Посреди светлой комнаты, в которой гостила пустота, безмолвие, темнота и пахло сыростью, отварилась дверь. В нее вошел старик, который всем своим видом выражал безумие. Глаза его игриво скакали из одного угла темной комнаты в другой, словно что-то выискивая. Точно так же себя ведут мыши в забытой коробке, ища свет и выход наружу. Недовольно пробурчав под нос какую-то чепуху, старик подошел к поседелому столу, оставляя за собой на сером полу грязные земляные следы от ботинок, которые уже через несколько минут немного подсыхали. Включив темно-красную лампу, таинственный старец снял с нее тончайшие узоры пыли. Комнату накрыла небольшая пелена света, которую сменяла тьма уже через метр, начиная с точки, где стоял незваный гость. Тусклый свет освещал его лицо, покрытое множеством глубоких морщин, в которых завалялась грязь и исчезла молодость. Глаза, как две синие линзы, наполненные болью и отчаянием, больше не бегали в разные стороны. Зрачки немного расширились. Старик взглянул на пожелтевшую бумагу, что спокойно лежала на столе без единого движения, безжизненно.
В окно дома стучала ветка, выдавая начинавшийся ураган, пришедший с севера. Так же, за этим единственным окном в старом сарае (если постройку можно так назвать) на несколько километров тянулся темно-зеленый океан девственных лесов, где еще не ступала ни одна нога любопытного путешественника, жаждущего исследовать всю свою родину. Разъяренный ветер оживлял этот океан, заставляя молодые деревья против их воли гнуться, а слабые, иссохшие - умирать, с грохотом падая в мокрую почву. Ударила гроза. Небо потемнело, предвещая надвигавшийся ужас. Все живое готовилось пережить этот буран, прячась, куда только возможно. Птицы искали укрытие в дуплах вековых деревьев, а одинокие волки устремлялись к своим норам, жилищам, где находилось их потомство.
Ветер продолжал завывать, когда старец, с большим спокойствием провел рукой, испачканной в земле, по листу. Грязные пальцы оставили земляной след на бумаге. Впрочем, это старика не волновало. Он поднес старый, желтый лист ближе к свету лампы, что как старушка, изгибаясь, устремляла свой взор под ноги. Старик наклонился, чтобы разобрать текст, написанный под фотографией какой-то незнакомой ему девушки. Фото было черно-белое, но на нем, словно бабочка на цветке, стояла совсем молоденькая девушка, обнимая одной рукой три тонкие книги с темной обложкой, а другой поправляла свои волосы, словно стесняясь кого-то. Все это было на фоне многочисленных полок с другими книгами, а она сама была одета скромно: длинная юбчонка обхватывала тоненькую талию, коротенькая вязанная, не застегнутая на черные пуговицы, кофта, закрывавшая часть бадлона, сидела свободно, не создавая никакой обременительности. На ногах же были светлые туфли на малом каблучке. На незваном госте появилась небольшая улыбка. Его морщины заиграли на давно забытом чистоту лице, а глаза еще больше налились грустью. Нельзя сказать точно, почему он улыбнулся. Проверив карманы, старик обнаружил у себя странную розовую ленту, извивавшуюся, словно змея в руке. По щеке проплыла слеза, бесшумно упав на холодный, деревянный пол. Смахнув другую, еще одну, точно такую же слезу, он заглянул обратно в бумагу и увидел слово и цифры, написанные мелким почерком:
Вспомнив сегодняшнее число, старик, без какой либо спешки взял темный, крупный мешок, пылившийся где-то в темноте и длинный разделочный нож, лезвие которого всегда заострено; положив все это к себе в толстую, кожаную сумку. Он так же взял и аккуратно свернул пожелтевшую бумагу, пострадавшую от его нелепых пальцев, в которой хранились все данные об этой очаровательной девушке. Выключив старую, тусклую лампу, которая в течение получаса освещала старый сарай, пожилой человек надел свои темные перчатки, с тяжелым дыханием вышел из помещения, прямо в разгар урагана и еще долго-долго шел вперед, никуда не сворачивая, пока его фигура и надетый метавшийся из стороны в сторону плащ от сильного ветра, не исчезли среди густых, целых зеленых листьев веток, тумана и дождя.
Буду рада конструктивной критике
