В тихом городе N*** проживала обычная среднестатистическая семья: Василий, Елена и их ребенок. Те, кто знал это обычное семейство близко, отмечал про себя не без ехидства, что все-таки супруги были наделены отличительными чертами. Например, Василий был чуть-чуть мягче, чем положено быть настоящему мужику, а точнее, его считали хлюпиком и подкаблучником, этаким бесхребетным размазней. Жена его, Елена, была полным антиподом: властная, резкая, громкоголосая и боевая. Васек первые годы совместной жизни относился к жене с бо-о-ольшим уважением, даже рад был, что судьба послала ему не мягкую и кроткую женщину, а «бабу с яйцами», пробивную, деловую и энергичную.
После почти десятка лет совместной жизни он вдруг понял, что все у него идет не так, как хотелось и мечталось, и о чем грезила когда-то его романтичная душа: жена – волкодав, работа – каторга, начальник – идиот, друзья… впрочем, настоящих друзей у него никогда не было. Как так произошло, что Васька стал поддавать, он уже не мог вспомнить, да и не хотел выводить причинно-следственные связи. Стал Васенька приходить домой крепко выпивши, а последние несколько недель просто добирался домой, что называется, «на первой скорости» – на четвереньках. Так ему было удобнее: жена визжит, как пилорама, а Ваську все по барабану: вместо опостылевшей жениной физиономии маячит размытое пятно…
Терпенье Елены закончилось. Молодая баба махнула рукой, взяла ребятенка и отчалила к матери. Василий с утра обнаружил пустые полки и вешалки, до конца не осознав потери, отправился за пивком, видно, дело было в выходной. Опохмелившись, наконец, понял масштабы бедствия и, естественно, стал в очередной раз жалеть себя, сиротинку. Дожалелся до такой степени, что сходил в кладовку, нашел там веревочку, примостырил один конец на какой-то крюк или перекладину, второй, в виде петли, повесил себе на шею и под лозунгом: «Все равно жизнь не мила!» - попытался удавиться…
К несчастью для висельника, веревка лопнула в слабом месте, и тело с грохотом упало на пол, где Васька провалялся до вечера, трезвея и бормоча себе под нос что-то о превратностях судьбы.
Утром Васек пришел в себя, припомнил (воспоминания дались с трудом), как он куролесил накануне, ужаснулся и весь остаток дня просидел на кухне, тупо уставившись в окно.
В другой раз, принимая с собутыльниками порцию на грудь, Васек упомянул, что чуть было не распрощался с жизнью по собственной дурости. Конечно, пьяные друганы поржали, несколько импровизированных тостов подняли «за возвращение с того света» и разбрелись (вернее, расползлись) по домам.
В очередной выходной к Ваське забрел «друган». За бутылочкой пивка Васек долго жалобился на судьбу-злодейку, на жену-стерву, затем продемонстрировал крюк, на котором хотел повеситься. На том и расползлись. Васька опять пристроился у окна, долго вздыхал, потом нетвердой походкой добрел до заветной кладовочки, достал веревку потолще той, что была в первый раз, присобачил ее на «что-то там», наверху, накинул петлю на шею и ….
Тело Васьки с грохотом упало на пол, посыпалась побелка, крюк или «что-то там» упало сверху, больно стукнув алкоголика по голове. Из раны потекла кровь, но Василию было все равно: он уже храпел в пьяном угаре, свернувшись калачиком.
Утром на работе коллеги обратили внимание на синяк и кровоподтеки, более того, было экстренно организовано собрание, где Василий получил выволочку за аморальный образ жизни. Журили Ваську не за то, что самоубийство – смертный грех, а за то, что своим антисоветским настроением гражданин-алкоголик Вася портит все показатели и подрывает все устои советского общества. На самом деле самоубийце грозило бы посещение психиатра, но в историю о сведении счетов с жизнью никто не верил, так как согласно общественному мнению, хлюпик-Васька на такое вряд ли способен.
Поругали и отпустили. Охранника Васеньке никто давать не собирался. Но после общественного порицания на тонко организованной душе мужика стало совсем муторно. Не выдержав позора, Васек пришел домой, тут же выкушал пол литру и полез в любимую кладовочку, намереваясь на сей раз свести счеты с жизнью окончательно.
Было найдено хорошее приспособление, куда самоубийца закрепил конец веревки. Петлю Васька сплел с особой любовью, встал на низкую шаткую табуреточку и закрыл глаза в предвкушении…
Вдруг привиделась ему яркая вспышка, затем навалилась темнота. Из нее, из темноты, появилась жуткая волосатая рожа, увенчанная рогами. Рожа подмигнула и скомандовала: «Давай!». Алкаш замер. В пьяном мозгу промелькнуло: «Черт…». Васька распахнул глаза и взмок в ту же секунду. В метре от него стоял волосатый черный уродец с козлиной мордой и желтыми глазами. На ногах светились чуть ли ни лакированные копытца, а хвост его извивался и периодически щелкал по пыльному полу. В руках черт держал настоящие вилы! Васька от изумления только открывал и закрывал рот. Он понимал, что адский посланец – не плод его воображения, а реальное существо! Черт, нагло ухмыляясь, промолвил: «Чё мешкаешь, давай быстрее, давно тебя жду!». Затем отродье сделало шаг к мужику и выбросило вперед вилы. Острые зубцы больно ткнули Ваську в бок, да так, что горемыка потерял равновесие, хлипкая табуретка вылетела из-под ног, и крепкая веревка тут же затянулась вокруг Васькиной шеи…
За последние дни Елена вдоволь наслушалась от вездесущих баб-сострадалиц речей о том, что муженек ее совсем впал в дурь и чуть ли ни каждый день вешается (согласно сплетням, и топится, и стреляется). Конечно, вслед за собранием трудового коллектива, бабы решили, что хлюпик- Васька брешет – кишка тонка! Но Елене, женщине авторитетной и строгой, очень надоел это жалостливо-снисходительный тон. Она решила отправиться в дом мужа с твердым намереньем расставить точки над i. О том, что скажет мужу, Елена еще не знала. Она открыла дверь квартиры, прошла внутрь и увидела мужа, который стоял на табуретке спиной к ней, с петлей на шее. В ту же секунду Васька вздрогнул, как от толчка, и неловко взмахнул руками; табуретка качнулась, вылетела из-под ног и … Леночка едва успела поймать тело и вместе с ним завалилась на пол.
На сей раз опять что-то не выдержало: то ли веревка, то ли крюк или перекладина или… черт его знает, на чем там вешаются всякие самоубийцы!
Васенька очнулся и стал хватать ртом воздух. Веревка успела слегка сжать кадык, и мужик сначала зашелся в кашле, а затем как-то затих, замер. Разлепив глаза, он увидел зареванное лицо своей жены, которая прижимала его голову к своей необъятной, могучей и такой родной груди и шептала: «Дурак, дурак, дурачок…». Сентиментальный Василек только и смог пролепетать: «Прости…»
С того самого дня Василий завязал. Он сходил в церковь и купил себе нательный крестик. Крещеным он был с детства, но как советский человек - истинный атеист, ни в Бога, ни в нечисть не верил, пока… сами понимаете, пока не повстречался.
Леночка вернулась с ребенком домой. Конечно, нрав ее остался крутым, но это на людях. Она смело бросалась в бой, затыкая местных сплетниц, которые норовили обозвать ее драгоценного Васеньку хлюпиком или придурком. Еще поговаривали, что накануне последней попытки самоубийства мужа, Леночке привиделась ее покойная свекровь, которая укоризненно качала головой и говорила: «Он один на белом свете, пожалей его душу, не губи…». А вот откуда по городу поползли слухи о черте, я не знаю. Может, Васенька кому-то проболтался из бывших дружков для назидания, может, Лена сболтнула с перепугу, услыхав подробности от мужа, но это проишествие стало достоянием общественности.
