Есть у моего отца один товарищ, ну и мне он вроде как знакомый. Некогда егерем работал в Кенозерском нац. парке, сейчас, вроде, по простоте да глупости природной, переехал куда–то в город, где ни работы нормальной, ни радостей, кроме жены да детишек. Так вот, было время, когда у него этой самой жены–то не было еще, аль была — тут я уже завязку истории не помню, если честно.
В общем, перемкнуло у него в голове, и решил пожить без людей. Совсем. Благо, местность это сделать вполне позволяла. То ли обидел его кто сильно, то ли максимализм юношеский вместе со спермотоксикозом — для нашей истории это не так важно. Решил — да и ушел на клюквенные болота, глубоко в чащу лесную. Туда, куда из охотников по ягоды лишь медведи забираются, и те нечасто.
Шел–шел, и пришел он в место, которое себе представлял. Тишина вокруг, лес да ковёр из ягод. Срубил себе избушечку махонькую из елочек небольших, кое-как проконопатил и кровлю наладил, мне, дитю бетонных муравейников, не понять. И стал он, значит, жить там, в тишине этой. С медведями, совами и прочими божьими тварями по соседству. Время свое он занимал строительством избушки да собирательством. И, в общем, не мешал вроде никому — и зверье его не трогало, да пришел однажды к нему в гости леший.
«Лежу, — говорит, — я в халупке своей, ночь, ясен пень, тишина вкупе с темнотой такие, что хоть снопами сгребай да в рулоны вяжи. Слышу, дверка моя хлипкая открывается, и заходит он. Не видно ничего — свечку парафиновую притушил уже, лежал себе да мучился жаром — приболел, видать. Но зато слышно, что он подошел и стоит, смотрит на меня. Я понимаю, что у меня кроме топора–то и нет ничего, да и тот в углу возле входа стоит. Лежу, и сделать не могу ничего, и пошевелиться тоже. А он возьми да и наклонись ко мне. Я даже крикнуть не смог — такого ужаса никогда в жизни не видел, и, надеюсь, не увижу. Ушел, в общем, леший. Только дверь за собой не закрыл…»
Утром, говорит, полегче стало, температура прошла. Списал все пережитое на тяжелое состояние — горячка, лихорадка и т.п. А перед избушкой следы нашел, явно не медведю какому не принадлежащие… Ушел, в общем, дядька, обратно на заимку свою, перестал беса гнать да начал жизнью обычной жить, среди и для людей обычных.
