Старых вещей не бывает, бывают вещи старинные, раритетные и винтажные. Вещи, пережившие людей, хранящие в себе память об улыбках и слезах, лицах и руках, они, как фотоальбомы, помнят всё, просто не кричат об этом. У нас тоже есть такая вещь - старый рояль известной фортепианной фирмы Steinway & Sons.
Попал он в нашу семью в начале прошлого века и передавался из поколения в поколение очень заботливо. Он пережил и войну, и голод, а порой был единственным источников дохода. Лично я видела его всего несколько раз: впервые, когда меня еще маленькую привезли навестить тетушку в Ленинград, и два года назад, уже после её смерти. Тогда, кстати, и решалась судьба старинного клавишного инструмента.
Учитывая далеко не скромные габариты рояля, многие родственники отказались забирать его из дома, где почтенный красавец провел последние 20 лет. Квартира тетушки находилась в самом центре Петербурга, в шикарном доме на Адмиралтейской набережной. Там он чувствовал себя вполне вольготно, но в Москве, в малогабаритной двушке, смотрелся бы крайне нелепо. Родители мои отказались сразу, и, извинившись перед петербургскими родственниками, мы через сутки после похорон засобирались домой.
Помню, как заворожил меня инструмент, я бродила вокруг него, как вокруг новогодней елки, не могла оторвать глаз, а перед самым отъездом не удержалась и, проведя рукой по глянцевой поверхности, потихоньку поцеловала. Музыкальные инструменты всегда вызывали во мне трепет, наверное, потому, что сама я совершенно не обладаю музыкальными способностями и слухом.
Вернувшись в Москву, я еще долго не могла забыть старый рояль, больше всего я боялась, что все откажутся его забирать, и он пропадет, сгинет где-нибудь в промозглом сыром дворе старого Петербурга. Переживала долго, и вот однажды снится мне сон, что иду я по улице незнакомого мне города. Ветер, дождь, некуда скрыться от непогоды, чувствую, как немеют пальцы, и вдруг слышу, как кто-то играет на рояле "Лунную сонату" Бетховена. Поворачиваюсь и вижу небольшой садик, калитка на ветру качается, дом в зарослях, и из открытого окна - звуки рояля. Я бегу внутрь, и уже на пороге музыка становится настолько громкой, что я просыпаюсь.
Утром первым делом принялась анализировать. Что может значить этот незнакомый город и музыка Бетховена... Тут меня как громом поразило! Я вспомнила, что когда-то давно, в детстве, меня познакомили с моей троюродной сестрой Наташей. Её отец - немец, фамилия - Вагнер, не Бетховен, конечно, но тоже тезка великого композитора. И жили они в то время еще в ГДР, а в Ленинград приезжали на лето полюбоваться на Петергофские фонтаны и повидать родственников.
Я ринулась к телефону, звоню в Петербург, спрашиваю, как там решился вопрос с роялем, мне сообщают, что девать его некуда, видимо, придется отдавать в музей. «Нет! – кричу. - Только не в музей, чужим людям, да из семьи! Позвоните Вагнерам, может, они заберут, все же родня, хоть и дальняя, но кровная».
Какого было мое удивление, когда уже через неделю нам в Москву позвонила Наташка, по-русски говорит прекрасно, смеётся, сообщает, что прилетает с мужем на днях из Дрездена в Питер. Я соответственно еду туда же. Встреча оправдала все мои надежды, они с мужем согласились забрать старый рояль, и без всяких промедлений наш семейный долгожитель покинул территорию России, переместившись на Саксонские земли. Обидно, конечно, что не получилось сохранить его здесь, но ведь и Вагнеры нам не чужие, а рояль будет у них, как у Христа за пазухой.
В заключение скажу, что фото, которые Наташка прислала нам из Дрездена, меня бесконечно поразили: на них я вполне узнала и улочку из сна, и призывно распахнутую настежь калитку, и утопающий в зелени сад. А наш милый старый рояль гордо стоит теперь на уютной веранде своего нового дома в окружении света и тепла.
