Бабе Мане сейчас уже под восемьдесят. Милая старушка. По виду и не скажешь, что несколько лет или десятков лет назад встречалась бабка с нечистью лицом к лицу, и не раз. Было это так.
Умер у Маруси муж. На сорокадневные поминки приехало родни видимо-невидимо. Распихала Маня всех по двум местам на ночлег: кого к племяннице, кого у себя оставила. Полный дом народу, но покойничку этот факт – не препятствие. Как только раздалось коллективное сопение и храп, начал он из комнаты в комнату «ходить», родственничков своих доставать.
На одну навалился, чуть не задушил. Барышня ополоумела сначала, а когда дар речи обрела, заорала, что есть мочи. Народец повыскакивал, обступил, что, мол, случилось? Та - в слезы: страху натерпелась, чуть не убили (кто посмел? кругом свои же, родня)! Но ледяные руки на шее чувствовала явно, да вон, отметины появились. Собралась было в истерике уйти из дома, на улице заночевать. Еле успокоили.
Только угомонились, опять сыр-бор поднялся. Сбежалась родня на грохот. А там… петушиные бои! И из-за чего? Один родственник на другого бросается, мол, ты меня пихаешь, с постели стаскиваешь, два раза уже скинул на пол. Еле разняли, еле опять спать уложили вдвоем на этот самый диван.
В третий раз, уже под утро, снова брехня разразилась, так, что повскакивали родственники в ночных рубашках и семейных труселях, собрались возле кровати, где муж с женой спали, а там… Женщина сидит верхом на благоверном, раздает оплеухи и костерит его, на чем свет стоит. Родня ей руки заломила, мол, убьешь сейчас, он у тебя и так хлипкий, а баба в рев: этот хлипкий последние полчаса меня щиплет, да не просто, а с вывертом, как будто хочет кусок плоти оторвать. Родственники засомневались, зная, кто истинный хозяин в этом семействе, тем более, женушка весом превосходила мужа почти вдвое. Однако, дама продемонстрировала припухшие багровые пятна на теле, которые на глазах превращались в синяки. Мужичок клялся-божился, что обожаемую супругу и пальцем не тронул, только-только заснул после предыдущих происшествий, но его вторая половина голосила: «Не сама ж себя я так пощипала!».
Баба Маня знала, в чем дело. «Это, - говорит, покойничек шалит, недовольство свое высказывает. Знать, чем-то ему я не угодила».
Помянули покойного, сороковой день отметили. Родственники все как один отказались ночевать в доме, разъехались. А бабе Мане выспаться так и не удалось ни до сорока дней, ни после. Оказывается, такая петрушка началась в доме Маньки не вдруг, сегодня, а сразу после похорон. Каждую ночь на кухне стала звенеть посуда, двигаться мебель, а табуретки падали с таким грохотом, как будто их швыряли с высоты. Женщину так же, как недавних гостей, щипали, тянули с постели, душили. Тяжелые мужски шаги грохотали по дому до самого рассвета. Маруся сначала уговаривала «мужа»: «Ну, что ты буянишь? Что тебе не так?». А «муж» не унимался, наоборот, чудил еще больше. Проснулась Маня в одно утро, а все комнатные растения погибли. Вот так, за одну ночь. Как будто кислотой облили: высохшие кустики торчали в горшочках!
Маруся тогда в позу встала. «Все, - говорит, - хватит уже надо мной мудровать! Если не прекратишь по ночам хулиганить, уйду из дому! Уйду раз и навсегда! Вон, к племяннице пойду сегодня же!». Сказала, как отрезала. В ответ ей была звенящая тишина…
Отступлю немного от текста. Баба Маня грешила на покойного мужа. Я же, слушая эту историю, поняла, что покойничек почил с миром, а является к тетке в дом нечисть самая что ни на есть настоящая. Погибшие цветы – это верный признак «захвата» дома нечистью. И это не домовой, как могут подумать некоторые. Продолжаю.
Маня пробыла у племянницы один день и ночь. Нет, домой ее не тянуло, но дома остались две канарейки. Чудесные птахи, клетку с которыми в мороз женщина не рискнула брать с собой. Утром Маня засобиралась покормить птичек. Обещала вернуться.
Зашла Маруся в дом и… обмерла. По всей комнате были разбросаны желтые перышки. А канарейки сидели совершенно голенькие и жались друг к другу. Если для птичек применимо слово "стресс", то именно в нем они и находились.
Маня долго причитала. Ругала «мужа», осмелившегося сорвать зло на маленьких птичках и ощипать бедных, как кур, но предложила пойти на мировую. Обещала больше не уходить из дома при условии, что покойник перестанет хулиганить.
Послушался ли «мужик» – не знаю, потому что мою рассказчицу прервали, и мы занялись работой. Знаю только, что настоящую нечисть Маруся тоже встречала живьем, на улице, и именно в те дни, когда в доме творилась чертовщина, но это уже другая история.
