Первая часть
На улице послышались шаги. Харль напряглась, сжалась на краю кровати, обняв колени, судорожно вздохнула. Шаги стихли вдали. Она дотронулась до шрама над бровью. Голова болела. Наверное, ей стоит больше спать. И меньше нервничать…
Дерево за окном заскребло раскидистой веткой. Харль вскрикнула.
-Десять, девять… - забормотала она. Тетушка говорила, что если медленно считать от одного до десяти – обязательно успокоишься. Это ни разу не помогло, но Харль все равно считала.
-Шесть… пять…
На столе лежала сигарета, забытая Фишаром. Крепче, чем те, которые привыкла курить она. Но Харль все равно взяла ее и закурила, морщась и одновременно блаженствуя от терпкого дыма. Также она взяла кинжал с полки – невесть зачем. Оружие ее успокаивало, это точно. Если оно было в ее руках.
Тут она заметила приоткрытую дверь платяного шкафа. По телу побежали мурашки. Разве она не закрыла дверь после того, как достала оттуда гипюровую сорочку? Не могла не закрыть.
-Сию же минуту брошу курить, если не закрывала, - пробормотала она, глубоко затягиваясь. Зазор между двумя дубовыми дверцами обнажал темное нутро, и наружу выглядывал рукав замшевой курточки, убранной в шкаф до осени. Рукав выглядел как-то неестественно живо, словно из него вот-вот высунется кисть руки и поманит указательным пальцем: иди, иди сюда.
-Ну уж нет, - прошептала Харль, размеренно, безостановочно мотая головой из стороны в сторону. Ее волосы, отливающие охрой в свете одной-единственной свечи (после ухода Фишара она потушила все, кроме этой, намереваясь лечь спать), спадали ей на плечи, струились вдоль позвоночника почти до поясницы. Ей вдруг пришло в голову, что некто может схватить ее за эти волосы, вцепится в них так, что не вырвешься. Нужно завязать их лентой.
Но сперва – закрыть дверцу.
Кто знал, сколько усилий пришлось приложить девушке, чтобы сделать несколько шагов по направлению к шкафу? Кто мог представить, сколько силы воли ей потребовалось, чтобы дотронуться до дверцы, до обыкновенной дверцы из красного дерева, за которой скрывается верхняя одежда? Вы, может быть, засмеетесь. Но Харль – не из тех людей, которые смеются над тем, чего не понимают. И она делала к злосчастному шкафу шаг за шагом.
И потом – не забывайте: она верила, что там кто-то есть. Не просто верила – знала. Этот кто-то преследует ее с детства. Этот кто-то наблюдает за ней из приоткрытых чуланов, незашторенных окон, из тьмы, из тени, из мрака. Иногда ей кажется, что она знает его имя. Иногда – что она больше в него не верит. Иногда – что он – это она, Харль, так чего его боятся?
Она привыкла к страху. Страх был частью ее жизни.
-Не могу больше, - прошептала Харль. Таким обессиленным голосом, который не должен принадлежать молодой привлекательной флористке, живущей в одном из самых романтичных городов мира сего. Такими голосами говорят не молоденькие цветочницы, а старики, рассуждающие о смерти далеко за полночь, - Ни дня. Ни минуты.
Но конечно, она могла. И она шла вперед, вытянув, точно слепая, изящную, тонкую руку, с узкой ладошкой и ногтями, обгрызенными едва ли не до основания.
Почти дойдя до шкафа, Харль вдруг воспряла духом. Она выпрямилась, дотронулась пальцами до золоченой ручки и криво ухмыльнулась – такой ее встретил Фишар, храброй, решительной, уверенной.
-Ничего там нет! – она резко открыла дверь… И отшатнулась, прижав руки ко рту, пытаясь загнать рвущийся наружу крик обратно в глотку.
В шкафу стоял человек.
И тысячи кошмарных видений каскадом обрушились на нее.
…Кровь… Руки в алых перчатках до самых локтей, по-детски угловатых…
…Ухмылка человека, человека-беса, протягивающего ей алую розу. Роза, вероятно, когда-то была белой – до того, как ее обагрили кровью – но теперь белый цвет проглядывает только в самой сердцевине бутона, в глубине багряницы лепестков…
Человек в шкафу осклабился. Он был высок. Он был хорош собой. Он был строен. И он протягивал ей розу – на этот раз белую, девственно-чистую, как незапятнанный лист рисовой бумаги.
Харль попятилась от этой розы словно от гремучей змеи. Кинжал выпал из ее рук – бесполезный, как тонкий прутик. Человек, все еще протягивая цветок, вышел из шкафа. В глазах цвета лесного ореха заплясал свет от свечи. Волосы, блестящие влажной, смоляной чернотой, спускались до плеч, сливаясь с темными одеждами.
-Привет, Харль, - низким, приятным голосом сказал зловещий цветочник, - Я принес тебе розу. Мы так давно не виделись, золотце мое. Возьми, в знак моей симпатии. Не хочешь? Ты так изменилась… В последний раз я видел тебя в двенадцать лет.
-Ты… - прошипела Харль, все еще пятясь. Ком в горле мешал говорить, но по крайней мере сдерживал крик, - Ты убил моих родителей.
Человек из шкафа был удивлен. Он поднял вверх руки, будто защищаясь.
-Я? Нет-нет, моя дорогая, ни в коем случае, - в его говоре явственно слышался северный акцент.
-Ты… преследовал меня все это время…
-И тут ты не права, - он снова улыбнулся, обнажив мелкие зубы. Роза в его руке начала стремительно увядать, чернеть, крошиться, будто сухой лист, - Не я следил за тобой. У меня другие дела, не касающиеся, так сказать, тебя. Я пришел сюда, потому что ты мне понадобилась.
От цветка остался только прах, который подхватил неведомо откуда взявшийся ветерок и усыпал черной пудрой волосы, плечи, сорочку девушки.
-Скоро ты опять понадобишься мне, дитя.
Харль затряслась, проклиная себя за слабость, но не в силах ничего с собой поделать. Колени подгибались, и она молилась, чтобы человек не подхватывал ее на руки, если она упадет.
-Ты моя ручная змейка, Харль, - текучим, мягким голосом продолжил цветочник, - Ты будешь танцевать и извиваться, едва заслышав звук моей дудочки. Потому что я уже поймал тебя в свой волшебный кувшин. Еще тогда, девять лет назад. Поймал, и запер, и выдрессировал.
-Кого бы ты не послал, чтобы запугать меня, - Харль выставила вперед подбородок, стараясь, чтобы он не сильно дрожал, - Он не справился со своим заданием. За эти девять лет я испытала такое, что и на две жизни хватит.
-Ты о своих… хмм… благодетелях? – пренебрежительно осведомился цветочник, - Пардон, но я их соплей перешибу. Я говорю о глазах, Харль… - он потянулся к ее лицу пальцами, длинными, тонкими и гибкими, как у музыканта. Харль отпрянула, но споткнулась о ножку стула и упала на пол, повалив на себя груду тряпья. Цветочник склонился над ней и притянул ее взгляд своими орехово-карими глазами. Пальцы тянулись, тянулись к ее лицу, пока не коснулись шрама над бровью. От этого прикосновения Харль передернуло, хотя кожа человека была теплой и бархатистой, словно он припудривал руки тальком. Он заметил ее отвращение и улыбнулся еще шире – лучезарной, искренней улыбкой добряка.
-О глазах… О том, что они видели и чего не видели, о том, что им предстоит увидеть. Очень скоро… увидеть…
Что-то было не так. Харль потребовалось несколько секунд, чтобы понять: с ее глазами что-то происходит. Свет, и без того неяркий, почти померк. Черно-красные точки запятнали весь мир: фламберг с чулком на гарде, черное окно, стол, на котором она сегодня сидела, болтая ногами так, чтобы у Фишара замирало сердце… Точки увеличивались, расползались, словно кляксы в тетради нерадивого ученика, еще чуть-чуть – и сольются друг с другом, образовав страшную, непроницаемую черноту…
-Мои глаза! – взвизгнула Харль в ужасе, - Ты ослепил меня, мои глаза…
-Ты можешь видеть. Попробуй. Напряги свои голубые зенки и посмотри на меня.
Она послушалась. Сперва точки мельтешили, мешая обзору, но потом они будто потускнели – стали серыми, как пыль или пепел, и прозрачными, как дождь.
-Ты видишь, Харль. Ты сможешь видеть больше, чем остальные, если научишься. Сможешь видеть больше, дальше, лучше. Думаешь, я злой? Думаешь, я плохой?
-Ты убил… - забормотала Харль без прежней уверенности, но с ужасом, который порождало в ней это сомнение, - Моих… родителей…
-Нет. Это сделала ты.
-Нет! Не я! Не я… Не я?
-Дорогая Харль, - в его голосе слышалась притворная скорбь, - Смотри внимательно, и ты увидишь то, что другим увидеть не дано. Я подарил тебе волшебство. Я знаю, что ты любишь волшебство. Смотри, Харль.
Он рывком поднял ее с пола, заставив веером взметнуться подол сорочки, и повел к шкафу. Харль показалось, что он хочет затащить ее туда, откуда пришел, забрать с собой, но он просто остановился у зеркала.
-Взгляни, - тон был приказным. Такому сложно было не повиноваться.
-Я не вижу, - прорыдала Харль. Это было правдой наполовину: очертания предметов она различала, но они расплывались, как в тумане. Она видела только, что стоит у зеркала, видела свой силуэт напротив, а за ним – фигуру цветочника, высокую, как статуя, черную, как летучая мышь.
-Раскрой зенки, девчонка! Не вынуждай меня повторять по два раза!
Она приблизилась к зеркалу на нетвердых ногах. С расплывчатого бледного овала на нее смотрели два расплывчатых светло-голубых овала поменьше. Харль поморгала. Изображение улучшилось – теперь она видела слезы на своих щеках, большую царапину в углу зеркала, ухмылку цветочника над своим плечом, будто висящую в воздухе, в отдельности от всего остального.
-Ну как? – поинтересовался он заботливо.
Она еще раз поморгала, протерла глаза, приблизилась к зеркалу так, что полированная поверхность запотела от дыхания… и отшатнулась, захлебываясь резким вздохом.
-Это не я!
Человек захохотал.
