И как только не называют это явление: летун, огненный змей, змей – любак.
Есть сказки о летуне, причем, не только русские. Имеются свидетельства очевидцев, упоминают о нем собиратели фольклора и серьезные ученые. В словаре В.И.Даля прочитаем «…летун - летучий, рассыпучий, злой воздушный дух, огненный змей». Есть замечательное стихотворение А.А. Фета, написанное еще в 1847 году:
Чуть вечернею росою осыпается трава,
Чешет косу, моет шею чернобровая вдова.
И не сводит у окошка с неба темного очей,
И летит, свиваясь в кольца, в ярких искрах длинных змей.
И шумит, все ближе, ближе, и над вдовьиным двором,
Над соломенною крышею рассыпается огнем.
И окно тотчас затворит чернобровая вдова;
Только слышатся в светлице поцелуи да слова...
Явление, одним словом, нередкое. На сайте десятки историй про огненного змея. Но, что мне мешает написать свою?
Не знаю ни одной семьи, которую не обездолила бы Великая Отечественная. Плач великий стоял над деревнями, селами, городами. Тысячами летели «похоронки». Приближения почтальона к дому ждали с замиранием – не принесет ли вместо долгожданного письма казенное извещение?
Дед мой, Трофим Сергеевич, пропал без вести в декабре 1941 года. За четыре месяца до рождения моего отца.
Осталась бабушка Марья вдовой в тридцать четыре года. На руках три дочери – старшей восемь лет, и еще один скоро появится. Мария (мать отца) всегда такая сдержанная, немногословная, а тут выла, причитала – аж, кровь стыла. Уж насколько ее мать (моя прабабка) женщина суровая была, и то не выдерживала: «Манюшка, перестань убиваться, детей хоть пожалей, да может, не убитый Трофим, а в беспамятстве, где в госпитале лежит».
Потом отец родился, бабушке хлопот прибавилось, вроде приутихла она. И все бы ничего, да, как на грех, написал бабушкиной соседке муж. Он с дедом в последнем бою был, рядом шли, да тут взрыв, а когда рассеялся дым, деда нигде не было. После сосед найти его пытался, да не успел, немцы наступали.
Узнала бабушка о письме – снова в слезы.
И вот по осени, отцу моему уж полгода тогда исполнилось, отворилась дверь, вошел Трофим в военной форме, как на последней фотографии, с фронта присланной. Посмотрел на спящих детей, и сразу к Марье – с поцелуями. Та испугалась: «Троша, так ведь мне извещение пришло, пропал ты без вести». А он: «Да, живой я, вот и гостинцы принес, отпустили меня». Начал он на стол какие-то свертки выкладывать, а сам Марью за руку держит, не отпускает. О чем дальше говорили, не знаю, но проснулась бабушка, а мужа нет рядом. Но каждый вечер возвращался он.
Бабушка хоть и рада, да боязно стало – слышала она, бес так является, убьет ведь, совсем дети сиротами останутся, надо что-то делать.
Кто ее надоумил, точно не скажу, только велели ей детей со всех сторон положить, мол, дети – ангелы, не сможет через них нечистая сила подобраться.
Так Марья и сделала. Сына (отца моего) и младшую дочь по бокам положила, старших – в ногах, а над головой на стене икону повесила – это в советские времена-то. Сильно, видимо, боялась.
Ночью пришел Трофим, хочет к ней подойти, а со всех сторон – дети. Сердится он: «Мань, убери детей, убери, кому говорю!» Подобраться все равно не может. А Марья только детей еще крепче к себе прижимает, жутко ей. Побесновался он еще немного. «Ну, ладно, - говорит, - ладно!» И дверью хлопнул. Бабушка рассказывала, хлопнул так, что глина с печки посыпалась. Правда, не приходил больше.
Дед с фронта не вернулся. Пытались мы с сестрой хоть какую-то информацию о нем найти, хоть узнать, в каком регионе пропал. И в Книгах Памяти по разным регионам искали, и на сайтах поисковиков, делали запросы в военкомат, откуда он призывался, только дед, как в воду канул. Пропал без вести, и все…
