«Бесы» в данном случае – не фигура речи, не какая-нибудь зиновьевско-каменевская оппозиция. И даже не булгаковский Воланд, чуть позже возникший в Москве. Просто уголовная хроника 1925 года отмечает несколько дел, в которых натуральным образом фигурировала нечистая сила. А поскольку церковь в те времена преследовалась, разбираться приходилось милиции и судам.
Но потусторонний мир – дело загадочное, неопределенное. Можно ли бороться с тем, что никто не видит? Впрочем – почему «никто»? Например, Корней Каламарчук, процесс над которым шел тогда в украинском селе Чернихово, очень даже видел.
Красный дракон
Дьявол (по Каламарчуку – «дракон») выглядел так: семь голов, на каждой по семь рогов и хвост в 25 верст. На вопрос судьи, как подсудимый сумел окинуть взором такую громадину, тот угрюмо ответил, что «тильки хвост бачыв». Тут в газетном отчете следует реплика: «смех в зале». Хотя, если кто смеялся, то, скорее, привезенные на суд комсомольцы. Основная публика внимала рассказу с полным доверием.
Каламарчук был «пророком» секты «корнеевцев», популярной в те годы среди крестьян Украины и южной Белоруссии. «Корнеевцы» вышли из «малеванцев», последователей украинского крестьянина Кондрата Малеванного, объявившего себя в конце 1880-х «первенцем Бога» и призвавшего к новому, безгреховному укладу жизни. После смерти Кондрата в 1913 г. движение раздробилось. Каламарчук возглавлял одну из общин на Житомирщине. Внешне, судя по газетным отчетам, это был обычный украинский деревенский дядька: высокий, кряжистый, суровый. Жил сельским трудом, зажиточно – восемь десятин земли (еще пять арендовал), восемь коров, пять лошадей. Народ Корнея почитал: прежде чем заговорить с ним, полагалось упасть ниц, подползти, поцеловать лапоть. Все знали, что вечерами «пророк» беседует с Богом.
«Корнеевцы» недолюбливали большевиков, звали их «красными драконами» («дракон» – дьявол) – но скорее по исконной крестьянской неприязни к чужим городским людям, которые заходят в хаты, именем непонятно чего реквизируют хлеб, коней. Однако – не более: «всякая власть от Бога». Только как-то случилась история, которую любая власть, от Бога она или нет, не имела права спустить с рук.
За несколько лет до того Корней объявил грехом официальный брак: «Адам и Ева не венчались». «Брак – узы сатаны, кольцо – чертов обруч, сожительство с женой – блуд, рожденные от него дети – нечистая погань». Мотивировка? С 1914 г. не было людям покоя – Первая мировая война, Гражданская. «Христос поведал миру: настанет время, когда поднимутся царство на царство, брат на брата. Начнут воевать десять царей, десять языков. В такое время нельзя детей рожать». Как решать плотские проблемы? Ходили слухи, что радения «корнеевцев» кончаются свальным грехом. Но это про многие секты рассказывают, а доказательств на суде не предъявили. Суд вообще волновало другое.
Крестьянин села Новополь Иосиф Цымбалюк попросился в секту уже зрелым человеком, отцом четверых детей. Как любой неофит, рвался быть святее Папы Римского (точнее пророка Корнея). Пришел к мысли, что, наделав детей, крепко нагрешил. Решил «очиститься» – и ночью всех своих спящих малышей забил насмерть печным ухватом.
Естественно – арестовали, судили: Цымбалюка – как убийцу, Каламарчука – как идейного вдохновителя.
На суде Цымбалюк, однако, объяснял, что «пророк» ни при чем: сам виноват. Плакал. Почему убил? «Нашло на меня что-то». Кто виноват? «Дракон». Но суд особо интересовал Корней: требовалось «вскрыть подоплеку». Тот держался с достоинством: убивать детей никогда не призывал, а как быть с Цымбалюком – вам решать. Суд расценивал как испытание: «Мучение претерпеваю». На вопросы отвечал односложно, уклончиво, хотя от взглядов своих не отрекался. Тут-то судье и удалось втянуть его в разговор, как происходит общение с Богом и как выглядит нечистый.
Цымбалюку дали восемь лет, Каламарчуку – два года.
Деревенский экзорцизм
Если история Корнея способна лечь в основу какого-нибудь триллера, то происшествие в деревне Тепловка Сердобского уезда – скорее комедии. «Известия» (12.11.1925), конечно, высмеивали местного милиционера Скобелева, ехидно опубликовали составленный им протокол – но, может, не такой это был дурак? А даже наоборот – эдакий сметливый Анискин, быстро разруливший внезапный конфликт?
К Скобелеву обратился тепловский крестьянин Храпов. У него разом занемогли жена и корова. Вызванный для консультации знахарь Вдовин из соседней деревни Юрьевка сказал: кто-то наслал бесов. Кто? Да тут к гадалке не ходи! – ясно, что храповский сосед Мишин. С ним как раз недавно поругались. А у Мишина и дед – известный ведун. Пошел Храпов мириться, просил забрать бесов – Мишин ни в какую. Только зловеще хохотал. Храпов потребовал привлечь соседа к ответственности.
Скобелев отправился к месту происшествия. Удостоверившись, что потерпевшая Храпова стонет в постели, а корова мычит и ничего не ест, милиционер предпринял неординарный шаг. Он послал за подозреваемым – после чего (цитируем протокол),«учитывая самоуверие, собрал граждан дер. Тепловки и административно приказал гражд. Мишину повторить слова больной Храповой; т.-е. я тебе прощаю и беру бесов обратно». (Интересно, что такое «административно приказал» – наган, что ли, на стол положил?) Так или иначе через 20 минут «больная Храпова заявила, что теперь ей легче, так как бесы ее не мучают». Тут приехал знахарь Вдовин, за которым накануне послали подводу. Сходу поняв, что милиция уже вопрос решила, а лишать Скобелева ореола героя дня – дело стремное, сказал, что остается лишь закрепить эффект. «Вынул из пиджака Евангелие и спросил горшок воды, стал наговаривать и когда окончил свою церемонию, то налил чашку воды и стал давать пить больной, а также спрыснул ее». «По просьбе Храповой проделал такую же церемонию над коровой. Но корова все равно есть не стала».
…Тем, кто думает похихикать над деревенскими суевериями двадцатых годов, заметим: люди не меняются. Меняются лишь исторические обстоятельства.
Житейское дело
Третья криминальная история – скорее просто житейская. Но тоже не без участия потусторонних сил.
В деревне Бугровой Омской губернии жил некий Пешков, парень-гуляка. У него была молодая жена Анна. И прожили-то вместе всего неделю, да Анна сразу после свадьбы забеременела, а Пешков снова загулял. Скоро у него новая подруга появилась. Анна же все плакала и умоляла вернуться – не понимая, как мужу кругом мешает жить.
И вот в один непрекрасный день Пешков пришел к супруге и завел примерно такой разговор. Хочешь, чтобы я вернулся? Что ж… Душа у меня к тебе, конечно, не лежит. Но был я у бабки-ворожеи, она сказала, что дело поправимое. Надо, чтобы мы с тобой три ночи подряд приходили к колодцу. И чтобы никто не видел! – поскольку дело лишь нас двоих касается. Из колодца ты самолично должна трижды вытащить ведро с водой, из каждого ведра мы оба сделаем по три глотка. Эта вода нас свяжет.
Жена согласилась. В первую ночь все прошло нормально. Пришли во вторую. Но беременной из-за живота крутить ворот было трудно. Пешков предложил: сядь на колодезный сруб и тяни цепь с ведром руками. Анна села. Тут Пешков ее и кувыркнул в колодец. После чего пошел спать. Никто ж не видел! А если что – понятия не имею, сама с тоски кинулась. Только Анна не утонула. Упершись руками-ногами в стенки колодца, сумела зависнуть. Стала кричать. И – надо же! – кто-то крик услышал.
Пешкову дали восемь лет. Как он оправдывался? Ясно как: «Бес попутал». Может, и впрямь?
Нехорошее яблочко
О подвиге милиционера Скобелева автор рассказал приятелю – криминальному репортеру. Тот хохотнул – и поведал в ответ историю, услышанную… ну, скажем так, от офицеров одной из спецслужб. Приведем ее – без имен и с измененными подробностями.
Шальные 1990-е. К сыщикам приходит серьезный человек, глава крупной фирмы. Объясняет: есть у него зам. Вроде бы – давний друг, но вот поругались, и зам потребовал раздела бизнеса. Шеф отказал. Зам поджал губы: ничего, скоро я здесь сам хозяином буду.
Потом вроде замирились. А еще через какое-то время начинают на шефа сыпаться болячки. Полнокровный мужик буквально чахнет на глазах. Врачи лишь выписывают горы таблеток, явно ничего не понимая.
Через пару месяцев в фирме – корпоратив. Шеф с печальной улыбкой объясняет главбухше, почему скромно пьет: здоровье… таблетки… все после того скандала… У главбухши округлились глаза. Выяснилось: зам недавно при ней прихвастнул – дескать, сходил он к некоему колдуну. Заплатил. Колдун взял яблочко, пошептал, обмотал ниткой, отдал посетителю и велел подвесить дома. С тех пор яблочко висит – и сохнет. Оно сохнет, а шеф чахнет.
Сыщиков не яблочко озаботило. Но, может, человеку что-нибудь радиоактивное в кабинет подбросили? Или, скажем, ртуть разлили? Решили негласно проверить. Только все оказалось в порядке. Оставалось развести руками.
Дальнейшее выяснилось случайно, через несколько лет. Озабоченный шеф после отказа в официальных структурах пошел к людям, к которым в те времена многие обращались в скользких ситуациях. К крепким ребятам, деятелям утюга и паяльника. Те запросили немало, но и тонкими материями не маялись. Просто завалились к заму на дом: где яблочко? Ой, не надо, вон висит на люстре. Ах, висит… Что ж, бери мобилу, вызывай своего колдуна!
Колдун приехал и видит: клиент в крови, в углу его жена связанная, а в квартире – страшные люди с электронагревательным инструментом. «Твое яблочко? Снимай! И заклятье снимай! Причем без дурилова, а то мы тобой займемся». Колдун понял, что чары чарами, а лучше подчиниться. Снял яблочко, пошептал над ним, вышел на балкон – и зашвырнул куда подальше в ночную темень.
Хотите – верьте, хотите – нет, но шеф после этого чахнуть перестал. А зам уволился и исчез с горизонта.
