И снова время утекало водой сквозь пальцы. Бешеное усилие – ещё одно. Ещё. И ещё сотня. Разбитое зеркало на полу, осколки мёртвым светом сияют на лучах пентаграммы.
Дура.
Ведьмой себя вообразила.
А хотела-то – только вернуть…Его. Стаса. Пусть бы к другой ушёл, пусть бы предал, пусть бы бросил – нет, любимым и любящим он умирал в холодной больничной палате, под присмотром равнодушных врачей. На их глазах сотни умерли, и никак не хотели они понять того, что Стас – он такой один, за него надо бороться с той же горячностью, с какой бы боролась она, чтобы сердце билось, слабое дыхание не угасало, ведь иначе рухнет мир!
Стас, вернись….Вернись, милый, почему ты меня покинул?! За что?!
Придя домой швырнула на пол старое бабушкино зеркало, висевшее в прихожей. Тонким, ледяным осколком резала ладони. Не разуваясь, не снимая плаща, ещё хранившего дуновение кладбищенского ветра, прикосновение холодной мраморной плиты, на ботинках ещё осталась кладбищенская земля.
Она всегда гордо заявляла о том, что является потомственной ведьмой. Знала множество заговоров, пользовалась приворотами, умела наводить порчу и внушать людям свою волю. Но некромантский обряд, с призывом настоящих тёмных сил, она бы никогда не отважилась проводить.
Никогда… это раньше. Не сейчас. Не теперь.
И вот она, глотая слёзы ползает по полу спальни, рисует пентаграмму собственной кровью (девственница, дефицитный продукт!) режет горло мелкой соседской брехливой собачке – кажется, пекинесу, шепчет, шепчет заговор, слёзы льются по щекам, капают на острые лучи…
СТАС!
Крик разрывает тишину. Вот он – стоит в дверях. Мёртвый. И какой-то печальный… Протягивает к ней руки, а от самого веет могильным холодом…
-Идём, любимая, идём со МНОЙ!
-Ты ведь умер…
-Ты ведь меня позвала…
-Что это?!
-Ты ведь открыла ход. Теперь они возвращаются.
Она открыла окно в мир мёртвых! И мёртвые вернутся к живым!
Сейчас они пойдут убивать. Потому что больше они ни на что не способны.
Но ведь она хотела вернуть только Стаса! Только его, и не просто оживший труп – его, живого человека, такого родного, любимого…
-Стас…
-Закрой… окошко.
Так буднично, рутинно… прекрасно. Закрой окошко, дует. Дует – мне холодно, я живой, я чувствую холод…
Зарой окошко, убей МЕНЯ. Верни уже безвозвратно, безнадёжно, обреки себя саму на самый худший вариант посмертия.
Закрой окошко.
И, полосуя тем же осколком зеркала руки, вонзая его в собственное тело, без разбора, лишь бы кровь лилась, она меняла пентаграмму, закрашивала её, убивала мёртвый свет.
Ещё одно усилие.
Ещё одно, ещё сотня.
Они возвращались. Уходили из этого мира, к себе, в мир иной, мир загробный, а Стас всё стоял в дверях, в глазах его плескалась боль. Но какая – то притупленная, припорошенная пеплом смерти.
Когда соседка всё-таки вызвала милицию, и её нашли было уже поздно что – либо делать для неё, вся квартира была разгромлена, пол залит кровью, уже засохшей к тому времени. Она лежала посреди комнаты, широко раскрыв глаза ярко–синего цвета, неестественно прозрачные, без зрачка. Судмедэксперт был в ужасе – как ей удалось нанести себе такие увечья?!
На стене, кровью было написано – «Те, кто умер не должны возвращаться».
