По месяцеслову, 24 августа – день святого Евпла; примечательна дата тем, что в ночь на кладбище можно видеть привидений, и по могилам бегает белый конь.
Давным-давно, во времена, когда мне доводилось обитать в Лефортово, я по случаю принялся листать месяцеслов как раз под Евпла.
- А пойдем сегодня ночью на привидений смотреть? – предложил я товарищам.
Привидениями заинтересовались. Собралось в результате человек шесть.
Кладбище в Лефортово – историческое: Введенское, немецкое, с красной кирпичной стеной, отгораживающей его от Госпитального Вала. В стене имеются воротца с не запиравшейся тогда на ночь калиткой. Если забрести с противной стороны, от крохотной старой церковки, давшей соседнему пивному павильону непочтительное народное прозвище «Три попа», и, протопав по Наличной улице, свернуть влево, то здесь найдется другой вход на кладбище – с железными створками и с домиком смотрителя внутри, за оградой. Оба этих прохода связаны кривой угловатой аллеей, которая ближе к середине чуть расширяется – тут, почти в центре кладбища, торчал в те времена единственный на пути косой фонарь.
До полуночи оставалось менее часа. Улочки были тихи и безлюдны. Чем ближе к кладбищу, тем глупее казалась затея: наш задор улетучивался. Когда показались черные ворота в конце Наличной улицы, мы с облегчением подосадовали: эх, заперто!.. ведь точно, заперто!
Не повезло: дверца оказалась прикрытой, но без замка.
Оконце смотрителя было освещено. Прошли мимо него тихонько, осторожно: как бы нас не шуганули! И снова не повезло: никто не выглянул через мутное стекло, не прикрикнул, не погнал прочь. Пришлось идти дальше, как задумали.
На кладбище было черно. Когда глаза приморгались, стали заметны в темноте оградки, кресты и плиты.
Пошли по аллее вглубь, поглядывая: как оно там? Не мелькнет ли поодаль белая тень, чтобы метнуться навстречу? Не звякнет ли подкова?
Но все было тихо; слева темнел склеп, а справа торчала распахнувшая руки мраморная, в человечий рост, статуя. Знаменита статуя была тем, что каждому, кто приближался к ней во тьме, казалось, будто каменная фигура смыкает длани, чтобы тебя обнять.
Под фонарем передохнули (полдела сделано, осталась только половина). И приободрились, ведь от середины – уже, считай, с кладбища идти.
Так добрались до дальних ворот, повеселели и выскочили наружу. Одинокий человек, уныло бредший в ночи по улице в нашу сторону, завидев явившуюся из-за кладбищенской стены компанию, вздрогнул и побежал обратно.
- Нет никаких привидений! Зря ходили!
- А который час? Полночь есть уже? Может, Евпл еще не наступил?
Выяснилось, что второпях никто не взял с собой часы
Посмотрели – неподалеку стоит патрульная машина, милиция из нее за нами наблюдает.
- Спросим у ментов! Только не нужно толпой идти.
Пошел один парень. Милиционер сразу же поднял стекло, оставив узкую щель. Мы видели, как парень склонился к машине и вступил в долгие переговоры.
Вернулся и сказал:
- Без десяти двенадцать.
- Ага, через десять минут призраки полезут! А о чем еще толковали?
- Так, пустяки. Спросили, что мы делаем здесь, и приказали идти спать.
- Ну, идем!
Ломанулись назад, за ограду. Те, в машине, проводили нас глазами, но преследовать не стали.
На обратной дороге высматривали фосфорические огоньки на земляных холмиках, но напрасно. Однажды блеснуло, оказалось, это полированный черный мрамор отразил тусклый свет.
Так прошли фонарь и опять оказались во тьме.
«А ведь полночь наступила», - хотел сказать я.
Тут оно и заголосило.
Сбоку, вдали, грохнуло лаем – яростно, взахлеб, с воем, с рычанием. На сто голосов! А от камней надгробных – эхо, а на эхо – новый натиск, и вот уже по всему кладбищу, с четырех сторон, не поймешь – далеко ли, близко ли: гав!.. гав!!. ГАВ!!!
Ой-е-ей!
У меня сердце споткнулось и удар пропустило. Товарищи мои чуть живы, еще немного – и оставляй их тут, чтобы потом назад сюда же с музыкой не нести. Кто-то хрипит:
- Не бежать! Главное, не бежать!
Какой там бежать? Коленки подгибаются, ноги не идут! Друг за дружку хватаемся, ковыляем. Такое ощущение, что по всем аллейкам, по всем проходам между оградками – рвутся прямо к нам, спешат, уже совсем близко!
Тут за кустами, точно светлячок – оконце в домике, а самом домике должен быть смотритель, добрый смотритель, золотой смотритель, спасение наше!
И ворота! Калитка! Не заперта, родимая!
Выпали с кладбища, как кегли.
А как выбрались мы, то и за стеной стихло, будто отрезало.
Идем, друг другу жалуемся:
- У меня лицо три раза цвет поменяло!
- Что лицо! Меня чуть пот струей не прошиб!
Тем и кончилось.
А хорового псиного лая на Введенском кладбище я ни до того, ни после не слыхал. Да что хорового – я и одиноких собак не встречал там. Даже не знаю, водились ли тогда собаки внутри ограды.
