Мелани было 15 лет от роду. Это была невзрачная странноватая девушка, воспитанная родителями в строгости и послушании. У неё были тонкие и тусклые каштановые волосы, заплетённые в две тугие косички, мутновато-серые глаза, аккуратный носик, который смотрелся на её лице так, будто его отделили от другого человека и в порыве озорства приставили к ней, а также широкий рот с не в меру тонкими губами. Нельзя сказать, что Мелани была столь некрасивой, как это может показаться, исходя из её вышеописанного образа… Нет, она просто была самой обыкновенной девушкой, ничем не примечательной ни по красоте, ни по некрасивости. Её учили игре на фортепиано, учили счёту, письму и пению псалмов – словом, всему, что должна знать и уметь благовоспитанная девица из благородной (но, впрочем, столь же небогатой) семьи. С детства Мелани привыкла слушать своих родителей и ни в чём им не перечить, делать всё, что они ей велят. Отсюда проистекали все успехи в обучении, похвалы и гордость родителей, хотя у самой девушки всё, что она делала, не вызывало абсолютно никакого интереса или отвращения. Сама жизнь, казалось, нисколько не волновала Мелани – она жила, потому что так надо, не задумываясь над тем, о чём не говорили ей родители. Так и жила она в своём маленьком поместье на болотах рядом с огромным лесом. Быть может, она и сейчас продолжала бы своё размеренное существование, если бы не один роковой случай, навсегда оставшийся в памяти её бедных родителей.
Всем в округе было известно о дурной славе, которой пользовался лес. Излюбленными рассказами крестьян всегда оставались байки о сверхъестественных силах и нечисти, якобы обитавшей в мрачных чащобах. Старый лорд, отец Мелани, всегда относился к «суеверным россказням» с холодным презрением и считал, что «нечего забивать голову ребёнка всяким гилем», вследствие чего Мелани также не верила ни единому слову и боялась леса ничуть не более старых яблонь, давно одичавших без ножниц в отцовском саду. Посему, когда мать попросила девушку (единственный слуга отсутствовал по другому поручению) отнести бакалейщику плату за недавно приобретённую атласную ткань, Мелани ничуть не испугалась того, что дорога, по которой ей предстояло идти, проходит через лесную чащу. Взяв в руку сумку с кошельком, она бесстрашно отправилась сквозь дымку вечернего тумана.
Мелани шла под сводом чернеющих в мутной пелене ветвей деревьев, опавшие полусгнившие листья издавали под башмаками хрустяще-чавкающий звук. Девушка, как обычно, была погружена не то в свои мысли, не то в полудрёму на ходу. Внезапно ей показалось, что сзади кто-то идёт. Она остановилась и напрягла слух. Померещилось? Да, возможно, это просто буйная фантазия. Мелани продолжила, было, свой путь, но вдруг впереди мелькнула чья-то фигура. Призрак? Что за вздор! – и она смело шагнула вперёд, но тут из тумана материализовались три тёмные, хорошо сложенные фигуры. Мелани отступила в сторону, желая пропустить неожиданных встречных, но один из них вдруг грубо схватил её за плечи. Разбойники! Девушка попыталась вырваться из железной хватки, но её грубо отшвырнули, и она пребольно ударилась головой о ствол дерева. Её вновь сжали в тисках грубого объятия. Мелани закричала и тут же получила тяжёлую пощёчину. Из разбитого носа заструился красный ручеёк. Окружённая непрерывным потоком грубой ругани, она была брошена на землю. Нападавшие захохотали. Кошелёк… Они забрали кошелёк, почему же они не уходят? Самый рослый детина – тот, что ударил её по лицу, навалился на Мелани всем своим весом. Она почувствовала, как рвётся платье. Ещё удар по голове. Ругань. Неистовый, бешеный, пьяный хохот. Боль…
Под старым деревом лежала мёртвая девушка. Её широко раскрытые глаза смотрели в небо, будто вопрошая: "За что?" Засохшая бордовая струйка спускалась от носа, огибая распахнутый в безмолвном крике рот. Разорванная юбка облепляла бледные худые ноги испачканными в крови и грязи лоскутами. Одна коса расплелась; всклокоченные волосы сливались с мокрой от тумана и постоянных дождей землёй.
Над телом согнулась неясная фигура, когда-то принадлежавшая женщине. Рука, чёрная и гладкая, будто в перчатке или вымазанная дёгтем, провела по исцарапанной щеке. Мёртвая села и взяла протянутую чёрную пятерню. Утратившие блеск замутнённые глаза невидяще смотрели прямо перед собой. Она встала и пошла, такая же безмолвная и неживая, как та, что шла впереди. Обе фигуры растворились в сгущающейся тьме.
