхода, сшибая углы и коленки. И где бы я не была, позади надсадно хрипело:
— Хочу крови!..
Я врезалась в чью-то спину. Катюха взвизгнула. Прямо под боком всхлипнула Верка. Нас трясло.
— Сейчас, сейчас, — задыхалась Катюха.
Щелкнул замок, и на нас пахнуло холодом. Волосы зашевелились на затылке. По ногам потянуло сыростью, в ноздри ударил запах плесени и гниения. Мы застыли. Негнущимися пальцами я царапала карман, пытаясь вытащить телефон. Дрожащей рукой направила горящий экран в сторону выхода. Подслеповатое мерцание выхватило из темноты лестничную клетку, которую заслоняла черная пустота, которая прошептала:
— Отдай свое сердце...
Катюха с грохотом захлопнула входную дверь и, тяжело дыша, прислонилась к ней спиной. Раздался хруст: из груди у нее вылезла черная рука, сжимающая трепыхающийся окровавленный комок. Катюха висела, нанизанная на сгусток тьмы и, подвывая, уставилась на собственное сердце, смятое и раздавленное. Она билась, как бабочка, пришпиленная к картонке, шурша ногами по двери в поисках опоры. А потом затихла.
Наверное, полицию вызвали соседи, которых среди ночи потревожил шум. Нас нашли в шкафу. Мы с Веркой сидели, забившись в угол, полумертвые от пережитого ужаса.
Нам не поверили. Ни единому слову. Следователь скептически смотрел на двух полупьяных, оборванных, расцарапанных женщин, которые цеплялись за него скрюченными пальцами и несли несусветную чушь. Наташку и Женьку не нашли. А у Катюхи не было дырки в груди. Скорее всего, сообщил следователь, перебирая бумажки, смерть наступила в результате инфаркта.
Мы еще что-то лепетали, вытирая сопли, но усталое предложение отправить нас на психиатрическое освидетельствование и тест на содержание наркотиков, быстро привело нас в чувство и мы ушли.
Не сговариваясь, потащились к моему дому. Бессонная ночь, а потом и целый день, проведенный в полиции, в морге на опознании и снова в отделении, вымотали нас до крайней степени. Мы сидели на кухне. За окном смеркалось.
— Я тоже умру, — буднично сообщила Верка, размешивая чай.
— Мы все умрем, — я устало жевала безвкусный бутерброд.
— Я умру сегодня ночью, — она внимательно смотрела на свои руки. — Осталась еще моя история.
— Не говори глупости, — сил спорить уже не было. — Пошли спать, я постелю тебе на диване.
— Ты только свет не выключай, — сонно пробормотала она, когда я подтыкала покрывало.
Ну, конечно же. Я пожала плечами. Не умею я спать при свете. Экономия опять же.
Тихо щелкнул выключатель. В темноте слышалось ровное веркино сопение.
Когда я встала утром, ее уже не было. Она оставила после себя смятое покрывало и драную футболку. Я была даже рада, что не надо снова строить из себя сильную женщину, успокаивать и гладить по головке. Наутро вообще все кажется иным и окружающая действительность перестает давить на мозги. Вдруг Катюха и правда умерла от инфаркта, а сейчас мне позвонит Наташка и сообщит, что они с Женькой снова загуляли и не смогли вчера прийти? И все окажется пьяным бредом. Или выбросом болотного газа. А может мы с Веркой просто обкурились, как тогда, в универе, когда решили, что переспали с Бэтменом...
Я приняла душ, почистила зубы, вытерла полотенцем запотевшее зеркало и улыбнулась своему отражению. Потом зажмурилась. Открыла. Ущипнула себя. Ничего не изменилось: мои зубы радовали глаз гламурным розовым оттенком. Люблю розовый. С детства.
У хорошей страшилки не бывает хэппи-энда. И всегда можно рассчитывать на продолжение.
Я улыбнулась еще шире, развернулась и, мурлыча про себя очередной модный мотивчик, пошла одеваться.
