Эту историю рассказала мне мама, а ей рассказала ее бабушка. Бабуля была по жизни человеком практичным, зря слов на ветер не бросала, не верила особо ни в Бога, ни в Черта, в церковь не ходила, иконостасов дома не держала. В общем, была женщиной воспитанной советской системой, и на чужие рассказы, связанные с чертовщиной, да с суевериями, только понимающе усмехалась. На наши просьбы что-нибудь рассказать обходилась без сказок, рассказывала истории из своей жизни, веселые и не очень, и этот случай был единственным жутким и необъяснимым.
История эта произошла с бабушкиным мужем, моим прадедом. В то время жили они в деревушке, растили детей, да поднимали колхоз. Единственной скотинкой, которая по каким-то причинам не попала в колхозное стадо, был конь Лысан, коняга умная (в плане отлынивания от работы), добрая и верная, в общем, член семьи. И вот однажды у деда наметились дела в соседней деревне. Запряг он Лысана в дровни (длинные низкие сани), так как дело было зимой, и поехал через лес, который тянулся на протяжении трех километров, и с одной стороны этого леса было болото, куда местные жители предпочитали не соваться, и даже клюкву собирать только на окраину ходили.
Добрался он до деревеньки благополучно, сделал все свои дела, да загостился у знакомых. Как водится, выпил чарку-другую за разговорами, и возвращаться собрался, когда уже совсем стемнело. Провожая деда, знакомый сказал: «Ты, Платоныч, через лес-то не езжай, сам знаешь, справа-то топь болотная, народ поговаривает, что нечисть по ночам путников с дороги сбивает, да в глушь уводит», на что дед - как и бабуля, не будучи человеком суеверным, отвечал: «Да ну, через поля-то почитай на два километра дальше будет, да и Лысан дорогу знает, сам довезет». Сказал да и поехал.
Лысан действительно дорогу знал, и дед, закутавшись в шубу, спокойно задремал себе, и так, не торопясь, проехал почти пол дороги. Далее со слов деда: «Проснулся я, как будто меня в бок что толкнуло – Лысан, сильно мотнув головой, дернул поводья. Смотрю, беспокоится конь, головой мотает, фыркает, ушами прядет. Осмотрелся, луна выглянула, и осветила правую часть леса, там, где болото. Да так, что вижу каждый кустик, каждое деревце в глубину, а другая часть леса темная-темная, хоть глаз коли. Вспомнил, говорит, я слова знакомого, как-то жутковато мне стало, и сон как рукой сняло, а Лысан все беспокоится, с шага сбивается. Только я поводья подправил, сказал, «Ну Лысанюшка, прибавь шагу!», как вдруг как будто все замерло – ветер стих, все звуки пропали, не слышу даже, как дровни по снегу скользят. Мысли понеслись в голове – и зачем задержался, что засветло не выехал, а сам головы поворотить боюсь. Только за Лысаном слежу, думаю, как его подогнать. А Лысан, видать, сам боится, ногами все быстрей и быстрей перебирает. Только я хотел руку из-под шубы выпростать, чтобы лоб перекрестить, да молитву прочесть, как вдруг, чую, будто на дровни сзади кто-то сел, да так сел, что нос саней вверх задрался, а конь на дыбки встал. И все. Дровни встали и ни с места, словно на них тонна лежит. Меня пот холодный прошиб, руки-ноги дрожат, а обернуться не смею. Только поводья дергаю, да шепчу: «Давай, Лысан, давай», а конь не в силах сани сдвинуть, копытами в землю уперся, голову наклонил, силится, аж присел. Не помня себя, я одной рукой возжи сгреб, другой конец закрутил, и ну давай коня нахлестывать. И вдруг... Как отпустило. Лысан от неожиданности на колени упал, носом в снег ткнулся, тут же вскочил и понесся галопом. Дровни легкие стали, полетели, как птицы. А я все нахлестываю, все погоняю. Звуки вернулись, слышу, как полозья по снегу свистят, да конь тяжело дышит, а может и я. Обернуться по-прежнему не смею, а мыслями-то там, на том месте... И чудится, будто кто-то сзади бежит, догоняет. Не помню, как домой добрался, как коня распряг...»
На следующее утро бабушка деду сказала: «Что ты, старый, носишься по ночам? Вчера во двор влетел, думала, сарай снесешь. Наверное, принял лишнего»...
