Многие университеты (не только сибирские) имеют свои стационары для летней практики студентов. На каждом таком стационаре всегда живет какой-то персонал: сторожа, кастелянши, технички. Летом нанимают или привозят из города еще и тех, кто будет кормить прорву студентов и преподавателей. Зимой стационар редко совсем забрасывают, но большую часть персонала увольняют, оставляя сторожа или, для большего веса, «технического директора» лагеря. Задача такого «технического директора» – сторожить домики, чтобы их не пожгли туристы (случаи бывали), и нехитрое барахло – матрацы, панцирные сетки, простыни, прочую мелочь.
На стационаре одного из крупных университетов Западной Сибири работал местный мужичок лет пятидесяти. Жил он не в деревне, а на самом стационаре, километрах в семи от деревни, в сторожке, данной ему университетом, и вел какое-то нехитрое хозяйство. Зимой он охотился. Университетское начальство иногда использовало стационар как базу отдыха, и тогда дядя Ваня выдавал приехавшим лыжи, учил кататься не умеющих и вообще развлекал, как мог, опекал, а организованные дядей Ваней жительницы деревни за небольшую плату кормили приехавших.
Для всех, от ректора до студентов, он так и был дядя Ваня – загорелый дочерна, очень жилистый и сильный, прекрасно знающий и сильно любящий лес. Всегда он интересовался занятиями, с увлечением смотрел в микроскопы, радостно всплескивал руками: «Ты посмотри!» и вообще очень радовался происходящему.
Дядю Ваню все любили, всем было с ним весело и хорошо, и уж, конечно, ни в ком он не мог вызвать ни малейшего подозрения решительно ни в чем.
Мой близкий друг заканчивал университет в этом сибирском городе и, конечно же, очень хорошо знал дядю Ваню. Он со своим приятелем из Новосибирска несколько раз приезжал и зимой, и дядя Ваня увлеченно водил их по окрестным лесам, вспугивая куропаток и лосей там, где летом шумели окрестности многолюдного стационара. Назовем этих двух так: Андрей и Валера. Во-первых, их и правда так зовут. Во-вторых, на оглашение этой истории они меня не уполномочивали, так пусть и остаются бесфамильными.
А история началась с того, что дядя Ваня женился. Ничего необычного в этом, в общем-то, нет, потому что был дядя Ваня совсем не стар, а его женой стала вдова лесного объездчика, тоже далеко не девочка, мать пацана лет восьми.
Вообще-то, на стационаре и в университете о личной жизни дяди Вани не только не знали ничего, но как-то о ней и не задумывались. Дядя Ваня был всегда очень смуглый, очень «лесной», очень энергичный, очень сам по себе и совершенно немыслимый в кругу семьи.
И вот приехали парни на стационар, а тут как раз дядя Ваня женится! Да, тогда все и началось…
Выяснилось для начала: это далеко не первая из жен дяди Вани. Дядя Ваня постоянно женится на молодых женщинах, но только на разведенных или на вдовах, и всегда на мамах мальчиков. И почему-то долго не живут его жены, трудно сказать, почему…
А приемные дети? А их дядя Ваня выращивает, еще как! Вон Колю знаете, бульдозериста? Это дяди Вани пасынок. А Егора, пасечника? И он тоже… Тут парни буквально подпрыгнули, потому что пасечнику Егору (который сидел на свадьбе, ел за троих и исправно кричал «горько!») самому было хорошо за сорок. А дяде Ване?!
Парни стали выяснять у Егора, когда же дядя Ваня женился на их матери? Обстановка располагала, да к тому же парни бывали на пасеке, собирали насекомых и травы вокруг, расспрашивали Егора обо всем на свете, признавая его авторитет, и пасечник разговорился.
– Да во время войны… Сам я с тридцатого, а было мне тринадцать, вот и считайте (напомню – события нашей истории разворачивались в 1977 году).
– Он совсем молодой был, дядя Ваня?
– Ну как «совсем»? Как сейчас, по нему непонятно. Он еще и до того женился…
– На ком?!
– Да вы не знаете… Мужик этот… Ну, сын дяди Ваниной жены, Кати, – обстоятельно объяснил Егор. – Он помер позапрошлый год.
– А Катя?
– Та совсем давно померла, еще до войны.
– А сколько «мужику-то» было? Сыну жены?
– Да старше меня лет на пятнадцать. Я пацан был, у него свое хозяйство.
Известное дело – если хочешь узнать прошлое людей, надо искать свидетелей. В деревнях это обычно старушки – долговечные, юркие, знавшие всех и вся. Со старушками ребята были знакомы, обстановка свадьбы опять же располагала.
– Это вы про Ваську? Ой, не говорите! Упал Васька! Пьяный полез на сосну! Я ему сто раз говорила, чтоб не лазил! А он полез! Старый? Ну что вы такое говорите, молодые люди! Если с пятнадцатого года, так для вас сразу уже и старый! Еще сто лет мог бы прожить, если б на сосну не полез!
– А дядя Ваня – это его отец?
– И вовсе не отец! Он на Катюше женился, царствие ей небесное, Васька маленький был, лет пять.
– А дяде Ване сколько было?
– Хто знает?!
Это «хто знает?!» парням предстояло услышать еще великое множество раз. Но и тут они изрядно обалдели, потому что если «мужик от первой жены» (от первой ли?) родился где-то году в 1915, а дядя Ваня женился на его маме в 1920, то получалось – дяде Ване сейчас, в 1977, никак не меньше семидесяти четырех—семидесяти пяти лет, а скорее и побольше. Бывает же…
На свадьбу собралось полно народу, мест для ночевки в избах не хватало, и ребята ушли на стационар: отдохнуть, подумать вдвоем, перед тем как второй день беспрерывно есть, пить, орать «горько!».
В этот вечер, лежа в спальных мешках, ребята без перерыва курили и все прикидывали, как же им быть с дядей Ваней?! Как всегда бывает в таких случаях, словно пелена упала с глаз, и стали заметны прочие удивительные вещи. Например то, что дядю Ваню хорошо знали профессоры, начинавшие еще до войны, лет сорок-пятьдесят назад. Даже «дядя Бода», патриарх и живая легенда биологического факультета, здоровался с дядей Ваней за руку и охотно вспоминал с ним рыбалку 1940 года. С каких пор трудился в университете сам «дядя Бода»?
Мирно, уютно урчала печка, стреляли в ней поленья, сильно вызвездило за окном – к морозу. Привычный, родной, вполне уютный мир. А парни все не могли уснуть, все курили, все обсуждали удивительную загадку. И оба уже понимали – если отступятся от тайны дяди Вани – не будет им покоя и примирения с самими собой.
– Ну что, будем «колоть» дядю Ваню?
– Будем… Завтра опросим в деревне, кто что знает…
– Да, во время свадьбы это запросто…
– А потом в городе надо… Сколько ему лет, должно быть в личном деле, между прочим.
– Точно!
Еще два дня Андрей с Валерой «поработали» в деревне, и легко выяснилось, что дядя Ваня и впрямь постоянно женится, и всегда одинаковым способом: всегда на одинокой молодой женщине, разведенной, брошенной или вдове, и всегда с мальчиком от первого брака. Всегда он устраивал пышную свадьбу, и никто не сомневался в статусе его жены. Но, однако, брака он никогда не регистрировал, да, в общем, и необходимости не было – потому что сколько бы он не женился, от него ни разу не родился ребенок.
Один эффект его браков сразу был заметен: женщина расцветала, как роза. Но что характерно – никому никакой информации, как живет с ней дядя Ваня. При всей простоте сельских нравов, и как бы ни наседали подружки, никто так и не знал, почему и в чем именно дядя Ваня такой молодец. Виден был только внешний результат, а что за ним – закрыто для всех посторонних.
Вторая информация оказалась еще непонятнее. Дело в том, что каждую осень, в самом конце августа – сентябре, дядя Ваня уходит в тайгу. Не за орехом, не за грибами, не охотиться… Уходит, и все. Берет с собой краюху хлеба и уходит – без оружия, без продовольствия, без спичек. Если в этот момент у него есть приемыш и этот приемыш не вырос, мальчика берет с собой, уходит в тайгу на неделю, на две. Что они делают в лесу, что едят и пьют, где ночуют, куда ходят, не знает никто, потому что ни дядя Ваня, ни его приемный сын об этом не говорят. Никому.
– А что же вы ели, сынок?!
– Да там было…
– А что вы видели?!
– Да так…
Что характерно, парень никогда не рассказывает о походах с дядей Ваней ни пока маленький, ни когда вырастает взрослым. Ни друзьям, ни жене. Никому.
Отягощенные тайной, друзья почти и не были в лесу, а были – говорили все о дяде Ване.
В городе охваченные азартом ребята начали поиски с общения с «дядей Бодой», а разыскания в отделе кадров оставили на потом.
«Дядя Бода» охотно вспоминал все охотничьи и рыбацкие похождения разных лет.
– А он сильно изменился с того времени?
– Да понимаете, ребята… – «дядя Бода» смущенно разводил руками, и сразу становилось видно – он сам первый раз обратил на это внимание. – Да понимаете, он вроде и вообще не изменялся…
А можно найти фотографии того времени? Конечно! Приходите, ребята, посмотрим фотографии, повспоминаем… Вспоминал «дядя Бода» долго, со вкусом, рассказал массу интересных деталей, поил чаем с цветочными, ягодными добавками – сам собирал, смешивал, испытывал. Только вот фотографий, как оказалось, нет. В смысле – дяди Вани нет. Вообще все выехавшие охотно фотографировались на память, фотографий получалось много, вплоть до старинных, еще на стекле. Но вот дяди Вани почему-то на них не было.
– Отлично помню, пленку на него извел! На характерного такого…
Пленка не находилась. На этой фотографии вроде бы был дядя Ваня, только он наклонился.
На другой фотографии – отвернулся. Вот вроде бы он, но по фотобумаге расплывается радужное пятнышко – как раз на месте лица дяди Вани. Надо же, чтобы изъян фотобумаги, и как раз на этом месте! А где негатив? Нет негатива… Пес его знает, куда задевался.
В общем, ни одной фотографии дяди Вани не обнаружил обескураженный «дядя Бода» в своей огромной коллекции.
Ладно, найдем в отделе кадров, благо имелись знакомства. Но выяснилась еще более загадочная деталь: в отделе кадров помнили, что дядя Ваня работал в университете с 1920 года, это факт. Он считался ветераном труда, и ему регулярно посылали открытки с Первым мая и Седьмым ноября и приглашали на торжественные собрания. А он так же регулярно на собрания не приезжал.
Но вот фотокарточка дяди Вани в личном деле отсутствовала. Вообще. Может быть, в те времена не полагались фотографии в личное дело, их и не вклеивали? Во-первых, полагались и вклеивали, хотя и не так обязательно. Во-вторых, кого приняли раньше и не вклеили, тем довклеили потом… Почему же так и не было фотографии дяди Вани?!
В-третьих, ни в личном деле, ни в одной ведомости не было ни одной росписи дяди Вани. Почему?!
В личном деле расписался начальник, тогда можно было, а с тех пор личного дела не меняли, так и лежит.
В ведомости… Гм… Да так как-то повелось – зарплату дядя Ваня получает обычно не в срок, ему оставляют, а сами расписываются. Проблем никогда не бывало, претензии не появлялись, все в порядке…
А с какого времени так повелось? Ох, не знаем, с очень давнего. Мы как начали работать, уже так было… А кроме того, в пожелтевшем личном деле дяди Вани стояли любопытные пометки: «личн. утв.». То есть запись вносилась не на основании документов; запись вносилась по «личным утверждениям», на основании устных заявлений.
Иван Иваныч Иванов – по «личн. утв.». Родился в 1895 году, в деревне Большой Угор – по «личн. утв.». Не был. Не состоял. Не привлекался. Родители – беспартийные, маломощные, безлошадные, сочувствующие. Все – только по «личн. утв.».
В личном деле еще была справка: вырванный откуда-то листок бумаги, разлинованный вручную кем-то неровными, как змеи, чертами. И по этим продольным чертам косым, старомодным почерком, с дикими ошибками, справка: что в деревне Большой Угор церковь сгорела, сожженная империалистическими хищниками, что поэтому сообщенные Ивановым сведения проверить нет никакой возможности, но и необходимости тоже, потому что пролетарское происхождение Иванова и так видно сразу, и брать на работу его можно.
Еще же одна пикантность состояла в том, что церковь в Большом Угоре стояла себе и стояла до сих пор. А церковные книги Угорского прихода были сожжены вовсе не «империалистическими хищниками» в 1919, а коммунистами в 1934, когда по всей России-матушке закрывались церкви и сжигались, «по просьбе трудящихся», церковные книги. А значит, в 1920 году не было ни малейшей проблемы в том, чтобы проверить любые «личн. утв.», сделанные по поводу человека, родившегося в Большом Угоре. И уж, конечно, даже церковных книг совершенно не было нужно, чтобы выяснить – живет ли в Большом Угоре такая семья Ивановых и какого она такого происхождения…
А если называть вещи своими именами, получалось: в 1920 году на стационар прибился и устроился работать абсолютно неизвестно кто. Иванов – а может, и не Иванов. Из Угора – а может быть, не из Угора. Родился в 1895 – а может быть, и не в 1895.
Человек… Или не человек? Женится – но дети не рождаются. И – ни одной фотографии. Что же это обитает на стационаре, называется сторожем?!
Опять плавали в воздухе, колыхались пласты сизого дыма. Друзья думали, думали и думали, вспоминали все, связанное с дядей Ваней. Дядю Ваню никто никогда не кусал: ни собаки, ни кошки, ни комары.
Вообще. Всех людей, которые долго работают в лесу, комары кусают меньше новичков, это факт. Но так, чтобы комары совсем переставали кусать кого-то, – так не бывает. Дядя Ваня оставался исключением, и в свете всего остального уж очень необычным исключением.
Уважительно посмеиваясь, парням рассказали, как дядя Ваня показал как-то на светлое пятнышко на склоне: марал! В бинокль еле удалось разглядеть, что зверь – крупный самец, и что идет, как будто, на дно распадка.
– Двенадцать отростков, – сказал тогда дядя Ваня, и через несколько часов, когда добыли марала, убедились – отростков на рогах было двенадцать.
Дядя Ваня курил, как паровоз, но нюх у него был фантастический. Даже грибы он чуял за несколько метров.
Все это – в восемьдесят три года?! И добычливый какой… У Андрея – три хариуза, у Валеры – пять, а дядя Ваня посмеивается, снимает с крючка двадцать третьего. Но всегда по делу брал, никогда лишнего. И как будто знал, сколько возьмет… Уходит в лес без еды: там поймаю. Это же надо какую уверенность в себе надо иметь, чтобы точно знать: сколько возьмешь в лесу, чего и когда?
И умелый. Всегда все получается, даже и с первого раза. Машину никогда не водил, а надо было – сел, повел. Правда, не понравилось: на лошади, мол, лучше. Но повел!
В шахматы никогда не играл, только в шашки. Показали ему, сел за доску, скоро сам начал выигрывать.
И ходит по лесу бесшумно… Парни, и сами хорошие ходоки, могли только завидовать дяде Ване. Он возникал всегда стремительно, внезапно, всегда показывал что-то интересное и так же мгновенно исчезал: ветка не шелохнется, сучок не захрустит.
Где-то в третьем часу ночи Андрей разогнал ладонью пласты табачного туманища:
– А ты когда-нибудь видел у дяди Вани спину?
Вопрос был шизофренический, нет спору, потому что спину нельзя видеть только у одного существа – у лешего. Валерка рывком сел на кровати, напрягся…
– Нет! – придушенно сказал он. – Нет, не видел!
И никто не мог припомнить, чтобы он видел спину дяди Вани. Вроде, ходил он голым, это видели: когда косил, когда рубил дрова. Но видели как-то спереди, сбоку… А может, видели и забыли?! Может быть…
Шла не очень легкая жизнь студентов выпускного курса, оба писали дипломы, и оба с прицелом на кандидатскую. И получилось так, что только в июле, сдав сессию, вырвались они на стационар, уже состоявшимися «специалистами». План действий за полгода созрел, и парни знали, что будут делать и как.
– Дядя Ваня, гляди!
Дядя Ваня обернулся, и Валера тут же щелкнул «Зенитом». Валера знал, что он все сделал правильно; парень вообще отлично фотографировал, просто не могло не получиться!
Вот только плохо, что после щелчка Валера на мгновение встретился глазами с дядей Ваней. Дядя Ваня сощурился… буквально на какую-то долю секунды, но как бы ни балагурил Валерка, как бы ни рассказывал, что хочет оставить памятку, он готов был поручиться – дядя Ваня отлично понимает, что затеяли против него и зачем.
Ходили, снимали еще: и стационар, и как дядя Ваня рубит дрова, и собаку Умку, и коня Серого.
А вечером того же дня Валера совершенно случайно засветил всю отщелканную пленку. Ему казалось, что он уже перекрутил пленку на барабан и пора открывать затвор. Оказалось – вовсе не перекрутил, и отснятая пленка погибла.
Назавтра встали попозже, направились туда, где дядя Ваня косил. В бинокль он хорошо был виден, в том числе и со спины, только нечетко: от нагретого луга поднимались волны горячего воздуха, дядя Ваня виден был размытым.
Парни быстрым шагом вышли к лугу. Оба спортивные, сильные, охотники и «экспедишники», ходили по местности очень быстро и бесшумно. Вроде бы кого тут было скрадывать? Старого мужика, который мирно косит свой же собственный луг? Но когда парни вышли к дяде Ване, на нем уже была рубашка. Ладно…
От покоса две тропинки вели к стационару.
– Давай ты на той, я на этой. Он часто идет, а рубашку носит, накинув на плечо, ты же видел.
– Да, тогда он мимо не пройдет!
Часов в десять вечера, искусанный комарами, сильно уставший от неудобной позы Андрей чуть не хлопнулся в обморок: кто-то вдруг положил ему на плечо руку.
– Дай закурить! – Дядя Ваня подошел неслышно, да еще с неожиданной стороны, потому что двигался не тропинкой, а прямо через лес вышел к Андрею. Неужели узнал, что Андрей караулит его?!
Дядя Ваня, уютно посмеиваясь, как всегда рассказывал что-то про лес: кажется, про муравьев, которым не понравилось, что к ним в муравейник с дерева все время падают гусеницы, и они стали штурмовать дерево.
Андрей протянул ему пачку «Астры» и мгновенно остался один. Только сейчас он сообразил, что дядя Ваня даже не спросил его: а что это Андрей, скорчившись, сидит и глаз не сводит с тропинки? Выходит, знал…
Не в лучшем настроении спустился Андрей к стационару, а навстречу шел уже Валера.
– Валерка, он кажется, понял… Он ко мне сейчас подошел, прямо из леса, просил закурить…
– К тебе?! Он же ко мне подходил!
– К тебе?!
– Ну да. Ко мне подошел, прямо вплотную, и сразу же: «Дай закурить!».
– Валера… У меня он тоже был.
С полминуты парни тупо смотрели друг на друга и дружно перевели взгляды на дядю Ваню. Дядя Ваня вполне определенно был один. Дядя Ваня занимался самым прозаическим делом – рубил дрова и был в рубашке, как подобает сибирским вечером разумному немолодому человеку. На вид было ему от силы лет сорок пять.
Даже отцепившись от дяди Вани, бросить загадку парни были органически не в состоянии. Бродили по стационару, курили, вели долгие, мало понятные для остальных разговоры. На них стали посматривать с уважением, как на людей очень ученых, вперивших жадные взоры в горние выси науки.
А вскоре Андрей пошел в деревню за продуктами. Набил полный рюкзак и возвращался на стационар лесной накатанной дорогой. Шел и шел – что такое семь километров для молодого, здорового парня, даже и под рюкзаком? Смеркалось, на сиреневом небе показались первые звездочки, когда сзади, за поворотом дороги, ясно раздалось: «плюх-шлеп!». То ли шаги, то ли удар по дороге чьей-то гигантской ладошкой. Что такое?! Опять такой же удар, только ближе, и совершенно ничего не видно. И в третий раз – вроде даже было видно, где. Идет кто-то огромный и невидимый?!
К чести Андрея, он ни на секунду не усомнился, что приключение – это ему привет от дяди Вани. Вопрос только, какое приключение… Что тут можно было делать?! Андрей встал у края дороги, постоял, выкурил подряд две сигареты. Никаких звуков позади, только сгущается тьма, накапливается под деревьями; ползут, удлиняются тени, заливают уже и дорогу.
Андрей тронулся дальше, и тут же за спиной кто-то шагнул. Или прыгнул? Или хлопнул по дороге? И с каждым разом все ближе, заставляя то сжиматься, то падать куда-то вниз сердце. Через несколько минут должен быть последний поворот, а уже почти стемнело, уже совсем близко глухие прыжки-удары по дороге, так что резонирует, отдает по земле, улавливается ступнями удар-звук.
Что оставалось? Андрей стиснул зубы, шел как мог ровнее, по середине дороги. А звуки шагов-прыжков все ближе, все сильнее отдает по земле, и к этим звукам добавляется еще и какое-то не ровное дыхание…
Последний прыжок упал прямо за спиной Андрея, и его плеча коснулось жаркое дыхание вместе с каким-то очень знакомым, никак не связанным с опасностью, звуком. Что-то вроде «пру-у-упфу».
Позади, почти упираясь в спину Андрея, мотал головой Серый – конь дяди Вани. Спутанный конь пасся, заметил знакомого, подошел… Стараясь победить мерзкую дрожь в коленях, Андрей потрепал коня по шее, почесал на радостях звездочку на лбу, оторвал Серому кусок от буханки. Только почему Серого не было видно?! И звук был какой-то очень уж сильный и звонкий.
В полной темноте подходил Андрей к стационару, отходя от пережитого кошмара. Что это?! В загоне возле дома дяди Вани перетаптывался Серый. Увидел Андрея, поднял голову и зычно фыркнул в его сторону. Возвращаться проверять, что он оставил за последним поворотом, Андрей не стал.
В эту ночь друзья долго, почти до утра проговорили. И о дяде Ване, и о том, какие еще «приветы» от него можно ожидать в ближайшем будущем. И о том, кто может помочь решить удивительную загадку, но когда сами они будут подальше отсюда.
Назавтра парни уехали из стационара – не навсегда, но они знали, что надолго. Уехали по местам, где им предстояло трудиться в ближайшие годы, и когда еще они побудут тут, на стационаре?
Дядя Ваня провожал, прощались за руку, и Андрей честно сознавался, что был у него сильный соблазн: взглянуть поглубже в глаза дяди Вани, цвета терновника, и спросить: мол, никому не скажу, но ты сознайся, дядя Ваня… Ты ведь леший? Но Андрей не поддался соблазну.
Было все это в июле, а в конце сентября этого же, 1978 года дядя Ваня пропал. Нет, не уволился, не перевелся, не вышел на пенсию, не переехал. А именно пропал, растворился. В один прекрасный день посадил на телегу жену и приемного сына, чмокнул Серому… Соседи как-то и не успели понять, что происходит. Может, Ивановы кататься поехали? Но они так ехали и ехали, Серый все потряхивал ушами и шагал, все скрипели тележные оси, все крутились колеса, все двигалась телега по таежным дорогам, накреняясь то повдоль, то поперек, проезжая под желтой листвой придорожных осин и берез. И все катились навстречу желто-красные березовые перелески над черными, убранными полями, темные массивы ельников под пронзительно-синим, удивительным небом сибирского сентября.
Я знаю, откуда уехали эти люди, но не имею ни малейшего представления, куда они в конце концов приехали. И, конечно же, я не знаю, кто таков был дядя Ваня: Иван Иваныч Иванов, родившийся в Большом Угоре в 1895 году, или совсем другое существо.
Если догадка Андрея и Валеры верна, сейчас дядя Ваня, наверное, растит уже нового приемыша. Интересно, а какой год рождения записан на этот раз по «личн. утв.»?
