Дневник

21 Марта 1921 года.

Вот снова я. Наверное, следовало бы объясниться, почему я так долго не писала сюда, убедить, что со мной все хорошо и долгий перерыв был неизбежен и необходим. Но я не хочу ничего объяснять. Мне НАДОЕЛО постоянно ЧТО-ТО КОМУ-ТО объяснять. Почему я вынуждена писать каждый день сюда всю хрень, происходящую со мной? Кому это надо? Доктор говорит, что мне надо, но мне это не надо. Может, моей маме? Нет, она счастлива и без меня и давно завела себе новую Олесю, чтобы забыть старую. А для этого она сбагрила меня в дом для умалишенных, избавилась, как от лишней проблемы. Ненавижу это место. И этот дневник я тоже ненавижу. Я ненавижу, когда со мной обращаются, как с дурочкой. И тебя, мама, я тоже ненавижу. Слышишь, НЕНАВИЖУ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

22 Марта 1921 года.

Только что был обед и сейчас нас отвели в сад, подышать свежим воздухом. Как я люблю сад! Это единственное, что я люблю. Здесь так ярко и свежо, столько красок. Если бы я умела рисовать, я бы обязательно нарисовала этот сад. Я думала найти картинки этих растений, обвести их карандашом и перенести их в свой дневник, но ,к сожалению, я не знаю даже их названия, да и вряд ли кто-то знает. Один цветок напоминает мне голову Мориса. Он тоже такой же непропорциональный и какой-то объемный, как выпуклый. Но доктор Альберт Николаевич запрещает мне вспоминать и говорить про него. Он говорит, что его не существует, что именно из-за него я здесь нахожусь, и цель моего пребывания здесь — это забыть про его существование. Он мне сказал, что это моя миссия. И вот каждый день по три раза я употребляю таблетки, чтобы выполнить это задание, назначенное мне. И действительно, Морис ко мне больше не заходит. Но его не может не существовать, я же видела его, видела собственными глазами. Он был и есть самым моим лучшим другом. Он всегда поддерживал меня, и я никогда с ним не грустила. А теперь грущу. Очень грущу. Иногда, ночью, я зову его, чтобы мой друг ко мне вернулся, но он не приходит. Больше он не приходит. Это все из-за доктора. Да, да, точно, из-за доктора. Морис обиделся из-за того, что Альберт Николаевич сказал, что его нет. Я видела, он сидел под столом и наверняка все слышал. И ведь я поверила. Поверила, что его нет. Морис, как мне не хватает тебя… МОРИС, ВЕРНИСЬ!

23Марта 1921 года.

Мориса все нет. На его бы месте, я бы тоже обиделась, если кто-нибудь сказал, что меня не существует, и единственный друг поверил бы в это…. Сегодня погода тоскует вместе со мной, плачет так же, как и я. Моя кожа приобрела цвет этих каменных, холодных серых стен. Да, теперь я решилась. Я больше не могу здесь находиться. Я знаю, знаю секрет этого дома, он забирает себе души всех больных людей, чтобы жить вечно. Жить вечно за нас счет. Каждый раз он заставляет всех думать, что здесь приносят таким как я только пользу. Здесь мы вырастем здоровыми и полноценными гражданами. И вообще, кто решил, что я больна? Кто решает, кто болен, а кто нет? Зина, с пятой палаты тоже дружит с девочкой, которую взрослые не видят. А где гарантия того, что эти взрослые сами не больны? Может, на самом деле, здоровы мы? Чтобы это узнать, я решила не принимать больше таблетки, прятать под язык, а потом выплевывать. Никто не станет проверять, потому что у них других дел много. И ты ведь никому не расскажешь, правда? Я не должна больше мириться со всем этим. Я обязана знать правду. Я не безвольный овощ и никогда им не буду. Даю себе слово.

2 Апреля 1921 года.

Прошло десять дней с момента моего решения. И я не пожалела о нем. Это была единственная здравая мысль за все время нахождения здесь. Теперь мои мысли более точные, и я могу концентрироваться на них больше, чем двадцать секунд. За эти десять дней я смогла понять, что все, что мне говорили до сих пор, было ложью. Все, даже про сад. На пятый день моего отказа от таблеток нас снова повели в мой любимый сад. Точнее, в мой бывший любимый сад. Мне хватило двух минут, чтобы понять, что все растения и цветы здесь не настоящие. Они искусственные. Абсолютно все. Это было единственное место, которое было дорого мне в этой больнице и то, оно оказалось ложным. Не настоящим. Вся моя жизнь как эти цветы, они тоже только создают вид цветов, но ими не являются. Когда я это поняла, у меня началась истерика, и санитары вкололи мне лошадиную дозу снотворного. Все они лгали мне. Они огородили меня от мира своим враньем. Даже доктор, который убедил меня, что Мориса не существует. И мама тоже лгала, когда говорила, что лечение пойдет мне на пользу. У всех у них изо рта течет нефть, которая отравила мой разум. Но я не дам больше засорять мне мозг, пусть найдут другого козла отпущения. Они специально говорили мне все, что говорили, чтобы я не пошла за Морисом и не узнала бы правды, а когда поняли, что я могу узнать все их секреты, все их гадкие планы, то решили посадить меня в клетку и заткнуть мне рот своими «чудодейственными» средствами. Но теперь я точно не остановлюсь. Я пойду до конца и встречусь с Морисом. Теперь им не остановить меня.

.....................................................................................................................

Морис… Я видела Мориса ночью! Он наконец-то пришел ко мне! Он простил меня и решил заговорить со мной! Он рад, что я образумилась, и сказал, что теперь мы с ним никогда больше не расстанемся! Н-И-К-О-Г-Д-А!!! Я так счастлива! Мы разговаривали с ним всю ночь и так и не наговорились… Я никогда не была такой, мне будто последний остаток самоконтроля снесло, я чуть было не расплакалась. Это единственный человек, который мне дорог. И я так подозреваю, что и я ему очень дорога. Он тоже был рад видеть меня. И как я ожидала, Морис пришел не с пустыми руками… Он принес собой лом, открыл окно и помог мне спуститься. По канализации, как пришел сам Морис, мы не смогли вылезти наружу, так как я была выше и крупнее его и не могла пролезть, но это теперь не главное. Свежий воздух… Мне не забыть, как струи холодного ветра обволокли мое лицо и наполнили легкие. Когда мы бежали через дома и скверы, мне казалось, что порывы воздуха подхватят нас и унесут в безопасное место, где родители любят и уважают своих детей, где не существует холодных и тусклых стен, где живут только яркие краски. Но резкий и пронзительный свет фар ослепил меня и прервал мои размышления. Я помню это так отчетливо, как будто это происходит в данный момент. Свист, грохот, скрежет… В какой-то момент я подумала, что мне остались только секунды жизни, но молниеносный толчок в бок сшиб меня на мягкую траву. Это Морис в очередной раз спас меня.

-Нужно спешить, хватит шалить, — прохрипел он.

И мы снова помчались.

Мы бежали довольно долго. Я уже и не вспомню, какие именно места мы пробегали, помню только, что это было удивительно, подобного я не видела ни разу. Весь город предстал передо мной во всей красе. Небо, такое тяжелое и одновременно мягкое, неслось за нами вместе со своими тучами и казалось, что оно хочет укрыть нас. Мне кажется, меня ждет самое интересное и увлекательное приключение. Но внезапно Морис свернул в знакомый переулок. Мы резко и неожиданно для меня остановились возле моего дома. Это был мой бывший дом, в нем я жила вместе с моей матерью до того, как она меня предала и сдала в это мерзкое логово. На окнах висят плотные шторы, из-за которых не видно ничего, что сейчас творится в комнатах. На мгновение мне показалось, что меня там ждут, что моя мама поняла свою ошибку и ради меня отказалась от своей новой Олеси, нового папы, мне показалось, что весь дом начинает заполняться запахом любимого клубничного пирога. В какой-то эйфории я ворвалась в дом, ожидая увидеть, услышать, почувствовать миллионы цветов, запахов, звуков, почувствовать мамины теплые ладони на моей усталой и тяжелой голове…. Но ничего всего этого не было. Весь дом был обклеен старой пожелтевшей от времени газетой. Старые черно-белые фотографии лежали на полу никому не нужные. Как я.

-Давай уйдем отсюда, пожалуйста, я не хочу здесь находиться…

-Нет, мы не можем так просто уйти, ты должна к нужному выводу сейчас прийти, когда придешь — тогда уйдешь.

Сначала я не поняла, что имел в виду Морис, и хотела у него спросить, что он имел в виду, но входная дверь дома резко захлопнулась и меня словно чем-то обожгло…

***

Я проснулась в своей теплой постели, укрытая детским одеялом. Проснулась от дикого визга моего будильника. 15 ноября 1920 года — по прогнозу в этот день должны были начаться заморозки, и кажется, прогноз не обманул. Безумно не хотелось вылезать из теплого ложа, но сегодня утром ко мне должен прийти доктор, поэтому мама сказала мне встать пораньше и приготовиться к приходу гостя. Хотя я не чувствовала себя больной или заболевающей, но все равно она сказала, что для профилактики не помешает. За завтраком я заметила, что мама нервничает, она не позавтракала, и все ходила взад и вперед. Звонок в дверь. Это был доктор. В его внешнем виде я не заметила ничего подозрительного, и никак не могла понять, почему она нервничает.… Но то, что он был необычный доктор, это я поняла сразу. Его звали Альберт Николаевич. По крайне мере, он так представился. Альберт Николаевич не достал железную палочку и не стал совать её мне в рот, как это делали обычные врачи, не спрашивал, что беспокоит или тревожит меня. Он просто стал со мной говорить обо всем. Сначала, я не знала, как реагировать на него, но его доброжелательность раскрепостила меня и я ему выплеснула всю подноготную. Я никому не рассказывала столько, сколько ему. В момент разговора с Альбертом Николаевичем, я на некоторое время потерялась в пространстве, казалось, будто я нахожусь сразу в двух параллельных мирах. Он говорил и говорил, а я, как послушная овечка, внимала каждому его слову и не могла с этим ничего сделать. Это чувство покинуло меня только после того, как он перестал говорить со мной. Все резко прекратилось, и наступила оглушительная тишина. Казалось, что она длится уже вечность и продлится еще столько же, но доктор встал и позвал мою мать в гостиную. Она попросила меня посидеть в своей комнате, пока они с Альбертом Николаевичем не поговорят. Я послушно пошла в свою комнату и легла на кровать в надежде, что я услышу хотя бы обрывки их разговора. Но было подозрительно тихо. Даже на улице. Еще и Морис куда-то ушел. С каждой минутой мне становилось не по себе, время превратилось в тягучий кисель. Я плыла по нему, мое тело вязло, вокруг было липко и противно… Я проснулась в поту, моя мама сидела на моей кровати и ждала, пока я проснусь.

-Проснулась? Нужно поговорить, доктор ждет.

Она усталым шагом вышла, оставив дверь открытой. Я знала, что не стоило выходить, я предчувствовала недоброе. Но все же пошла.

Было сказано слишком много лишних и никому не нужных слов. Голова кипела, и я ничего не понимала. Я не поняла тогда главного - к чему ведется весь этот разговор.

— Олеся, дорогая, моя, пойми, ты болеешь не совсем обычной болезнью…

— Хорошо, что твоя мама заметила её еще в ранней стадии развития, а значит, еще не поздно восстановить правильный процесс мышления…

—Ты же понимаешь, что все это только ради тебя…

— Когда ты пройдешь мой курс лечения, у тебя сразу же будет много друзей, причем настоящих, ты же ведь очень…

— Сегодня этот дядя заберет…

— Ты станешь бодрей и успеваемость…

— Не волнуйся…

— Ты пробудешь на лечении совсем недолго…

— Я всегда буду с тобой…

— Самое главное — ты должна понять…

— Я люблю тебя.

Я ничего не понимаю, но я тоже люблю тебя, мама.

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

Гарь. Запах гари. Я снова в этом доме, только теперь одна, среди старых газет и фотографий. Я проснулась на полу в прихожей от невыносимой вони. Воняло в районе кухни. Я побежала туда посмотреть, что случилось. Действительно, воняло гарью, причем запах шел от духовки. Я открыла её и… увидела свой любимый клубничный пирог. Когда я достала его оттуда, он неожиданно полыхнул и загорелся. Я вскрикнула и отбросила пирог в сторону. За ним загорелись кухонные занавески, и через несколько секунд полыхал весь дом. Я бегала по всей квартире, судорожно пытаясь найти выход. Мне не хотелось умирать. Ведь все еще не так безнадежно. Захлебываясь в своих слезах и криках, я пыталась выбить окно или открыть входные двери, но все попытки были тщетны и в горле у меня уже стоял вкус гари. Глаза стали потихоньку закрываться, а ноги подкашиваться…. На какое-то время я даже смирилась. Но вдруг кусочек пламени переполз ко мне на больничный халат. Мне не предоставили возможность умереть более легкой смертью. Теперь я сверкала как ёлка на Новый год. Я чувствовала, как моя кожа съеживается, превращаясь в папирусную бумагу, а затем и в пепел. Яростная боль охватила мое тело, и мне ничего больше не оставалось, как корчиться и орать во все горло. Я упала. Боль. Дикая. Даже думать больно. Но человек привыкает ко всему, в том числе и к боли. Когда больно стало настолько, что уже не можешь понять, жив ли ты, или уже в аду, я заметила, что дом вовсе не сгорел, он перевоплотился в новый дом. Тот дом, где сейчас моя мама живет со своей новой семьей. Я увидела новую Олесю, в красивом праздничном платье в цветочек и новую помолодевшую маму, в темно-коричневом платье до пола, улыбающуюся новому папе. Они отмечали какой-то праздник за круглым крепким семейным столом. А я лежала возле их ног и корчилась от боли и никто мне не помог. Все просто не хотели меня замечать. Конечно, зачем нужны лишние переживания и трудности? Мои мольбы и крики ни к чему не привели. Легче отгородить себя от такой обузы, как я. Они шутили и смеялись, смотрели развлекательные передачи по телевизору. И вот тогда я поняла, что готова пойти на все, лишь бы они перестали быть такими счастливыми. Они не имеют права веселиться и любить друг друга, когда я изо дня в день прохожу семь кругов ада и подумываю о самоубийстве. Не имеют.

………………………

……………………………………………………

………………………………………………………………………………………………….

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

Боль. Она до сих пор внутри. Сидит и прожигает насквозь. Языки пламени не потухли, они еще внутри, я еще горю. Во мне живут еще сцены того, что я увидела, и открывают только зажившие раны. Я гнию изнутри. Теперь я ничуть не лучше упаковки тухлых яиц. Теперь я не я.

— Огонь не очистит душу от смрада, только Ярость выведет на истинный путь. Если не хочешь жить в проблесках ада, не смей в омуте памяти больше тонуть.

— … И что же мне теперь делать?

— Есть решение твоей беды, но решить её можешь только ты. Ну что, малютка, готова рискнуть? Если да, то больше негде свернуть.

Речь Мориса ввела меня в дикое недоумение. Я долго не могла понять, к чему он ведет, пока он не достал одну ключевую вещь. Это был договор. Морис предлагал мне продать свою больную душу в обмен на исполнение моего желания — отомстить своей семье за пережитые обиды. И я готова на все, ради этого.

— Все решено, договор заключили, назад пути нет, круг замкнули.Назад пути нет. И меня теперь нет.

…………………………………………….

…………………………………………………………………….

………………………………………………………………………………………………….

……………………………………………………………………………………………………………………………………

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………....

Я и Морис. Мы - одна команда. Команда, которая преодолеет все препятствия и одержит победу, чего бы это нам не стоило. Я не ощущаю боли, только уверенность. Он единственный, кто со мной возится и пытается сделать для меня всё, чего я хочу. Я нужна ему, и он нужен мне. Мы — настоящие друзья и я люблю его. Он не причинит мне вреда, я знаю это. Он мой ангел спаситель и пришел помочь мне справиться с несправедливостью, которая окружала меня до сих пор. Он такой загадочный… Мне всегда было интересно узнать, о чем он думает, о чем мечтает, и может, сейчас, когда мы вместе, мы сможем сделать все невозможное, перевернуть мир и показать ему, кто является болезнью на коже земли. Как же мне хотелось сейчас прийти в свою больницу, войти в кабинет Альберта Николаевича, разнести в дребезги все его апартаменты, а затем его самого провести через весь курс лечения, который он мне назначал. Пусть сам прочувствует свербящие все тело волны электрического тока, а сразу же после это десятки дурманящих препаратов, забивающих тебе всю голову. Пусть просидит весь год в этом изоляторе, где после тридцати минутного пребывания мутнеет в глазах и т к горлу поступают рвотные позывы. Я уверена, он и дня так не продержится. А я продержалась, и теперь меня вознаградят сладкой местью. Боже, не дай мне сойти с ума.

Ночь. Все время, пока мы с Морисом ходим по городу. И никак не наступает рассвет. Почему? Может, она оберегает нас? Думаю да. Ночь — это мое состояние души.

— Куда мы?

Я помню сосредоточенное лицо Мориса, помню, что на все мои вопросы он не удостоился ответить. Поэтому я решила дождаться прибытия. И вот я снова стала узнавать знакомые места… Теперь Морис привел меня в парк, где раньше мы с мамой гуляли вечером сразу после ужина. Здесь мы могли поговорить обо всем, ничего не скрывая друг от друга. Она любила этот парк за озеро, находившееся где-то в центральном районе. Мы брали хлеб и кормили с ней уток…

Стоп. Теперь я поняла, почему мы здесь. Моя мама со своей новой семьей стоит рядом с этим озером и кормит уток. А раньше это делали мы с ней. Она явно решила стереть все воспоминания обо мне и заполнить их более новыми и счастливыми. Снова все тело сковала боль и горечь обиды. Почему, почему? Чем я хуже их всех? Неужели она считает меня опасной для общества, неужели думает, что я неизлечимо больна? ДА МАЛО ЛИ, что плел этот доктор! Или… Я не хочу верить в то, что она с ним заодно, нет! Мы ведь были счастливы, были! Да, раньше я считала её предательницей, но когда вижу её лицо я не могу в это поверить, просто Альберт Николаевич ввел её в недоразумение, он причина всех моих бед. Да! Как я сразу не додумалась! Ему нужны люди, чтобы кормить этот ненасытный дом. В психбольницу он заходил только для того, чтобы раздать всем свои поручения и сразу же уезжал. Да он сам его боится, боится стать его жертвой! Боится, что дом заберет его разум и выжмет из него все жизненные соки, ведь он видел, что этот дом делает с больными детьми, видел это все собственными глазами. И теперь он потакает желаниям этой психбольницы, лишь бы эти клешни не тронули его. Все… теперь все это нужно рассказать маме и тогда она поймет…

Но уже было поздно. Назад пути нет.

………………

…………………………..

……………………………………………… ……………………………… …………

………… … . …… … . ….. …….. ………………………………

………………………………………………………………….. …………………….. …..

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

Морис.… В тот момент я не поверила, что это он. Это просто не может быть. Такого не бывает.

Я почувствовала его ярость, такую ослепляющую и пронзительную, как будто бы сейчас в мой бок вонзили острые копья и прокрутили их. Теперь я не могла изменить происходящее, я была лишь наблюдателем. Я видела, как Морис убивает всю семью одним своим прикосновением. Все они падали словно манекены, смотря на меня своими стеклянными глазами. Сначала новая Олеся, потом новый папа, а потом…. Я видела, она заметила, что я здесь. Она протянула ко мне свои непослушные руки и зашевелила губами.… Но Морис был беспощаден. Своими руками он проник внутрь её живота и как будто вырвал что-то, …И она упала.…Как будто её и не было….

— МАМА! ЭТО ЖЕ МОЯ МАМА! ЧТО Я НАДЕЛАЛА! МОРИС, ВЕРНИ ЕЁ, ВЕРНИ МОЮ МАМУ!

Я подбежала к её бездыханному телу. Голова такая тяжелая…. Её безжизненные глаза смотрели прямо мне в душу. Они смотрели и задавали немой вопрос: Зачем? И правда, зачем? Что их смерти теперь решат? Теперь я ещё и убийца, убийца-психопат.… Неужели нельзя ничего сделать?

— Морис, пожалуйста, верни её...

— Я сделал все, как ты хотела, теперь настала пора тебе покинуть своё тело.

— Морис, прошу тебя…

— Тебе нечем мне больше платить, хватит реветь, расплатиться пора и мне уходить.

— Морис, я же знаю, ты можешь, пожалуйста, ведь мы же друзья с тобой…

— Как же мне надоела ты и все твои глупые мольбы.

Одной рукой он поднял меня с колен, а другую просунул мне в живот. И вырвал что-то. Его глаза проникли внутрь моего существа… Я навсегда запомню этот беспощадный и холодный взгляд. В нем было что-то от… Дьявола. Да. Мой ангел спаситель оказался Дьяволом. Какая оплеуха от судьбы. Этот взгляд практически пожирал меня. И теперь…. И теперь я пишу этот дневник, потому что доктор сказал, что это поможет разобраться в себе. И мне, правда, легче. Этот дневник мое покаяние. Я сожалею о том, чего со мной не случилось: о детстве, которого у меня не было, о друзьях, о счастье. Я страдаю о том, что случилось. Я, правда, не хотела, чтобы все так кончилось, но уже ничего не изменишь. Хватит с меня экспериментов. Сейчас я нахожусь в дыре времени и наконец-то есть теперь место, где я могу разобраться в себе. Спасибо всем. Спасибо. Я наконец-то обрела что-то вроде душевного покоя.

Записки Альберта Николаевича Раневского, главного психиатра психбольницы №16.

Дело № 253148

Пациент: Николина Олеся Викторовна.

Диагноз: шизофрения

Время пребывания в психбольнице:15 ноября 1920, по сей день, 21 марта 1923 года.

Наблюдения:

Пациент Николина Олеся Викторовна поступила в психбольницу 15 ноября 1920 года с начальной стадией шизофрении. Болезнь проявилась в виде галлюцинаций. Пробыв здесь год, появились надежды на скорейшее выздоровление больного, но внешние факторы сильно отразились на её психическом здоровье. Пациентка самовольно прекратила употребление назначенных ей лекарств, после чего заболевание стало прогрессировать, оно стало сопровождаться социальной изоляцией, ему сопутствовали нарушение социального познания и параноидальная симптоматика, связанная с бредом и галлюцинациями, а также негативные симптомы: апатия и абулия. Её поведение было трудно предсказать, за несколько месяцев из тихого пациента она превратилась в буйного, с явными когнитивными нарушениями. После этого на психическое состояние больного подействовала смерть матери в автокатастрофе, которая усугубила ситуацию донельзя. Появился синдром дезорганизации, который невозможно было взять под контроль. Через несколько месяцев больной резко прекратил общение с окружающим миром, а еще через некоторое время произошла полная деградация личности. Сейчас развитие мышления у пациента сходны с развитием трехмесячного ребенка. Процесс деградации необратим, выздоровление невозможно. После совета врачей было решено оставить пациента Николину Олесю Викторовну пожизненно в психбольнице №16 на попечении государства.