Жил один парень. И сильно замужних любил — чистеньких, опрятных, скучающих. В подъезде с ними не стоять, поцелуя не домогаться, прелести постельные доказывать не надо. Себя ценил высоко, на людей поплевывал.
Связался он раз с женой военного моряка. Только тот из дому, подъезжает на «Жигулях» и в кровать, еще мужем нагретую. Да и попался — вызнал моряк об измене и подкараулил их. Зашел в спальню, где они любовью занимались, и говорит:
— Вы, пожалуйста, не торопитесь. Дело свое заканчивайте, а я вам завтрак приготовлю.
Сели они оба перед моряком, лица на них нет, зубы дробь выбивают... А тот их вермишелью по-флотски угощает. Отказать не смеют, едят, давятся. А моряк еще подкладывает:
— Не стесняйтесь, вон сколько энергии потратили!
Дал им компотом запить, и любовника выпроваживает:
— Иди, — говорит, — долгая у тебя дорога.
Парень усмехнулся, посчитав моряка за труса, и нагло спрашивает:
— Ты меня за то накормил, что женку твою так хорошо обиходил?
— Нет, — отвечает моряк, — потому что мне знакомый хирург говорил — на полный желудок любая рана смертельна.
И всадил ему кортик под пупок, по самую рукоятку.
Долго лежал парень в реанимации. Еле-еле жизнь ему врачи спасли. Сколько клятв он себе надавал, пока выздоравливал — и пить брошу, и курить, и по чужим женам бегать, трудом праведным заниматься начну...
Выписали его домой. А на улице весна, первыми цветами бабки торгуют, зелени зеленей не бывает... Но стал он своей клятвы придерживаться — больше рюмки, да и то по великим праздникам, не пьет; работать на стройку пошел — каменщиком; на скромной порядочной девушке женился. Живет новой жизнью, не нарадуется. И так у него гладко получается — ни разу не сорвался, ни разу прежних грехов не повторил.
Лишь некоторые странности ему покоя не давали. Стоит он, допустим, в очереди за разливным молоком, а в спину ему кто-то дышит тяжело, плечом острым наваливается. Терпит он, терпит, да поворачивается, чтобы замечание сделать. А перед ним мужик странный — шляпа на глаза надвинута, руки на животе сложены, пиджак на нем ветхий, листвой прелой пахнет... Перепугался он, раз сморгнул, другой, глядь, а перед ним не мужик, а тетка, стоит, улыбается:
— Поздновато на меня, сынок, заглядываешься, в матери тебе гожусь.
Через пару лет, едет он в автобусе, а рядом девушка сидит, молодая, вертлявая. Заговаривать с ним пытается. Усмехнулся он, вспомнив молодость свою непутевую. Но потом неладное заподозрил. Посмотрел на неё внимательно: юбка на ней коротенькая, из-под подола чашечки коленные выглядывают, желтые, в трещинках, а как улыбаться начнет, язык виден — черный, распухший.
Он к выходу, она за ним, он по улице скорым шагом, она не отстает — бойко так каблучками выстукивает... Насилу отвязался.
А жизнь идет своим чередом. Дети у них пошли. Хорошенькие, чудные, воспитывал их лучше любого отца. На работе бригадиром назначили, зарплату повысили — и всё так ладно получается: жена его любит, дети послушны, коллеги и соседи слова ему худого не скажут...
Сидит как-то вечером, журнал читает — жена, дети спят. Слышит стук в дверь, тихий, осторожный. Посмотрел на часы — время к двенадцати подбирается. Открывает — никого. Выглянул на площадку, может, кто балуется, — да нет, никого...
Вернулся, дверь запер, поворачивается, а в прихожей двое стоят. Веселые, молодые, улыбчивые — моряк и жена его.
Он стоит, глазами хлопает, а они ему:
— Не пугайся, мы ненадолго!
И переглядываются, и улыбаются.
Провел их в кухню, чаю предлагает, а у самого руки дрожат, мысли путаются.
— Как поживаешь? — спрашивают гости.
— С того разу праведно, — отвечает хозяин искренне — Уже десять лет без греха.
— Каких десять лет? — издевательски моряк спрашивает — С тех пор как я тебя убил, вот-вот девять дней минует!
— Быть не может, — отвечает бедняга. — Всё при мне.
И бегом в детскую. Включил свет, а на одной кроватке скелетик полурассыпавшийся лежит, на другой из-под одеяльца черепок выглядывает. Он в спальню, а там вместо штор паутина, по углам существа мохнатые с писком бегают, и нет супружеского ложа — гроб стоит, широкий, сплющенный, от того, что доски гнилые от тяжести земли разъехались.
Хотел он к гостям дьявольским вернуться, сделал шаг, другой, но тут всё человеческое поплыло с него, рухнул он, и землей его и придавило...
Был бы кто в ту ночь на кладбище, только и заметил бы, как холм на его могиле просел от дождя и надгробие покосилось...
