Удивительные чудеса с людьми на самом деле происходят, и этому есть четкие свидетельства. Со мной за 65 лет всякое случалось, мог погибнуть не однажды. Но что меня всегда успокаивало — это видение в первые минуты моего рождения. Никто не верит в такую мою память, мама тоже всегда отмахивалась — мол, быть того не может, чтобы ребенок мог помнить момент рождения. Однако я знаю, что не ошибался в своем первом впечатлении.
Словом, я помню, как меня, только что родившегося и громко закричавшего мальца, кто-то держит на весу, молодая женщина в белой сорочке лежит на сером клеенчатом столе, у нее под головой подушка, пуповина еще не перерезана. Слева стоит мужчина в белом халате с усталым выражением лица, строгий, у него пот на лбу, а справа — двое улыбающихся людей, тоже в белых одеждах. Мама утверждает — никаких двух врачей справа не было! Были только медсестра и врач-акушер из их районной больницы. Но я помню, прекрасно помню этих двоих — у них были такие добрые, ликующие лица, широкие улыбки… Будто они радовались за меня, пришедшего в новый мир.
Спустя много лет я стал догадываться, что это были мои ангелы-хранители, и их у меня аж двое! Наверное, поэтому меня хранит судьба. Не буду много рассказывать, но один случай был очень впечатляющим.
Я любитель зимней рыбалки, и вот однажды, лет двенадцать назад, мы втроем с Николаем Олейниковым и Колей Бауткиным едем на новой «шестерке» Олейникова рыбачить в Волго-Ахтубинскую пойму. Поздний ноябрь, лед на озерах уже укрепился. Мы сворачиваем с автотрассы и через полкилометра подъезжаем к широкой балке, заполненной водой. Нам ее надо переехать, а дальше знакомое озерцо, где особенно хорошо клюет красноперка. Я водителю говорю: «Возьми правее» — там были видны следы колес проехавшей автомашины. Он: «Да нет, вот же кто-то ехал…» — и выезжает на лед прямо поперек балки.
Только отъехали с десяток метров, лёд под нами проломился, и мы медленно погружаемся в воду. Тут у меня перед глазами четкая картина до сей поры. Я сижу сзади водителя и вижу: слева на стекле дверцы уровень зеленоватой воды выше, выше, а на резиновом уплотнителе вокруг двери выступают капли, как пот: там, сям, ниже, выше. Воды еще нет, в машине пока светло, потому что солнце встало и светит ярко. Бауткин на первом сиденье говорит: «Нет, Коля, я мочиться не хочу. Ты завез, ты и вытаскивай!» И мне тоже жуть как не хочется купаться в холодной воде, и тоже надеюсь на что-то. Ни у кого никакой паники, даже как-то по фигу всё, будто не с нами это. А машина уже погрузилась вместе с крышей, уже над нами вода, и она потекла по ногам.
«Надо вылезать, — сказал Олейников. — Давай, Жорка, открывай дверцу», — и отжимает замок со своей стороны. Я тоже наваливаюсь на дверь, хотя, помню, успел сказать, что побегу за подмогой на трассу. И тут меня хлынувшей водой выносит на поверхность. Даже промокнуть целиком не успел. Выскочил на лед и, почему-то не оглядываясь, бегу к шоссе. А там, как на счастье, «ГАЗ-51» с будкой, едут рыбаки, человек двадцать. Видят, я мокрый, повернули без расспросов. Подъезжаем: «А машина-то где?» — спрашивает шофер. Машины нет! Сидят на льду у черного проема Олейников с Бауткиным, и всё.
Водитель заупрямился, не хотел тащить утонувшую легковушку, но рыбаки уговорили. Пришлось хозяину «шестерки» опять нырять в воду с тросом, и усилиями «ГАЗ?51» и двух десятков мужиков машину вытянули на берег. Мы даже костер не стали разводить: выжали брюки, рубахи, выпили горячий чай из термосов, хотя хлеб, конечно, размок. Машина вскоре завелась, и мы своим ходом уже в полдень добрались в город. Все живы и даже не заболели!
Я считаю, это мои ангелы-хранители постарались. Я до сих пор помню их добрые и радостные лица, хотя никаких крыльев за спиной тогда не рассмотрел.
