Уважаемые читатели, я буду вести рассказ от первого лица. Имя, упоминаемое здесь, вымышлено.
Деревенька у нас небольшая. Состоит из главной улицы, по обе стороны которой расположены наши дома. Мой дом расположен примерно по середине поселения. С ближайшими соседями повезло - хорошие люди, уважающие свой и чужой труд - всегда хорошо вели свое хозяйство и никогда не лезли к другим жителям воровать овощи да фрукты. Мне это всегда было в радость, поскольку забор вокруг моего обветшалого дома - хоть и был с исправным замком, но при желании через него можно было перелезть с помощью подручных средств или чьей-то помощи. Так и жила - трудилась каждый день в поте лица, чтобы обеспечить себя пропитанием и теплом. Все бы было хорошо в нашей деревне, если бы не одна женщина, что жила через 4 дома от моего. Звали ее все Захаровной. Многие мои соседи жаловались на нее - скандальная и склочная баба. А если уж скажет чего в сердцах - жди недоброго. Или скотина заболеет да помрет, либо в хозяйстве проблемы начнутся, либо сам захвораешь. Однако, сама Захаровна тяжко болела после своих злых наговоров. Только наговорит на кого-то, пожелает чего недоброго громко на всю округу, как сляжет сразу - по несколько дней из дома не выходит. Хвори ее брали самые разные. И серьезные. А из дома ее во время болезней слышны ее же крики, будто ругает она кого-то сильно. И слышны были только по ночам. Днем - тишина. Однако, жила-то Захаровна одна. Потому, я и жители деревни считали ее дурной на голову бабкой с недобрым глазом. Вот и в очередной раз слегла она. Боли брать ее стали. Какие, не знаю - слыхала от соседей, что опять видать Захаровна зла не желала кому-то. Снова были крики и вой по ночам. Спустя пару дней я присела писать письмо дорогим мне людям. Слышу - шум со двора. Живу я одна. Из животных - только куры. И те - в курятнике заперты. Смотрю, та самая склочная соседка Захаровна - стоит среди бела дня и рвет с моего огорода морковку, укроп, лук. Видать, выздоровела, да пошла гадости делать людям. Я ее стала прогонять, а она наглеет, уходить не хочет. Постоит молча, смотря на меня злым взглядом, да рвет себе дальше. Бранила я ее, погрозила, что позову соседей или сама за вилы возьмусь. А сама смотрю на нее - лицо осунувшееся, исхудалая...В ответ на мою брань Захаровна небрежно бросила все, что собрала с огорода и с недовольным видом пошла в сторону калитки, замок на которой оказался открытым. Этого я не могу объяснить - я никогда не забывала закрыть калитку на ключ. А тут - висит замок отпёртый. И тут я случайно приметила, что с ногой правой у нее что-то не то - прихрамывает. Пригляделась, а у нее нога правая распухшая, красная, в волдырях вся. Жаль мне ее стало - наверное ей нечего было есть, вот и залезла ко мне, но она могла бы просто попросить - я бы ей дала еды. Но Захаровна не оглядываясь шла, хромая, в сторону своего дома. Зашла туда и затихла.
Не выходила Захаровна два дня. И тихо было в ее доме. Не было криков по ночам. Идти ее проведать никто не желал, боялись чего плохого на свою голову схлопотать. Но я-то видела ее, изможденную и больную на вид. Решила пойти да узнать, жива ли. Помолилась о защите. Выхожу со двора на улочку. И вижу, что по ней идет очень крупная черная, как смола, свинья. Странно...не видела я такой свиньи у наших поселенцев. И рядом с ней никого нет. Идет сама по себе. Причем идет степенно, медленно по прямой. И по пути...около каждой калитки останавливается и прямо во двор заглядывает. Постоит, посмотрит, да идет дальше. И так - у каждого двора. Доходит она до моей калитки. Мне страшно, оцепенела я прямо. Так жутко было на эту свинью глядеть. А свинья поворачивает голову в мою сторону, смотрит на меня, потом смотрит во двор и проходит дальше. И тут я вижу красный платок у нее на левой передней ноге - нога была им надежно перемотана. Так она прошла через всю нашу главную (и единственную) улицу, не пропуская ни одного двора, чинно останавливаясь у каждой калитки и разглядывая двор. Пока она дошла до окраины деревни - стемнело. И свинья так и прошла вдаль - прочь из нашего поселения. Странно, но в момент, когда свинья шла по улице и заглядывала в дома - не было ни одного свидетеля, никто не выходил и не входил в свои угодья. Деревенька будто вымерла на это время и стояла недобрая тишина. А потому моему рассказу не все поверили - многие сочли глупостью.
Прошла неделя. Не было никаких вестей о странной свинье. Разговоры об этом поутихли. Но не было слышно также и Захаровны. Так долго дома она еще не засиживалась, да и по ночам не доносилось криков и стонов из ее дома. Пошли всей деревней к ее двору. Калитка была не заперта, открыта нараспашку. Дверь в хату - тоже. Прямо у входа, внутри дома мы увидели Захаровну мертвой, лежащей на полу, на животе. Будто она упала. А на ее правой ноге, покрытой струпьями, я увидела ту самую красную тряпку, которую заприметила на той черной свинье.
