Азраил почему-то почувствовал себя очень усталым и не остался сидеть с Тони, а поднялся вслед за женой наверх. Зайдя в комнату, он застал Хелен за весьма странным занятием: с зажженной спичкой она стояла перед окном и завороженно смотрела на пламя, дрожащее в опасной близости от шторы. Азраил вошел тихо и так же бесшумно подошел к жене, спросив ее:
– Что ты делаешь, Хелен?
Она уронила спичку и вздрогнула. Появление Азраила удивило ее, она взялась за лоб, будто пытаясь что-то припомнить, и пробормотала несколько бессвязных слов. Азраил смотрел на нее подозрительно и мрачно.
– Сначала перья, потом поджоги, отлично просто! Нечего сказать… Эй, Хелен, ты вообще со мной? Ты меня слышишь?
Она ходила по комнате, по-прежнему что-то невнятно шепча и вздыхая, когда Азраил возвысил голос, Хелен остановилась и посмотрела на него мутными глазами. Покачав головой, словно отгоняя навязчивые идеи, она спросила:
– А? Ты что-то сказал?
– Да так, ничего.
– А, – кивнула Хелен, по-прежнему рассеянная и задумчивая. – Ты знаешь, у меня какое-то странное чувство… Не знаю, но это… оно такое назойливое, и я очень боюсь.
– Чего, детка? – спросил Азраил настороженно.
– Не знаю, не понимаю… – покачала головой Хелен; глаза ее блестели горячо и влажно.
Азраил подошел к жене и обнял ее за плечи, внимательно всматриваясь в ее лицо. Холодный ветер налетел сильным порывом, раздувая, словно паруса, вышитые золотыми нитками гардины и шумно терзая страницы лежавшей на столе библии. Хелен вздрогнула и поежилась.
– Все в порядке, Хелен, – сказал Азраил, прижимая ее к себе, чтобы она не видела в его глазах тревоги. В широком зеркале напротив постели промелькнула дымная тень.
– Да, надо ложиться спать, я, наверное, устала просто… – пробормотала Хелен послушно. Азраил пожелал ей спокойной ночи и поцеловал в лоб.
Она легла в постель, укутавшись одеялом, и улыбнулась Азраилу, пожелав спокойной ночи.
(...)
Звенящий стук и громкий шелест, раздавшиеся посреди ночи, заставили Хелен подскочить на кровати. Прижав руки к груди, она глядела по сторонам, стараясь понять, что случилось и не грозит ли опасность. На распахнувшейся оконной раме сидел ворон, блестя искоркой насмешливого глаза, и, широко раскрыв крючковатый клюв, издал протяжный скребущий вопль, от которого на глазах Хелен выступили слезы. Азраил проснулся и недоуменно посмотрел сначала на жену, потом, проследив за ее испуганным взглядом, на совершенно сухого ворона, залетевшего с улицы, где бушевала гроза и разорялся сильный ливень. Азраил прогнал ворона и закрыл окно. На подоконнике и полу блестели холодные лужицы дождя, в которых таяли льдинки. Хелен подобрала под себя ноги и натянула по подбородок одеяло, опасливо поглядывая за окно, будто ворон мог вернуться и унести ее с собой.
– Он пришел… Он здесь, он пришел, – сказала она дрожащим голосом и закусила губу. Азраил посмотрел на нее внимательно.
– Кто, кто пришел?
– Он… он здесь, я чувствую… чувствую это в себе…
– Кто он?
– Он… Он… Я не знаю, не знаю, но он уже здесь, он внутри меня, я это чувствую…
– Все в порядке, Хелен. Ты в безопасности, – сказал Азраил и наклонился, чтобы погладить ее, но она оттолкнула от себя его руки и быстро отползла подальше, вжавшись в подушки.
Азраил сел на кровать и, дотянувшись до жены, погладил ее по ноге, сказав:
– Эй, Хелен, все в порядке…
Она сжалась в комок, лицо ее скомкалось судорогой, и слезы собрались на конце длинных ресниц, стонущим, жутким голосом она прокричала:
– Не трогай меня! Уйди!
– Ладно, – сказал Азраил, убирая от нее руки. Он пожал плечами и сел обратно в кресло с резными подлокотниками. Хелен трепетала и всхлипывала, путаясь в одеяле, которым заматывалась с исступленной настойчивостью. Это продолжалось уже довольно долго, она никак не могла успокоиться, все новые приступы накатывали на нее судорогой и тихой истерикой; она была похожа на муху, попавшую в паутину и немо бьющуюся с невидимым пауком. Азраил покачал головой.
– Черт! Хелен, прекрати! Прекрати сейчас же, что ты делаешь? Что это с тобой? Что с тобой?
Хелен мгновенно замолчала и посмотрела на мужа отрешенно и растерянно. Некоторое время она оставалась неподвижной, потом зашлась звонким хохотом, запрокинув голову и приложив ладонь к губам. Она смеялась, ее зубы матово блестели в синем полумраке рассвета, смех звенел густо и сочно, распадаясь мириадами стеклянно тонких звуков, переполнявших напряженную тишину комнаты, отдаваясь в каждом предмете искрами феерического веселья. Азраил нахмурился и вглядывался в лицо жены, неистово хохочущей, заливаясь и захлебываясь взрывами смеха снова и снова. Она закусила пальцы, водила ими по зубам, давясь и хихикая, припадая к подушкам и вновь запрокидывая голову, и тогда ее перепутавшиеся волосы рассыпались по плечам, подобно клубку вдруг проснувшихся змей; и во всем ее виде было что-то ведьмовское, жуткое и безумное – и в том, как вспышки молний освещали ее обнаженные плечи и складки ее коротенькой белой сорочки, и в том, как беспокойно бегали ее глаза, чьи движения не совпадали с движениями ее головы и ее безудержным весельем, и в том, как она похлопывала рукой свои смуглые колени, и в этих волосах, длинных, спутавшихся, шипящих. Хелен резко замолчала и выпрямилась на постели, ее отсутствующий взгляд остановился на Азраиле, угрюмом и встревоженном. Гроза вдруг прекратилась, и тишина мирно спящего дома пронзила слух тысячью оглушающих аккордов. Хелен покачнулась и хриплым глубинным голосом произнесла:
– Скоро рассвет. Пора спать.
С этими словами она откинулась на подушки и мгновенно заснула.
(...)
Азраил пошел в свою комнату. Странная тревога овладела им, когда он потянул за дверную ручку. Хелен сидела на стуле перед треснутым зеркалом и спокойно расчесывала свои волосы… вилкой. Увидев это зрелище, Азраил приостановился на пороге, но прокуренный голос матери Хелен, долетевший из-за угла, заставил его войти и закрыть дверь на замок. В разбитом зеркале глаза и нос Хелен множились причудливо и устрашающе; она никак не отреагировала на появление мужа, продолжая напевать детскую считалочку.
One, Two… It is coming for you!
Three, Four… Earth’s opening the door!
Five, Six… For the greatest feast!
Seven, Eight… Don’t just be late!
Nine, Ten… Be never back again!...
Азраил чувствовал в себе возрастающее тихое бешенство и величайшее раздражение. Он еще пытался убедить себя в сумасшествии жены, в глубине души зная, что это всего лишь милая иллюзия. Хелен откинула голову и, выгнувшись колесом, посмотрела на мужа вверх тормашками, начиная раскачиваться на стуле в этой позе артистической гимнастки. Ножки стула гулко ударяли по полу, подобно ударам мощного монастырского колокола, и время замерло, удушенное кричащей тишиной. Хелен приоткрывала губы, и из ее сдавленного горла исходили писклявые слова считалочки, прерываемые вздохами и всхлипами. Она раскачала стул до такой степени, что он вот-вот должен был опрокинуться и, когда спинка перевесила сиденье, стул вдруг замер в этом неестественном положении, касаясь пола только ребром ножки. Хелен застыла вместе со стулом, зрачки ее сильно расширились, из приоткрытого рта донеслось хриплое урчание. Азраил смотрел на нее удрученно и сердито; его изумрудные глаза мерцали и гасли под сенью ресниц, казалось, ясный дневной свет не попадал в них. Хелен качнулась вперед, и стул твердо занял прежнее место, а женщина зашлась истерическим смехом, срывающимся то на оглушающий визг, то на хриплый лай. Азраил схватил ее за плечи и сильно тряхнул, голова Хелен безвольно откинулась назад, шея ее продолжала вздрагивать, исторгая булькающие звуки.
– Хелен! Хелен, ты слышишь меня? Прекрати, слышишь? Я здесь, Хелен…
– For the greatest feast! – пискляво прошипела жена Азраила и уставила на него безумные глаза с непомерно расширившимся зрачком. Он вглядывался в ее лицо, будто пытаясь пробиться сквозь болезненную пелену морока и уловить блеск глаз прежней Хелен. Она издала резкий глухой звук, словно хотела что-то изрыгнуть и стала пронизывать Азраила насмешливым взглядом полностью почерневших глаз.
– Черт! Хелен, Хелен, ты слышишь? Слушай меня, Хелен, слушай меня, я здесь, я с тобой, не поддавайся, – говорил Азраил, продолжая трясти ее с такой упрямой силой, что из ее глаз потекли слезы. Тогда он отпустил жену, и она упала на кровать почти без чувств.
Азраил держал руки в воздухе, будто выражая таким образом, что не причастен к этому. Хелен, растрепанная и бледная, сидела на кровати, слегка покачиваясь, как сумасшедшая, на щеках ее мерцали дорожки невысохших слез.
(...)
Остальные уже собрались за замечательно убранным столом. Посреди стола стояла небольшая вазочка с живыми цветами. Эльвира обратила внимание на нездоровый вид Хелен и спросила Натаниэля, сидящего рядом, не знает ли он случайно, что происходит с женой его брата. Натаниэль пожал плечами, но хмурое бескровное лицо Хелен, движения которой походили на движения лунатика, сильно встревожило его.
– Она плакала! Еще скажи, я выдумываю! А ты постоянно прикрываешь своего дружка, носишься с ним, как с птенцом, а этот моральный урод творит, что пожелает, у него-то никогда рука не дрогнет! – разорялась мать Хелен красочной тирадой.
– Так, мне это надоело. Или ты замолчишь и ешь, или выйдешь отсюда, - прервал ее муж, обидевшись за Азраила.
– Чего?! Ты мне еще условия будешь ставить? Когда моя дочь, моя бедняжка в таком ужасном состоянии?
Тони хотел уже по-настоящему рассердиться на свою жену, но в этот момент их и другие разговоры прервал глухой удар по крышке стола. Чашки подпрыгнули, зазвенели изящные приборы, рюмка Натаниэля опрокинулась, заливая белоснежную скатерть красным вином. Все посмотрели в ту сторону, откуда пошла вибрация толчка. Вилка Хелен по самые зубья была воткнута в стол, женщина цепко держала ее левой рукой так, что ее пальцы даже побелели, на губах ее сияла ухмылка. Уловив на себе всеобщее замешательство, Хелен улыбнулась лучезарно и невинно, смущенно объясняя свой поступок:
– Горошина укатилась.
Проглотив комок внезапного страха, охватившего каждого при виде этого зрелища, все постепенно вернулись к своим тарелкам и разговорам, ставшим теперь тихими, как журчание ручья в лесной чаще. Хелен самодовольно улыбалась, покачиваясь на стуле.
