День первый.
…Мама, я пишу это тебе, мама. Может, прочитаешь когда-нибудь. Здесь гораздо лучше чем в КПЗ. Правда, здесь я не смогу получать твои посылки. Но не расстраивайся. Привели меня, значит сначала к начальнику тюрьмы, здесь всегда так. Он человек, видно, хороший, мне понравился сразу, не садист как тот майор, помнишь я перед судом с синяками ходил? А этот поинтересовался у меня здоровьем, спросил, занимался ли я спортом, а потом предложил кинуть три кубика. Оказывается тут кубиками сам себе камеру выбираешь. Занятный обычай, правда? Здесь у нас шесть этажей и по шесть секций на этаже, а в секции шесть камер и туалет с душем. Кубики кидают по очереди. Ну и выпало мне двойка, тройка и единица? Сосед мой, Виктор Петрович, пожилой человек, спокойный и рассудительный. Ну, на сегодня я, пожалуй, закончу. В одиннадцать свет гасят, и карандаш быстро тупится. Виктор Петрович сказал эго утром охранник заточит, они здесь по-доброму. До завтра, мама…
День второй…
Мама! Здесь твориться непонятное, ужасное. Виктор Петрович хотел меня УБИТЬ! Кинулся ночью и чуть не задушил. Я его простыней связал, а он меня укусил — пришлось заткнуть ему рот тряпкой. Прости за каракули — руки дрожат до сих пор! На обед принесли лепешку и стакан воды. Охранник увидел связанного Петровича и сказал прикончить его. Мне страшно, мама!..
День третий…
Виктор Петрович успокоился. Может у него был нервный срыв. Я вчера оставил пол-лепешки для него, развязал ему рот и покормил. Он попросил добить его, пока нас не заморили голодом. Сегодня лепешек не принесли, только стакан воды…
День четвертый…
Очень хочу есть и еще больше: пить! Может и правда убить Петровича? Он ведь просил. Говорит иначе мы умрем оба. Сегодня ничего не принесли…
День пятый…
Я сделал это…
Седьмой день.
Мама я не мог писать два дня… ничего — кроме той строчки. Боялся, тряслись руки. Не знаю чем стало для меня это письмо — дневником, отдушиной? Я ведь не смогу его отправить! Это не просто письмо, это исповедь! это Правда человеческих мук, правда важнее чем сам человек. Сегодня я схватил карандаш, как отец хватал бутылку. Много произошло за два дня, хочу рассказать обо всем. Сейчас я в камере двести шестьдесят три. Но по порядку. В тот день когда Виктор Петрович… ну когда я его… минут через десять пришли, унесли тело, сказали собрать матрас и отвели в двести тридцать вторую. Потом в столовую, я ел, ел и никак не наедался, а охранник смотрел по-отечески и улыбался. Затем вывели во двор, на прогулку. На площадке мы (заключенные с нижних трех этажей) играли в мяч, разговаривали. Я познакомился с одним из нашей секции, он сказал, когда новичок убивает, всех переводят на камеру вперед, а из камеры 666 выпускают на свободу. Все в это верят и мечтают выйти. Ребята,— как на подбор, спортивные, подтянутые, оно и понятно! иначе не выжить. А чтоб выбраться нужно убивать тех кто по номеру выше и поэтому верхние этажи гуляют отдельно… Все думаю, как вы там, как сестренка? Попробуй написать, пожалуйста! В двести шестьдесят третью перевели вчера, также пришли и сказали собрать матрас. Потом узнал — ребята, кто давно здесь, сговорились, напали на охрану, но не вывезли. Их сразу к стенке.Восемнадцать человек. Моего знакомого — тоже. На восемнадцать трупов я ближе к свободе… Мне снова страшно.
Восьмой день.
Мама, ужасно по вам скучаю. Мама, люблю вас всех! Хочу прорваться. Я украл из столовой вилку. Я попробую, мама!
День десятый.
Мне повезло. Парня с верхних этажей вывели на прогулку пораньше, это его премия за труд на кухне. Он очень вкусно готовил. Жил в камере пятьсот тринадцать, я воткнул вилку ему в глаз и теперь там живу я. Перед смертью он улыбнулся. Я смогу, я ВЫЙДУ ОТСЮДА! До скорого, мама!
День одиннадцатый.
Я перебрался на шестой. Это было легко, я не знал что так легко убивать. Я подловил его в медблоке, симулировал отравление, и забил табуретом. Там же я стянул ручку, которой пишу. Мой новый дом шестьсот пятьдесят шесть, и кормят меня получше.
Двенадцатый день.
Сегодня ничего не вышло. Из 666 на прогулки не выходят. Сегодня у нас праздник — день рождения нашего директора. Охрана гуляет! Даже нам перепало вина и немного крабов. Кстати на шестом идеальная чистота и все друг к другу на Вы. Вот так то!
День тринадцатый.
Шестьсот шестьдесят пятый номер. Как я,— нахрапом,— добираются редко, когда до свободы три камеры — не рискуют, не торопятся. Здесь невыносимо! Хозяина моей квартиры звали Степан Федорович. Он был тренером по боксу. Я задушил его в душевой. Красивая фраза? Я СХОЖУ С УМА!!!
Четырнадцатый день
Гонка завершена. Я там куда стремился… Но нужен ли я вам? Выродок! Урод! Иначе называть не могу. Я и себе не нужен. До встречи с тобой, с сестрой и отцом лишь один неудачник и один новичок, который, кинув три кубика, шагнет в гонку смертей. Остался один? Мама, мама, что я натворил? Мама! Прощай навсегда…
