Иван рос в большой семье. Он был самым старшим из шести своих братьев и сестёр. И однажды случилось ЭТО. Их бросил отец. Просто ушёл к очередной бабёнке, оставив их мать с шестью маленькими детьми, младшей из которых было только два годика. Было голодно, мать тогда впала в глубочайшую депрессию, она просто лежала на кровати и смотрела в потолок, плакала, засыпала на время, опять просыпалась, и опять истерика... Кто-то же должен был быть старшим. Иван нашёл шабашку - он ночами разгружал вагоны с углём за два мешка картошки. Ведь мелких-то надо чем-то кормить. Как мог выкручивался - бегал помогать на элеватор разгружать зерно, за это ему давали муку, он дома пёк лепёшки. Вот радости-то было! Лепёшки получались ароматные, вкусные! Тогда он совсем забросил учёбу - надо было работать, да и в школе над ним смеялись, ведь ботинки, в которых он ходил, давно просились на свалку: через дыры на пятках были видны драные носки... Но рассказ наш не об этом, это только присказка... Иван каждое воскресенье исправно посещал церковное Богослужение - Литургию. Как мог, собирал всех малышей - стирал сам им одежду, старательно разглаживал «допотопным" утюгом каждую складочку и пусть в старой, неопрятной одежонке всей гурьбой они дружно стояли на службе. Вот там-то и заметил его отец Валерий, настоятель храма Рождества Богородицы. Люди знали, иногда подходили, совали кто рубль, кто конфет. Поначалу хотелось плакать, но потом вошло в привычку, что люди что-то для них приносят. Иногда даже какую-то одежду давали. Вот радости было девчонкам. Только Иван не был рад. Жалость угнетала. И вот, однажды после службы отец Валерий подошёл к Ивану, предложил ему работать у него алтынником. Даже зарплату, сказал, платить будет! И кое-какие харчи домой исправно будешь получать. Вот тебе муки мешочек (мешочек!), маслица постного бутылочку (!), Макарушки там всякие, фрукты-овощи, в общем, всё, что приносят люди в церковь помянуть усопших. Радости не было предела! Наконец-то мы не будем голодать! Он еле дотащил это всё до дома. Мама, ты только посмотри! Сколько всего! Так Иван стал работать в церкви, пока не ушёл в армию. После армии опять вернулся в родные пенаты. Даже думал священником стать, чего он только не повидал! Бесноватые - это жуткое зрелище, да колдуны, приходящие в храм колдовать. Но самым жутким местом был архиерейский домик... О нём и рассказ. Тогда Иван уже был женат на Ольге. И вот как-то звонок - звонил один старый знакомый - отец Никодим и приглашал к себе жить и работать. А что ты, мол, там засел в своей деревне, хоть на город, посмотришь. На том и решили. И вот Иван с Ольгой приехали в город ЭН. На квартире жить дорого, да и отец Никодим сказал, мол, ну что вы искать будете, вон, домик-то архиерейский пустует у нас, да и архиепископ то приезжает раз в год и то там не живёт, а в санаторий едет. Ну, раз такое дело, то почему бы и нет! Поселились они там, да Ольга всё обуютила. Дом двухэтажный, большой, внутри вода и горячая, и холодная, ванная, унитаз, везде ковры. Красота! Не то, что в деревне - все удобства на улице, да печка на угле для горячей воды. Но радость скоро прошла, сменилась тревогой. Что-то странное творилось в доме. Какой-то посторонний шум, шаги и жуткое ощущение того, что кто-то смотрит, дышит в спину, иногда прикасается вскользь к волосам... Иван частенько стал уезжать в командировки по церковным делам, и Ольга оставалась одна. Было страшно оставаться одной в этом большом жутком доме, и она приглашала к себе ночевать коллег. Однажды Иван уехал в очередной раз, и Ольга пригласила к себе ночевать Бориса, он работал в церкви, здесь же жил и стал им как отец. Она постелила ему в зале, который находился прямо напротив её комнаты, через коридор. Ночью Ольга имела обыкновение вычитывать вечернее правило и с молитвой перекрещивала все углы и стороны в своей комнате. Ночью Борис проснулся сам не понял почему. Просто вдруг открыл глаза и видит: в коридоре напротив двери в комнату Ольги стоит ОН. Высокий, до потолка, чёрный, как будто в балахоне, и смотрит на её дверь. Вроде как хочет зайти, но не может, отчего то. И так Борису страшно сделалось, он глаза закрыл и давай молитву творить, так и заснул с молитвой. А рано утром разбудив Ольгу, ушёл со словами: «Ты знаешь, Оль, не обижайся на меня, Христа ради, но ночевать меня больше не зови...» Так и стала оставаться Ольга одна, никто не хотел идти к ней даже днём. В доме том ещё подвал есть. В этом подвале располагалась мастерская по пошиву наволочек и покровов (для усопших). Ольга занималась их пошивом по просьбе отца Никодима. Проходя мимо дверей, ведущих в подвал, отчего то становилось не по себе, такое ощущение, что кто-то стоит за дверями и смотрит на тебя сквозь щель из-за двери. Ольге приходилось собирать в кулак всё свое мужество и с молитвой, перекрещивая всё перед собой, идти в ужасный подвал. Она НИКОГДА не спускалась туда без складня с молитвой "Живый в помощи». Подвал представляет из себя нижний этаж с бойлерной и двумя комнатами, в одной из которых и располагается мастерская. Вот однажды Оля должна была идти в мастерскую, она собралась с силами и, взяв с собой радио (так вроде и не страшно), направилась в подвал. Дело спорилось. Ольга и забыла про опасность, исходящую от этих стен, спокойно себе работала, радио пело что-то, Ольга подпевалами тут радио как будто сошло с ума - какие-то непонятные шумы стали вырываться из динамиков, воздух словно завибрировал, как наэлектризованный, сердце заколотилось в бешеном ритме, Ольга спиной почувствовала, что кто-то идёт. Идёт к ней, неслышно, там, за спиной ОН, тот, кто пугал ее ночью, стоя над кроватью. Ольгу затрясло, да так, что она, наверное, подпрыгивала от пола на пару сантиметров. Она схватила складень и начала, чуть ли не крича, читать молитву. Он стоял в дверном проёме. Ольге даже в голову не могло прийти посмотреть туда. Ей казалось, что стоит только оглянуться, она тут же умрёт. Она продолжала читать. Слёзы катились из глаз. Она кричала на весь подвал псалом 90-тый до тех пор, пока он не исчез. Оля почувствовала, что прогнала его и пулей вылетела из подвала. С тех пор она туда не ногой! Но просто проходя мимо, она всё время чувствовала, что из-за дверей за ней, наблюдают. Ольга уговорила мужа съехать на квартиру, ведь когда он уезжал, она уходила из дома, так как невозможно было жить. К слову сказать, отец Никодим знал о том, что дом неспокойный, но надеялся, что этих жильцов не тронет находящееся там зло. Раньше бывало в доме могли переночевать паломники. Одному дали в глаз, другого душили, третий видел чертей. И именно поэтому там не ночует архиерей, ему там тоже досталось, да и отцу Никодиму тоже... Что только не делали, каждый год на Крещенье отец Никодим освещает этот дом, крещенской водой обходит все углы (но никогда один!), ничего не помогает. Говорят, здесь жил когда-то монах, который вытворял всякие непотребности, вот беса и привёл. Даже когда никто не жил там, можно было увидеть в окнах, как будто кто-то по дому ходит. Никто не знает, что это такое. Предполагают, что, может, убили там, когда всякое, кто во что горазд нафантазировать. Но дом тот стоит до сих пор и люди там живут, вот только спросить, все ли у них в порядке, никто не решается.
