Как-то встретила я с огромным букетом роз свою знакомую – Ольгу Алексеевну. Знала я ее с первого класса, молодую и веселую, с легкой походкой. Правда она не была учительницей, она работала библиотекарем в школе. Ольга Алексеевна всегда помогала мне выбирать книжки и была для меня тогда взрослой и авторитетной, хотя ей тогда-то и было двадцать четыре года всего. Поэтому я и обрадовалась, встретив в ее лице кусочек своего детства. Она обрадовалась мне тоже, без труда узнав меня, и дальше мы уже шли, весело вспоминая прошлое. Наш милый треп так и закончился бы ничем, если бы я не обратила внимания на то, что её розы посыпаны какими-то блестками.
— И зачем украшать цветы блестками? – спросила я.
— Да потому что сухие они. Я вообще не люблю такие букеты, – ответила Ольга Алексеевна, – я люблю живые, простые, душистые: пионы, душистый горошек, флоксы, раньше обожала флоксы.
— А почему раньше? – говорю.
— Да потому что с флоксами была связана трагическая страница в моей жизни. Хорошо, что сейчас эти цветы уже не в моде. У меня ведь был закадычный друг детства Ванька. Жили на одной с ним улице, ходили в один детский садик, а потом и в одну школу. Правда, в параллельные классы. Нас вечно дразнили «тили-тесто, жених и невеста» и были правы. В старших классах мы влюбились друг в друга, просто втрескались. Ванька был хулиганистым и смышленым и обирал школьные клумбы с флоксами, чтобы подарить их мне. Он таскал мне любые цветы, которые мог раздобыть, но мне нравились именно пенные соцветия флоксов, белые или розовые. Ванькины родители да бабушка Анна Филипповна совсем не были против нашей дружбы, и мы уже смело строили планы на будущее – у него армия, у меня институт, а потом свадьба.
Однажды на каникулах он пригласил меня на пикник, и мы поехали с ним в одно зеленое и тихое место на берегу реки печь картошку и ловить рыбу. Рыбалки не вышло, потому что мы дурачились и пугали рыбу, а потом после веселья Ванька вдруг завел странный разговор.
— Знаешь, Оль, я всегда считал странным и неправильным, что людей хоронят на мрачных кладбищах. Смотри как здесь красиво, я бы хотел, чтобы меня похоронили на берегу этой реки.
— Угу, Вань, и со мной в обнимку, – захохотала я.
— А что, Оль, жили вместе, пускай вместе и умрем.
— Обещаю, – сдуру ляпнула я, не ведая, чем обернутся мои слова.
Мы были так молоды и пустоголовы, что даже смерть воспринимали как шутку.
Последний школьный год откаруселился, и мы вышли во взрослую жизнь. Я уехала учиться, а Ванька служить. Мы писали друг другу трогательные письма, и так продолжалось вплоть до его возвращения домой. Я приезжала домой лишь на каникулы и стала замечать, что с Ваней что-то не так. Он избегал меня, а его родители прятали глаза. Я сначала подумала, что у него другая девушка, но все оказалось куда более ужасно.
Не знаю где и когда, в какой среде, Иван попробовал наркотики, не знаю, как называлась эта дурь, только сожрала эта гадость Ивана очень быстро. Мало того, что она калечила его тело, она просто выжгла его душу. Ванька ходил злой и черный, вечно искал деньги и где-то пропадал. Нет, семья его не бросила. Его клали в клиники, возили по бабкам и экстрасенсам, которые тогда как раз входили в моду. Иногда Ивану становилось лучше, и он становился прежним, но стоило ему вернуться домой из клиники, как снова дурманное болото затягивало его. Все поняли, что он пропащий человек только тогда, когда он стал тащить из дому вещи.
Дальше хуже, не выдержало сердце Анны Филипповны. Похоронили ее, а он даже на похороны не явился. Ничего не осталось от прежнего Ваньки, так – труп ходячий. И я уже оплакивала его, как мертвеца, когда он изредка клянчил у меня деньги. Пережить долго свою бабушку у него не вышло. Залез он со своим дружком в чей-то сарай за курами, там его хозяин и поймал. Бил долго и сильно. Может, будучи здоровым, Иван и пережил бы побои, только ведь организм его уже так ослаб от зелья, что вскоре и Ваньку пришлось хоронить. Вот так я лишилась того, кого знала и любила с детства. Книжная я душа, я всегда сравнивала себя с Джеммой, а его с Оводом, да только мой Овод казнил сам себя. А потом Иван стал мне сниться. Каждую ночь. Приходил ко мне с букетом белых флоксов, нарядный как жених, и говорил улыбаясь: «Ты мне обещала уйти вместе со мной? Обещала? Я жду тебя». Он клал свежие, пьяняще пахнущие цветы мне на подушку и уходил.
Мне не нравились эти сны, хотя все в них было красиво и Иван прежний. Я вспомнила о своем глупом обещании – умереть вместе с ним. Теперь мне стало страшно. А он все приходил и приходил, иногда здоровый и веселый, иногда больной и уже сколотый. Клал на кровать ветку флоксов и укоризненно говорил: «Обещала…»
Я просыпалась и видела на подушке мокрые пятнышки от росистых флоксов, а в комнате витал их аромат. Ни свечки в церкви, ни сорокоусты не помогали, и я начала понимать, что мне придется дорого заплатить за опрометчиво брошенное обещание. В том, что Иван приходит ко мне не просто так, я убедилась, когда проходила очередной медосмотр.
Врач, осматривая меня, вдруг нащупала непонятную горошину у меня в груди. Сразу назначили кучу анализов, выдали кучу направлений и начали меня подбадривать. Но я вдруг поняла, что хочу я или нет, но обещание Ваньке мне придется выполнить. А умирать-то так не хотелось. Выйдя из больницы, я прямиком направилась на кладбище. Отчаяние гнало меня туда или еще что, только пошла я не на могилу Ваньки, а на могилу его бабушки Анны Филипповны.
Я читала о могилах святых праведников, которые помогали людям даже с того света. Анна Филипповна не была святой, но все равно была очень доброй и мудрой, и меня любила. Там, сидя на могильном холмике бабушки Ани, я и жаловалась на свою горькую долю. Не знаю, сколько времени я просидела на могиле в слезах, но потом почувствовала, что женские руки обняли меня сзади за плечи и ласковый голос прошептал: «В больницу не ходи. Скоро встретишь мужчину старше себя. За него замуж иди, ребенка сразу рожай и грудью корми. Тем и спасешься. Все Ванины фотографии закопай на берегу реки и больше пустые обещания не раздавай».
Я вскочила с могилы и быстро пошла с погоста, поняв, что больше мне там делать нечего. Уже доходя до остановки, я подвернула ногу, и меня подхватил мужчина лет сорока. Он посадил меня на лавку и представился Николаем. Сама не зная почему, я рассказала ему всю свою историю, уже не боясь показаться сумасшедшей. К моему изумлению он вдруг произнес: «Значит, у вас есть выбор: либо стать моей женой, либо проходить курс химиотерапии. Мне жаль, выходите замуж за меня». И я рискнула. Мои родители были сначала не в восторге, но Николай оказался очень надежным и добрым человеком. «За ним как за каменной стеной», – говорят про таких.
Родителям я не стала объяснять столь поспешное решение о замужестве, они даже не знали о той опасности, которая мне грозит. Первым делом я собрала все фотографии Ивана и закопала их на берегу реки в том самом месте, где Ванька хотел быть похороненным.
После свадьбы стала тщательно готовиться к материнству и молить об этом Бога. Вскоре мои молитвы были услышаны. Через девять месяцев я родила прелестную Танечку и, как и велела мне покойная Анна Филипповна, кормила ее грудным молоком. Мне было очень тревожно идти на повторное обследование, но, как и обещала мне Анна Филипповна, я и спаслась рождением дочери – горошинка пропала. Иван после моей свадьбы не снился мне ни разу, и я даже начала думать о том, что бабушка Аня попросила его оставить меня в покое.
Я слушала Ольгу Алексеевну разинув рот, как в детстве. Мне и в голову тогда не приходило, что эта всегда веселая и энергичная девушка-библиотекарь была на волоске от гибели.
— Как же вы держались, Ольга Алексеевна, как же вам было трудно скрывать свое горе от толп назойливой детворы!
— А что было делать? В школе нюни распускать нельзя. Взрослые в школе не только должны учить, они должны охранять детство. А еще я для себя уяснила: Боже упаси давать опрометчивые обещания.
