Вот уж точно: не было ничего проще, чем стать ведьмой во времена, когда нечистой силы вокруг было видимо-невидимо. Нечисть, если верить многочисленным средневековым историям, тучами роилась везде и всюду, особенно возле праведников и людей благочестивых и богобоязненных, а рядом с монашескими кельями она прямо-таки кишмя кишела. Монах Цезарий Гейстербахский, написавший в XIII веке книгу "Рассказы о чудесах", описывает чертей, которых он видел на чересчур длинном шлейфе щеголихи: ростом с крысу и черные как эфиопы, черти ехидно склабились, скакали и хлопали в ладоши. Жизнь монаха, по мнению преподобного Цезария, состоит в непрерывной борьбе с демонами, покушающимися на его святую душу. Дьявольские отродья доходят до того, что дерутся с монахом на кулачках или волокут его за ноги по земле, дабы отвратить от исполнения духовных обетов или совершения душеспасительных дел. Повседневную жизнь они отравляют мелкими пакостями: то буквы в молитвеннике закроют во время чтения, то страницу перевернут, то свечу задуют – мол, хватит душу спасать, спать иди! А во время богослужения черти напяливают на лицо монаха конскую узду, чтобы он заснул и проповеди не слышал. Короче, всякое уклонение монаха от своих обязанностей – это проделки нечистого.
Но особые отношения связывали дьявола с женщиной. Ибо кто такая женщина? Сосуд нечестивый, врата адовы, искушение бесовское, плоть порочная, вместилище похоти, вечный соблазн, виновница грехопадения, источник греха и всяческой скверны – тьфу, тьфу, тьфу, изыди, поганая! Уже то, что она готова при каждом удобном случае краситься и наряжаться непотребно, свидетельствует о легкости, с какой она становится жертвой дьявольского наущения. Дьявол так и ждет, только и караулит минуту женской слабости, чтобы соблазнить, увлечь, заманить и сделать своей пособницей. Не успела оглянуться, как уже летишь на метле, кочерге, лопате или другом походящем предмете, а в лицо тебе бьет пьянящий ветер грешных земных просторов (см. далее у Булгакова).
Посвящение в ведьмы происходило в любой ближайшей колдобоине или навозной куче – нечто вроде крещения в купели с кипящей водой. На теле у ведьмы оставалась особая отметина от прикосновения дьявола – место, не чувствительное к боли. (Чтобы определить, ведьма это или нет, святые инквизиторы вгоняли подозреваемым длинные иглы в тело – и не дай Бог не закричать! Впрочем, на этот случай у святых отцов были другие методы выбивания признания). К новоиспеченной ведьме приставлялся черт в роли любовника и помощника: он имел обыкновение влетать в дом через печную трубу в виде огненного смерча. Вообще печная труба – нормальный ход для ведьм, потому что все, что делается задом наперед – от лукавого. Ведьма обучалась многочисленным вредоносным действиям и дьявольским козням: она могла насылать бесплодие, подсовывая под кровать специальные травы; могла, дохнув, навеки околдовать, извести, иссушить; могла завязать жертве шнурки так, что мужчина превращался в женщину и наоборот; могла также отобрать чародейским способом главный член тела у мужчины. В знаменитом "Молоте ведьм" описан такой случай, когда мужчина, колдовством лишенный своего детородного органа, прижучил ведьму и заставил ее вернуть отнятое обратно. Ведьма велела ему залезть на дерево и пошарить в дупле. Там оказалось много этих штук (настоящих, а не пластмассовых), и мужчина, естественно, выбрал самый большой. Время от времени ведьмы слетались на шабаш. Это была обязаловка: не явившаяся страшно мучилась всю ночь, вплоть до летального исхода. Ведьма мазалась особой мазью, в состав которой входил жир или печень новорожденных младенцев (по другим источникам – кровь летучей мыши и галлюциногены), потом выкрикивала "Взвейся вверх и никуда!" и, оседлав свой летательный аппарат, мчалась к месту сбора. Шабаш происходил в уединенном месте – на покинутом кладбище, вокруг виселицы, в развалинах замка или в любой другой пустынной местности. Шабаш – это вершина глумления над христианской верой, вершина разврата и преступления. На шабаше появлялся сам Дьявол – черный козел с крыльями летучей мыши, между рогами у него горел синий огонь в форме еврейской буквы "шин". Он, понятное дело, жестоко вонял серой. Каждая ведьма должна была выразить ему свое почтение, поцеловав его в зад: целование было особой церемонией начала шабаша. Затем Дьявол на глазах у всех лишал невинности какую-нибудь юную ведьму, после чего происходила черная месса – католическое богослужение, прочитанное задом наперед. Алтарем служил живот только что испорченной девственницы: на него возлагался сосуд с кровью новорожденных младенцев. Заранее приготовленные кусочки святого причастия мазали кровью все той же бывшей девственницы и поедали. Короче, святотатствовали и издевались над церковными обрядами как только могли – чудовищной извращенности не было предела. Завершался шабаш дикой оргией и бешеной пляской, после чего ведьмы удовлетворенно расползались по домам. Не могу не отметить, что русские ведьмы ни в какое сравнение не идут с западноевропейскими, они куда менее злобные и скверные. В России ведьмы были свойские, деревенские, простые, и шабаш у них – на лысых горах или на росстанях дорог – больше похож был на веселую гульбу и пьянку, чем на похабное осквернение веры. Занимались они в основном отдаиванием молока у чужих коров, любовными присухами да наведением порчи. На помеле через печные трубы они тоже, правда, летали и с чертями, само собой, близко знались. По части любовной присухи клиентура у них была обильная. Например, обещал соседский мужик взять замуж, да и обманул. Куда идти? К ворожее! Ворожея велит принести лоскут от рубахи обманщика – она-де попросит звонаря на веревку от колокола его повесить: как зачнет колокол звонить, так найдет тоска на злодея, он обратно и прибежит. А если надо полюбившегося красавца деревенского окрутить – ведьма посылает на него присуху "в тело белое, в печень черную, в голову буйную, в серединную жилу и во все семьдесят жил, и во все семьдесят суставов, в самую любовную кость"! Да чтоб "нельзя было ни в питье запить, ни в еде заесть, сном не заспать, гульбой не загулять, слезами не заплакать". Заподозренную в ведовстве и злокозненных действиях "бабу богомерзкую" мужики саморучно лупили, да этим обычно и ограничивались. Во время бедствий, правда, озлобление возрастало: когда в XV веке в Пскове свирепствовала моровая язва, там были сожжены 12 "вещих жонок", обвиненных в наведении болезни. Были и другие случаи сожжения: при царе Алексее спалили на срубе вместе с чародейственными бумагами и кореньями старицу Олену, которая созналась, что портила людей и учила ведовству. Но все же гонение на ведьм в России не разрослось до европейских глобальных масштабов.
До XIII века в Европе в ведьм официально не верили, руководствуясь вердиктом Падерборнского собора 785 года: "Кто, ослепленный дьяволом, подобно язычнику, будет верить, что кто-либо может быть ведьмой, и на основании этого сожжет ее, тот подлежит смертной казни". Но вот сам Фома Аквинский, прославленный учитель церкви, объявил во всеуслышание, что ведьмы существуют и вредят своими кознями, и в год его смерти – 1264 – состоялось первое судилище над ведьмами с последующим сожжением в Лангедоке. И пошло-поехало. Как легко было сделаться ведьмой, так же легко стало попасть под трибунал. Монахи ордена св. Доминика, специально учрежденного для борьбы с еретиками, допрашивали обвиняемых с помощью испытанных средств – дыбы, "испанского сапожка", каленого железа и проч., после чего передавали сознавшихся светским властям для наказания "без пролития крови".
В Линдгейме 6 женщин были обвинены в том, что вырыли труп младенца для колдовских нечестивых целей, в чем и сознались под пытками. Муж одной из них настоял – невероятный случай! – на том, чтобы могила младенца была разрыта в присутствии судей. Труп оказался на месте, но что ж с того? Женщины-то сознались, а нетронутый труп – дьявольское наваждение! Несчастных сожгли. Знатную старую даму из Тулузы обвинили в том, что когда-то она имела сношения с чертом, от коего родила чудовище и вскармливала его мясом похищаемых детей. Хотя, будучи двух лет от роду, мифическое чудовище бесследно исчезло и никаких доказательств его существования не нашлось, даму сожгли. Под подозрением были все сколько-нибудь заметные особы женского пола – слишком красивые или слишком безобразные, слишком высокие или низкие, слишком умные или кликуши. В XVI-XVII веках ведьм жгли сотнями: в 1582 году в Страсбурге были сожжены 134 ведьмы, а в 1577 году в Тулузе – 400 ведьм. Всего за годы повальных чисток погибло несколько тысяч женщин: говорят, в Германии встречались округа, где, после нескольких лет борьбы, оставалось по 2-3 женщины.
Жестокие времена, жестокие методы – но все это, заметьте, ради высокой цели нравственного обновления общества! Ведьма была однозначно отрицательным персонажем, злодейкой, чье существование – угроза предустановленной морали, общественному порядку и светлому будущему. По поводу последнего уже в начале XX века автор популярной брошюрки, предназначенной необразованному народонаселению, писал так: "Кто борется за лучший общественный порядок, тот тем самым борется и с нечистой силой. И наоборот: кто хочет освободить людей от гнета нечистой силы, тот должен бороться за полное уничтожение бедности и связанного с ней невежества, то есть за лучший общественный строй". Очень характерная для начала века мешанина христианской нетерпимости и социально-коммунистической утопии, фундамент которой – знакомая оппозиция "святое – бесовское", "моральное – аморальное", "капитализм – коммунизм" и т.д. Определенность нравственной оппозиции была формой мышления и проистекала из представлений о существовании двух взаимоисключающих миров – сакрального и профанного, духовного и телесного, добродетельного и греховного, угнетателей и угнетенных, или вообще черных и белых. Перемена образа мысли была простой переменой знака ("+ "на "–", и наоборот), поэтому и средства борьбы с инакомыслием были предельно просты – тотальный террор и полное уничтожение (чтоб и духу его здесь не было!). Одним словом, ненависть средневекового прелата к еретику или сектанту абсолютно идентична ненависти чиновника (любого ранга и любой страны XX века) к джазмену, хиппи или диссиденту. Так что история ведьм и ведовства – это история европейского мировоззрения в мелком масштабе.
