«Посёлок наш небольшой, все друг друга знают, о каждом слышат, бабы посплетничать любят. Так вот особенно любили они сплетничать про Зинаиду – одинокую вдову, воспитывающую сына-дурочка. Какой был диагноз у её отпрыска, точно не скажу, но ходил он всегда с понурой головою, никогда не улыбался, на вопросы отвечал нехотя и с людьми на общение никак не шёл. Так дорос Петька угрюмый до своих 17 лет. Наверное, гормоны во всех молодых людях играют, не обошло оно стороной и Петьку. Понравилась ему Маша из дома напротив. Девка она была видная, отец в столицу ездил, вещи модные ей привозил. А Петька то всё в синей рубахе в клетку ходил, любил эту рубаху и никакую больше не признавал.
Бывало, Машка с подругами причёски пышные наставят и ходят по посёлку с плеером. Так Петька совсем стал грустный. Стоял у забора, под большой берёзой и сквозь косматую чёлку всё за Машкой следил.
Как-то раз, собралась Маша на дискотеку в местный клуб. Причёску лаком залила, чёлку наставила, Петька угрюмый, видать, приревновал и пошёл следом за ней. Говорили, шёл молча по дороге, в шагах пяти, Машка уже давно и внимания не обращала. Вышла к шоссе, там пройти немного надо было, свернуть на другую дорогу и дальше метров 200. Что там случилось точно, никто толком не знает, говорят все по-разному, ясно только одно: проезжала тем временем машина с подвыпившими мужиками из райцентра. Машку заприметили, остановились, стали в машину тащить. Тут Петька наш и пошёл на подмогу. В общем, избили его сильно, ножами попороли, а девка убежала. Машка развлекалась в клубе, даже не вспоминая, что на дороге дурочка избивали, главное оторвалась и то хорошо. А заметили угрюмого только, когда домой молодежь возвращалась, лежал Петька чуть дальше от дороги и кровью истекал, Машка тут за голову и схватилась, мол, он за неё на нож полез, а она развлекалась, думала, пошлёпают его пару раз по голове да отпустят.
В общем, скончался Петька угрюмый.
А на девку совесть нашла такая, что выла месяц дома, простить себе смерть не могла.
А потом Машка изменилась. Но не то, чтобы внешне. Перемена заключалась в том, что стала она у той же Петькиной калитки стоять и так же исподлобья на людей смотреть. Могла к Зинаиде зайти, сесть на стул и долго сидеть, как Пётр сидел. И Зинаида стала замечать, что видит в Машке повадки сына своего. Так же мрачно и угрюмо глядела Маша на людей, так же рукавом нос чесала, ела руками, как и он тоже. А однажды и вовсе испугала женщину: пришла вечером, стоит в тёмном углу комнаты и таким же протяжным голосом говорит ей:
-Мамка, страшно мне, мамка! Ты только свет не выключай, я в темноте быть не хочу!
Опешила Зинаида, подбежала к Маше, глядит, та стоит, так, как и сын её, раскачивается и исподлобья смотрит. Сердце то материнское всегда чует, чей ребёнок. Так стала Маша почти что жить у Зинаиды. В посёлке чего только не говорили! И что девка Петьку любила, что к матери его жить подалась, и что совесть Машку замучила и в наказание сделала её угрюмой, и что Машка умом тронулась. Но правдивее всего местная цыганка говорила, мол, впустила в себя Машка душу Петькину, из-за сильных слёз и страданий стала слабой, а парниша любил её, вот и соединился своеобразно.
Так прожила Машка 10 лет, родители чего только не делали, к врачам возили, в клинику определяли, не получилось девку исправить. Так и померла она однажды у Зинаиды, тихо, мирно, ранним утром. А одета была в синюю подранную засаленную рубаху Петьки.»
