“Меня вырастила бабушка, — приступила женщина к своему повествованию.
— Родителей не помню: они погибли в авиакатастрофе, когда мне едва сравнялось два годика. Бабушка жалела и любила меня до безумия и избаловала ужасно! Ну а я, поскольку другого отношения к себе не знала, воспринимала это как должное. Сказать, что любила ее, увы, не могу, так уж вышло
Возможно, я и вправду бессовестная, а возможно, дело в бабушкином деспотизме
После того, как Ольга Ивановна разбила вдребезги мою первую любовь, я ее почти возненавидела. Одно дело — беспокойство за восемнадцатилетнюю девочку, собравшуюся внезапно замуж. Ну и беспокоилась бы себе на здоровье! А она вместо этого отправляется в дом моего возлюбленного, к его родителям, и
Вот по сей день не знаю, чего она им такого наговорила, но Саша после ее визита меня оставил! я тогда чуть с ума не сошла от любви и бессилия вернуть его; с месяц ее проклятые “зантраки в постель” ей в рожу швыряла
Так она все стерпела, лишь бы я осталась при ней’ даже голоса ни разу не повысила, подбирая осколки чашек и утирая физиономию от подтеков кофе
Ползает по полу на четвереньках между осколками, кряхтит от напряжения и бормочет, бормочет
Жуть! В общем, через несколько месяцев я действительно успокоилась. Но историю эту запомнила крепко. И хотя до тех пор, пока я встретила Диму, прошло почти три года, не только не забыла, но видела: по- явись у меня кто-нибудь, моя сумасшедшая бабка вновь поведет себя так же. Уйти от нее мне было некуда, снять квартиру на свою зарплату медсестры — и думать нечего. да и зачем? Ольга Ивановна всегда была женщиной состоятельной: ее отец и покойный муж происходили из богатых семей, а дед мой еще и коллекционировал украшения. Настоящие, из золота, с дорогими камнями
В тридцатые годы он работал в органах, у него такая возможность имелась, ну, он ею, разумеется, и пользовался. Словом, когда я, встретив Диму, поняла, насколько мои чувства к нему серьезны, поневоле пришлось задуматься, как быть. Дима удивлялся, почему я его не приглашаю домой, с бабушкой не знакомлю. А я поначалу отмалчивалась, потом однажды само как-то вылетело: мол, у бабушки больное сердце, волновать ее не хочу. дай, мол, время, а то она себя сейчас неважно чувствует. Вот так плела ему, плела, пока и в самом деле не пришла к выводу, что бабушке моей, хотя она здоровая, как конь, самое время заболеть и
Словом, дать мне наконец свободу
Несмотря на восемьдесят один год, старуха отродясь ничем не болела, могла еще лет пятнадцать свободно пробегать и окончательно зажрать мою жизнь. Ну а решение, как именно можно от нее освободиться, пришло само: в силу специфики нашей больницы у меня мышьяк всегда был под рукой, а времена, когда такие вещи особенно контролировались, остались только на страницах детективов. Привычки Ольги Ивановны для осуществления мною задуманного тоже были вполне удобными: ее единственный “бзикунчик”, связанный со здоровьем, — травы. Она и меня пыталась периодически пичкать этими отвратительными горькими настойками, и сама их пила в день не меньше трех раз. А когда появились первые симптомы отравления (они как раз похожи на сердечные, если правильно дозировать и постепенно подавать это
При передозировке напоминают желудочный спазм
), ну тогда она вообще только свои настойки и пила. В общем, ни к врачу, констатировавшему смерть бабки, ни уж тем более ей самой правда даже в голову не пришла, а я лишний раз убедилась, что, раз умерла старуха, можно писать в свидетельстве, все равно никого это не волнует
Свою роль я довела до конца, видимо, неплохо: Дима едва смирился с тем, что мне “необходимо пару дней побыть одной”. Боялся меня оставлять опустевшем доме. Необходимость-то правда была, но совсем не для того, чтобы справиться с горем. Первое, что сделала, — спустила в унитаз остатки мышьяка. Остальное время вплоть до рассвета, вернувшись с похорон, потратила, чтобы привести в порядок то, что осталось от коллекции: ясно, что бабка распродавала ее понемногу, чтобы не снижать наш уровень жизни. А ведь когда-то в ней было около пятисот наименований. К половине третьего утра, когда я закончила новую опись, и началось ЭТО: как раз вывела на последней карточке 32
Номер 32 представлял собой необычайно красивое колье из розового жемчуга с каким-то голубоватым камнем посередине. В отличие от бабки я камнях разбиралась слабо, а старую карточку с его описанием никак не могла найти: в прежнем списке у него был другой номер, какой, я не знала. В сотый раз перебирая всю кучу бумаг, проклиная Ольгу Ивановну за безалаберность и полный беспорядок в карточках (почему-то она не уничтожила документы на распроданное), я вдруг почувствовала сквозняк, просто ледяной сквозняк из ее спальни и рефлекторно подняла голову
В распахнутых дверях стояла ОНА! Она, несколько часов назад захороненная на моих глазах, совершенно живехонькая на вид, да еще со знакомым подносом в руках, на котором дымился мой утренний кофе!.. Это я сейчас так спокойно ОБ ЭТОМ говорю. А тогда просто заорала от неожиданности и страха. И вопила долго, пока не сползла на пол в обмороке. Это только в романах на подобные крики сбегаются соседи. Лично я пришла в себя в полном одиночестве, на полу, когда солнце уже вовсю светило в окно и мой телефон заливался звонками. Конечно, Дима. Почему да отчего трубку не брала, что случилось, как себя чувствую, вообще готов через двадцать минут быть у меня
К концу этой серии вопросов я немного пришла в себя, И достаточно твердо отказалась от его визита все под тем же предлогом — хочу побыть одна. Рассказывать, что стала жертвой галлюцинации, конечно, не стала. Галлюцинации? Первое, что я увидела, положив трубку и обернувшись, — валяющийся на полу поднос и осколки чашки
