Глава 2
Фотографические химеры Нотр-Дама созерцали тело спящего Марка. Сам он давно считал свой сон кратковременной комой. На самом деле химерам не терпелось заглянуть под его сомкнутые веки, чтобы узнать, какие сны видел юноша этой ночью.
А там есть всё: зеркала в полный рост расходятся свинцовой рябью от каждого прикосновения в попытке поглотить его сущность. Раз и навсегда оставить бродить по изнанке мира. Потом картинка сменяется видами метро, наполненного окровавленными уродами. Прямо возле ног Марка лежит оторванная взрывом ладонь с длинными ногтями, она дёргается, словно хвост от ящерицы. Обрывки тканей свисают с потолка. Чужая кровь скрипит на зубах, как надоевший песок. Не страшно.
Марк наконец-то проснулся. Это была очередная попытка вернуться в мир людей. По другую сторону кровати зияла приятная пустота и прохлада. Кто бы это ни был, он оказался просто частью сна. Марк скинул с себя одеяло. Его бледная кожа на чёрных простынях казалась почти трупно-синеватой. Он не очень любил своё тело – оно казалось ему чахоточно худым и почти мёртвым. И снова эти синяки на бёдрах, вероятно, оставленные чьей-то требовательной рукой. Всклокоченные чёрные волосы, словно витая проволока, лезли в глаза. Он уставился на свою руку, покрытую свежими царапинами, несколько ногтей оказались безнадёжно сломанными с остатками чёрного лака. Сейчас Марку было на это наплевать. Он был наедине с собой, так можно неделями не причёсываться, не мытья и не бриться. Просто лежать, глядя в глаза химерам, и мечтать о том, чтобы чего-то захотеть.
Шестнадцать часов сна стоили Марку синяков под глазами, которые было уже не отличить от растёкшейся туши. Сегодня ему показалось, что белая пудра на тон темнее лица; зеркало перед кроватью не врало. Марк давно порывался убрать этот бесполезный и раздражающий предмет роскоши, чтобы не кричать от страха, просыпаясь по ночам. В такие моменты пугало даже собственное отражение: казалось, что это кто-то другой.
Марк поднялся с постели, понимая, что зеркальный двойник слегка опаздывает, повторяя его движения. Ничему нельзя доверять. Одеваться было лень. Он любил спасительный холод, возможно, именно он не давал Марку умереть или развалиться на части.
Он спал в самой большой комнате с высокими потолками, потрескавшейся лепниной и стенами, обклеенными старыми газетами. Любая вещь, повешенная на стену, постепенно становилась частью самой стены. Так рано или поздно происходило с любой фотографией или плакатом, со временем они заклеивались чем-то новым. И так, слой за слоем, писалась история этого дома. Большинство комнат были необитаемы и пусты. Казалось, что время в них застыло навсегда. Антикварная мебель, покрытая слоем пыли, лица с портретов смотрели на редких посетителей своими пустыми глазами, тонкие лучи света, проходящие сквозь плотно задёрнутые шторы, засушенные розы в антикварных вазах, навсегда остановившиеся часы.
А хозяин этого жилища весь был соткан из комплексов и фобий, которые культивировал сам. Всё это становилось частью его натуры, противоречивой и скандальной. Его не очень-то любили в городе, как и всех его предков: сумасшедших, в прошлом дворян, далее горьких пьяниц, в конечном итоге самоубийц. В семействе Шмерцев была некая негласная традиция – уходить на тот свет, бросаясь с утёса в море. Конечно же, всё это было чистой случайностью. Марк не стремился за ними, но дурная слава ходила за ним по пятам.
Он жил в собственном особняке, вернее, в том, что от него осталось после того, как отец Марка потратил годы на получение назад своей фамильной усадьбы. К тому моменту это стал просто склад. Основной корпус давно сгорел в войну, от былой роскоши остался только флигель для прислуги. Шмерцы и такое сочли за счастье. Уже несколько лет усадьба, небольшое озеро и яблоневый сад принадлежали Марку. Десять лет назад его мать умерла от рака, а два года назад покончил с собой отец. Теперь в свои двадцать два Марк был полноправным хозяином своей пустоты. Вероятно, он тоже отправился бы вниз с утёса, если бы в его жизни не было одного человека... сам Марк же считал его не совсем человеком.
Скрипнул дверной замок, его звук всегда напоминал Марку звук затвора. А вот и Рю! Он всегда появлялся, стоило о нём вспомнить. Честно говоря, трудно было понять, какого он пола. Марк не мог этого знать наверняка, так как не спал с ним.
Рю был необычайно худым, но, в отличие от Марка, не болезненно-трупным, а просто изящным, тонкокостным. Цвет его кожи напоминал лунный жемчуг или слоновую кость в зависимости от освещения. Никто не смог бы назвать настоящим цвет его глаз, Рю постоянно менял линзы, сегодня его глаза были ядовито-жёлтыми. Мелкие рыжие кудри обрамляли его точёное лицо, то ли вызывающе женственное, то ли смазливо-мальчишеское. Марку казалось, что Рю был бы не очень красив без расходящихся от глаз тонких чёрных стрелок и помады цвета перезрелой сливы. Стиль одежды этого странного существа временами приводил даже Марка в ступор. Сегодня Рю был в женской кофте с прозрачными рукавами, она оказалась ему коротка и открывала проколотый пупок на совершенно гладком впалом животе. У этого существа было какое-то подобие груди, которое при желании могло сойти за мышцы. Поверх кожаных штанов он повязал нечто вроде чёрной рыболовной сетки. Ботинки на платформе делали его выше сантиметров на десять. Рю любил украшения. На ком-то другом это обилие серебра, камей и бижутерии смотрелось бы глупо и безвкусно, но ему это шло.
– Хм... Дети на улице опять говорили, что ты вампир, – выпалил Рю вместо приветствия.
– Пусть говорят, – равнодушно произнёс Марк.
– Я вот сам на тебя всё время смотрю и думаю, не сожрёшь ли ты меня случайно.
– Нет, у тебя вместо крови неразбавленный ром.
Рю потянулся к Марку, сжимая его в объятиях, которые казались слишком сильными для девушки, но в этих прикосновениях не было ничего сексуального, лишь искренние дружеские чувства.
– Мир ещё не рухнул, пока меня не было? – спросил Рю, проходя на кухню. После такой жары очень хотелось пить... и выпить.
– Всё нормально. Только вот вчера приходила полиция – в нашем пруду выловили труп. Спрашивали, не видел ли я ничего странного этой ночью.
Марк вспомнил брезгливо-презрительное лицо следователя, который пытался держаться от него на расстоянии, чтобы ненароком не заразиться неведомой болезнью, а за его спиной маячили равнодушные тени. Марку хотелось прикрикнуть на них за то, что те без спроса вторгаются в частные владения, однако вспомнил, что живёт не в Штатах, и тут мусорам закон не писан. Пришлось лениво отвечать на вопросы, пялиться на распростертый на носилках труп, который даже поленились прикрыть. Это была девочка, одетая лишь в лёгкую ночную рубашку. Кожа на её синюшном тельце уже начинала сморщиваться Трупы давно не пугали Марка. Наоборот, хотелось сделать пару снимков, чтобы потом повесить на стену. (У него сохранилось множество дореволюционных фотографий с мёртвыми родственниками, где заботливые члены семьи усаживали их рядом с собой на манер живых. Особенно его забавляли фотографии детей). Вконец зайдя в тупик, полицейский решил перестать допрашивать странного отшельника – вряд ли этот безобидный псих был причастен к данному делу. "Это очередной висяк", – бросил он своему коллеге, тот понимающе кивнул.
– Они даже не спрашивали у тебя про наркоту? – искренне удивился Рю.
– Неа. Привыкай. В Пристани всем наплевать на подобное. Трудно бороться с тем, что растёт на каждом шагу. Такой вот южный Амстердам.
Марк давно уже привык, что в этом месте траву достать проще, чем пачку хороших сигарет. Рю же предпочитал убивать себя химией, как все новаторы.
– А часто в твоём озере вылавливают трупы? – Рю закурил сигарету в длинном мундштуке и присел на подоконник.
– В сто раз реже, чем в море, практически никогда.
– Не нравится мне всё это,– скривился андрогин.
– Лучше тебе в это не вмешиваться, что бы это ни было.
***
Кристина оторвалась от размышлений, когда услышала шаги по лестнице. Потусторонний гость успел скрыться минуту назад. На площадку поднялся длинноволосый мужик по прозвищу Леший, которому по возрасту уже было поздно находится в этой молодёжной тусовке, однако некоторые почитали его, как гуру. А с ним был какой-то парень, на которого Кристина обратила больше внимания: не очень высокий, тощий. Волосы у него почти достигали плеч. Такую причёску обычно носят мальчики, недавно вышедшие из под родительского гнёта, добившиеся права отращивать волосы без боязни получить по шее. Он был одет в клетчатую рубашку и обрезанные джинсы, разрисованные гелевой ручкой. В целом его внешность показалась Кристине приятной. "Жаль, малолетка", – подумала она с досадой.
– Кто это? – спросила она, улыбаясь, словно Леший притащил в дом не мальчика, а забавного котёнка или щенка. Но именно так Крис и воспринимала всё это подрастающее поколение бунтарей. У них в голове протест и борьба с системой. Лет десять назад она сама была такой, теперь же тусовка оставалась лишь способом выжить и сбежать от внешнего мира с блёклым светом и пустыми людьми.
– Да вот, подобрал на площади, – рассмеялся Леший.
– Ты кто?
– Ларс, – робко ответил он, наконец-то называя своё истинное имя, простой набор бессмысленных букв, значащий для него больше, чем все имена на свете и все самые умные слова.
– А я Кристина. У меня и прозвища-то нету. Некоторые зовут Ведьмой, но это как-то не прижилось, – ответила она.
– Очень приятно, – робко улыбнулся Ларс, его взгляд робко скользил по девушке.
– Да-да, мне тоже, – она резко сменила тему. – Тут ребята мидий наловили. Помоги их очистить. Мясо кидай в котёл, а ракушки складывай, может быть, они мне ещё пригодятся.
Он побрел туда, где находилась импровизированная кухня: несколько котлов над самодельным очагом, сложенным из кирпичей. Там косматый парень и девушка в красной бандане возились с ужином.
Ларс потрошил мидии финским ножом, украденным из дома. Раньше он никогда не ел этих моллюсков и сейчас бы не стал, если бы не острый голод. Сейчас он был готов впиться зубами в розовую бесформенную мякоть и сожрать её сырой. Желудок урчал, требуя пищи, на огне закипал большой котёл. Скоро ужин, хотя для Ларса это был еще завтрак.
Все расположились внизу, на первом этаже, деля поровну похлёбку из мидий и риса. Сегодня здесь было человек пятнадцать. Кристина сказала, что обычно их больше, но сегодня, видно, не сезон. Все люди здесь выглядели совершенно по-разному, начиная от вполне обычных в приличной одежде, заканчивая совершенными маргиналами: неестественные цвета волос, яркая одежда, множество украшений. Они нравились мальчику, он надеялся, что понравится им. Здесь он готов был остаться уже ради того, чтобы больше не сталкиваться с убогой серостью цивилизованного мира.
Он засыпал в чужом спальном мешке под лестницей. Заброшенная церковь оказалась самым неожиданным местом, где ему доводилось ночевать. Интересно, какие тут снятся сны? Стоп! Только не сны! Сомкнутые веки неприятно укололо, но глаза нещадно слипались. Сознание засасывало в чёрную бездну небытия. И вот уже снова эти прикосновения чьих-то ласковых когтей-лезвий. Он помнил, что от них потом на теле остаются едва заметные следы, словно это что-то реальное, стало быть – действительно опасное. Сегодня эти руки были куда более настойчивыми... или это не руки вовсе?
Кристина сразу поняла, что они здесь. Они пришли не к ней, мечутся по дому, у Них определённая цель. Им нужен кто-то. Надо что-то делать. Нет, она не миротворец, не желает всем блага. Она просто не хочет, чтобы эти твари орудовали в её жилище, в святая святых. Там, во внешнем мире, пусть вершат всё, что вздумается, с кем угодно и как угодно. Кристина давно была равнодушна к чужим смертям, это – часть закона природы.
Она вскочила с кушетки и понеслась босиком по пыльному полу, слушая, как скрипят доски под ногами. Чутьё вело её сквозь темноту, здесь уже не нужно было зрение и иные чувства. Крис удалось ни разу ни обо что не споткнуться и ни на кого не наступить. Во всех доступных ей измерениях ведьма видела, как чудовища с жуткими щупальцами склонились над Ларсом. Они были почти неразумны; слабые примитивные твари, не те, с которыми она так любит вести душевные беседы. Мальчик тихо стонал во сне. Скорее всего, он просто не понимал, что происходит. Кристина оскалилась, чёрные волосы встали дыбом, как шерсть у дикого зверя. Подобные чудовища вызывали у неё крайнее отвращение.
– Пошли прочь, – закричала ведьма, не разжимая губ. Она была уверена, что твари её услышат.
Чудовища сморщились, как проколотые шары. Слово сильнейшего – непреложный закон Мира за гранью. Тьма рассосалась, уступив место обычной ночной мгле. Когда темнота не лежит ровно, а клубится, словно колтуны чёрной собаки – это верный признак беды и присутствия сущностей извне. Наверное, видеть это подвластно и простым людям… впрочем, Кристина не вдавалась в подробности. Она лишь убедилась, что с мальчишкой всё в порядке, и отправилась к себе.
– Эй, Христина, – позвал из-под кушетки голос.
– Не коверкай моё имя! – прошипела она вместо ответа. Сейчас злость клёкотала в её хрупком теле, как лава в недрах земли.
– Мне просто интересно, что ты творишь? – вопрос сопроводился тихим стуком. – Почему ты встала на защиту людей?
– Мне не нужны лишние неприятности, мне не нужен труп в моём доме. Это мой дом!
– Ты – словно маленькая принцесса разрушенного замка.
– Ошибаешься, я – королева. Да, что там мелочиться, императрица этих грёбаных развалин, – Кристина сама чуть не рассмеялась, осознавая явную нелепость своих слов. Она порой скатывалась на бессвязный лепет, стоило только вывести её из себя. Но в этом, на её взгляд, что-то было.
Голос из-под кушетки зловеще хлюпнул напоследок: "Это было предупреждение". Затем совсем стих, растворившись в пыли.
***
Они часто спали вместе, особенно в период ночных кошмаров, чтобы было не так страшно умирать во сне. Рю клал голову на острое плечо Марка и тихо лежал, разметав свои роскошные волосы по его груди. Он мог спать, ни разу за всю ночь не сменив положения. Андрогин был удобнее всех случайных любовников Марка ещё потому, что с ним не надо было заниматься сексом.
Сегодняшние сны были странными: Марк и Рю бродили по тропе из человечьих костей в совершенной темноте, стремясь осветить свой путь факелами. Им хотелось осветить всё пространство вокруг себя, чтобы наконец понять эту страшную действительность вокруг. Факелы постоянно гасли, заговорщически шипя перед смертью. Тропа из костей постоянно рассыпалась под ногами, невозможно было устоять на одном её участке.
– Что это? – спросил Марк.
– Просто наши предшественники были легче, потому что освободились от бренности этого мира. Они могли ходить, не касаясь земли, – ответил Рю.
Он держал в руке факел. Пламя отбрасывало желтоватый отблеск на его волосы. Казалось, что они тоже состоят из огня. Он был одет в светло-серое рубище из небеленого льна, похожее на одежду жреца какого-то древнего языческого культа, а на полотне виднелись то ли узоры, то ли капли крови. Марк видел, что ноги друга сплошь изранены от хождения по острым костям. На свои босые ступни он даже не взглянул, и так зная, что с ними происходит нечто аналогичное. Слишком больно было ходить.
– А что с нами будет, если мы провалимся в чёрную жижу, что течёт под этим ненадёжным мостом? – Марк всё же догадался, чем является эта дорога на самом деле.
– Канем в Лету, – ухмыльнулся Рю.
Рю постарался зажечь один из встреченных факелов. Пламя занялось, но тут же погасло. Пальцы нащупали рыболовную сеть, тянущуюся вверх по стене.
– Пойдём – наверное, там выход.
– Кажется, мы не справляемся с поставленной задачей.
Марк проснулся, когда уже рассвело, и навязчивый утренний свет скрёбся в закрытые шторы, словно кот в дверь. Рю ещё спал, его веки тревожно вздрагивали во сне, а бледно-розовые губы шептали странные слова на забытых языках. Марк понимал, что он молится... на своём собственном языке. Наверное, там, откуда он, в том мире, все так говорят – на птичьем языке. Пальцы Марка осторожно сжали ледяную ладонь Рю:
– Пойдём со мной. Тебе нечего делать там.
Рю сжал его руку в ответ. Он медленно просыпался, тело наполнялось жизнью, бледные щёки розовели, сердце забилось чаще, пульс возвращался в норму. Это существо всегда впадало в некое подобие летаргии во время сна. И вот его глаза открылись. Марк имел редкую возможность лицезреть его без цветных линз: радужка оказалась бледно-зелёного цвета с ярким чёрным ободком. Эти глаза были похожи на два куска нефрита. Такими очами могло обладать только какое-то очень древнее существо. Рю моргнул несколько раз, разгоняя ореол таинственности. И снова этот по-детски наивный, немного испуганный взгляд.
– Что было дальше? – спросил Марк.
– А дальше я шёл вдоль скалы, пока она не закончилась. Вокруг была темнота, и я шёл, пока не заметил, что земли под ногами нет, и тогда я упал...
– Думаешь, упасть можно только тогда, когда понимаешь, что есть куда падать? – Марк повёл бровью.
– Да. Только когда думаешь, что это ещё не край, а бывает и хуже – именно тогда начинается падение. Многие ошибочно принимают это за оптимизм, – развёл руками Рю.
– Выходит, оптимизм губителен, – хмыкнул Марк.
Рю закатил глаза:
– Если стакан с ядом, то какая разница – полупустой он или наполовину полный.
