Как-то раз принес домой хорька. Даже не хорька, а хорёнка. Мелкий такой был, на ладони помещался. В результате оказалось — деффка. Супруга в ней души не чаяла, хотя поначалу восприняла в штыки. Типа «воняют, и вообще... ».
РАССКАЗ ПРО ХОРЬКА
Ласковая и очень милая зверушка была наша Хорька. И не воняла вовсе, вопреки расхожему мнению. Хорьки, они вообще не пахнут особо. Могут вонюкнуть, при крайнем волнении. У них там железа особая есть, как у скунса. Но по сравнению с тем, как коты в ботинки ссут, это полная ерунда.
Но, так уж вышло, что наша Хорька померла. Заболела какой-то своей хорячьей болезнью, приползла в нашу комнату, посидела с нами, лизнула обоих и ушла. Потом нашел мертвой в ее гнездышке любимом... Похоронил, камешек сверху побольше положил, чтобы собаки не достали. Расстроился, конечно. А уж супруга — не приведи Господь! Депрессия и все такое. Ну, что делать?
РУЧНОЙ ХОРЕК
Поехал на «птичку», датый за рулем, купил хорёнка-пацана. Жена, конечно, опять в штыки, понятное дело, но потом отвлеклась вроде, занятие нашлось. Хорь злой оказался, со зверофермы. Кусачий. А зубы у них острые и челюсти крепкие. Мне палец прокусил, жене губу, собаке нос. Но со временем прижился, стал очень домашним, ласковым. Терпением ведь всего можно добиться. А вот потом...
Потом все и случилось. Я себя неважно чувствовал. Ну что-то уж совсем хреново. Давление скакало, таблетки не помогали. Ближе к вечеру вроде бы полегчало, и лег я спать. И странный какой-то сон был. Реальный очень. Моя старая квартира, я почему-то собираюсь в институт, из которого меня давным-давно отчислили (я заочный заканчивал в результате). Выхожу из квартиры, закрываю дверь.
Спускаюсь вниз по старой, давно не мытой лестнице, мельком читая надписи на стенах. Потом стою на остановке около дома, жду троллейбус. Народу немного. Бабки какие-то, да солдатики стоят. Один подошел сигарету стрельнуть, я присмотрелся, да это пацан с моего взвода. Разговорились, как да чего, а я все вспомнить не могу, как его звать. Лицо знакомое, знал я его хорошо. Вместо штатной ушанки или берета — шерстяная шапочка у него на голове, как в Чечне носили. Их еще «пидорки» называли в мое время, шапки эти.
Да и форма замызганая, грязная. Не та, в которой в увольнительную или вообще в город выпускают. Рваный теплый бушлат, воротник подпаленный, берцы в глине, хотя на дворе зима и снег, морозец, грязи нет. - Что, — говорю. — Тоже в институт? Он глянул на меня искоса и говорит: - Да, поступать буду. Давно жду, — медленно так говорит, устало очень. А мне почему-то неудобно было спросить про внешний вид, почему такой непорядок. Хотя, я ж «замком» был, вроде как отчитать был обязан за неряшество. Подошел троллейбус. Битком. Хотя только с кольцевой, пустой должен быть. Бабки упихались, солдаты тоже. Боец мой влез, я за ним пытаюсь втиснуться, говорю: - Братишка, помоги.
А он меня отталкивает, говорит: - Не надо тебе сюда, сержант, — глянул так странно, жестко. И добавил. — На следующем поедешь. Если захочешь.
Я удивился, но не полез, стал следующий ждать. Бабка какая-то подошла, спросила: - Тебе зачем ехать-то?
- Да, в институт, — говорю. А она:
- Да рано тебе еще, не надо тебе туда ехать сегодня, — а я разозлился, думаю, решил, значит поеду! Ну, надо мне! Бабка головой покачала, отошла.
Подошел троллейбус. Пустой, свободный. Я последним зашел. Вдруг вижу, к троллейбусу бежит какой-то зверек! Хорек! Бежит изо всех сил своих коротеньких лапок, тонет в снегу, падает, спотыкается, но бежит так, как будто от этого зависит его жизнь. Он в последний момент запрыгнул на подножку, и дверь закрылась. Ну, думаю, за мной увязался, нужно поймать пока не случилось чего, и давай его ловить. А он сам мне на руки запрыгнул. Я его за пазуху засунул, грею, и холодный он, как лед. Все лизаться лезет. И тут чувствую, что у меня ДВА хорька за пазухой! Один живой, теплый, другой холодный и тяжелый как камень. Теплый на шею карабкается, а холодный руки оттягивает, держать невозможно. Но надо!
И тут четкая и ясная мысль в голове: нужно выйти, отнести хоря домой. Нахрен этот институт, потом съезжу. И водителю троллейбуса в кабину стучу — останови, мол. Он остановился, даже до следующей не доехал, двери открыл и я вышел. С одним хорем за пазухой, с теплым, холодный куда-то пропал...
Очнулся я, осмотрелся. У кровати врач «скорой», к моей руке капельница присобачена, нашатырным спиртом несет. А на груди у меня хорёнок, мертвой хваткой в тельник вцепился, шипит на чужих и лицо мне лижет, лижет, лижет…
Подруга скорую вызывала, уж очень плохо мне, видать, было. Врачи укол сделали, капельницу. Сидели, ждали. Говорят, что думали уже все, аллес. А потом, говорят, вскочил хорь мне на грудь, покусал фельдшера и врача, когда они его убрать пытались, не давал ко мне подойти и лизать мне лицо стал.
Тут вроде и очнулся. На этой счастливой ноте я и закончу
рассказ о хорьке
А пацана, солдата из сна, я того вспомнил потом. Он под Шали погиб. В 96-м. Тезки мы с ним.
Были.
Как-то раз принес домой хорька. Даже не хорька, а хорёнка. Мелкий такой был, на ладони помещался. В результате оказалось — деффка. Супруга в ней души не чаяла, хотя поначалу восприняла в штыки. Типа «воняют, и вообще... ».
РАССКАЗ ПРО ХОРЬКА
Ласковая и очень милая зверушка была наша Хорька. И не воняла вовсе, вопреки расхожему мнению. Хорьки, они вообще не пахнут особо. Могут вонюкнуть, при крайнем волнении. У них там железа особая есть, как у скунса. Но по сравнению с тем, как коты в ботинки ссут, это полная ерунда.
Но, так уж вышло, что наша Хорька померла. Заболела какой-то своей хорячьей болезнью, приползла в нашу комнату, посидела с нами, лизнула обоих и ушла. Потом нашел мертвой в ее гнездышке любимом... Похоронил, камешек сверху побольше положил, чтобы собаки не достали. Расстроился, конечно. А уж супруга — не приведи Господь! Депрессия и все такое. Ну, что делать?
РУЧНОЙ ХОРЕК
Поехал на «птичку», датый за рулем, купил хорёнка-пацана. Жена, конечно, опять в штыки, понятное дело, но потом отвлеклась вроде, занятие нашлось. Хорь злой оказался, со зверофермы. Кусачий. А зубы у них острые и челюсти крепкие. Мне палец прокусил, жене губу, собаке нос. Но со временем прижился, стал очень домашним, ласковым. Терпением ведь всего можно добиться. А вот потом...
Потом все и случилось. Я себя неважно чувствовал. Ну что-то уж совсем хреново. Давление скакало, таблетки не помогали. Ближе к вечеру вроде бы полегчало, и лег я спать. И странный какой-то сон был. Реальный очень. Моя старая квартира, я почему-то собираюсь в институт, из которого меня давным-давно отчислили (я заочный заканчивал в результате). Выхожу из квартиры, закрываю дверь. Спускаюсь вниз по старой, давно не мытой лестнице, мельком читая надписи на стенах. Потом стою на остановке около дома, жду троллейбус. Народу немного. Бабки какие-то, да солдатики стоят. Один подошел сигарету стрельнуть, я присмотрелся, да это пацан с моего взвода. Разговорились, как да чего, а я все вспомнить не могу, как его звать. Лицо знакомое, знал я его хорошо. Вместо штатной ушанки или берета — шерстяная шапочка у него на голове, как в Чечне носили. Их еще «пидорки» называли в мое время, шапки эти. Да и форма замызганая, грязная. Не та, в которой в увольнительную или вообще в город выпускают. Рваный теплый бушлат, воротник подпаленный, берцы в глине, хотя на дворе зима и снег, морозец, грязи нет. - Что, — говорю. — Тоже в институт? Он глянул на меня искоса и говорит: - Да, поступать буду. Давно жду, — медленно так говорит, устало очень. А мне почему-то неудобно было спросить про внешний вид, почему такой непорядок. Хотя, я ж «замком» был, вроде как отчитать был обязан за неряшество. Подошел троллейбус. Битком. Хотя только с кольцевой, пустой должен быть. Бабки упихались, солдаты тоже. Боец мой влез, я за ним пытаюсь втиснуться, говорю: - Братишка, помоги.
А он меня отталкивает, говорит: - Не надо тебе сюда, сержант, — глянул так странно, жестко. И добавил. — На следующем поедешь. Если захочешь.
Я удивился, но не полез, стал следующий ждать. Бабка какая-то подошла, спросила: - Тебе зачем ехать-то?
- Да, в институт, — говорю. А она:
- Да рано тебе еще, не надо тебе туда ехать сегодня, — а я разозлился, думаю, решил, значит поеду! Ну, надо мне! Бабка головой покачала, отошла.
Подошел троллейбус. Пустой, свободный. Я последним зашел. Вдруг вижу, к троллейбусу бежит какой-то зверек! Хорек! Бежит изо всех сил своих коротеньких лапок, тонет в снегу, падает, спотыкается, но бежит так, как будто от этого зависит его жизнь. Он в последний момент запрыгнул на подножку, и дверь закрылась. Ну, думаю, за мной увязался, нужно поймать пока не случилось чего, и давай его ловить. А он сам мне на руки запрыгнул. Я его за пазуху засунул, грею, и холодный он, как лед. Все лизаться лезет. И тут чувствую, что у меня ДВА хорька за пазухой! Один живой, теплый, другой холодный и тяжелый как камень. Теплый на шею карабкается, а холодный руки оттягивает, держать невозможно. Но надо!
И тут четкая и ясная мысль в голове: нужно выйти, отнести хоря домой. Нахрен этот институт, потом съезжу. И водителю троллейбуса в кабину стучу — останови, мол. Он остановился, даже до следующей не доехал, двери открыл и я вышел. С одним хорем за пазухой, с теплым, холодный куда-то пропал...
Очнулся я, осмотрелся. У кровати врач «скорой», к моей руке капельница присобачена, нашатырным спиртом несет. А на груди у меня хорёнок, мертвой хваткой в тельник вцепился, шипит на чужих и лицо мне лижет, лижет, лижет…
Подруга скорую вызывала, уж очень плохо мне, видать, было. Врачи укол сделали, капельницу. Сидели, ждали. Говорят, что думали уже все, аллес. А потом, говорят, вскочил хорь мне на грудь, покусал фельдшера и врача, когда они его убрать пытались, не давал ко мне подойти и лизать мне лицо стал.
Тут вроде и очнулся. На этой счастливой ноте я и закончу рассказ о хорьке
А пацана, солдата из сна, я того вспомнил потом. Он под Шали погиб. В 96-м. Тезки мы с ним.
Были.
