— Вот, взгляни сам на этого уродца, — Голос Делии взвился к потолку. — Это что, по-твоему, — обыкновенная кукла?
Она выхватила из сумочки нечто похожее на тряпку и швырнула мне на стол. Я приступил к осмотру. Голубовато-холодное лицо куклы оскалилось на меня желтозубой ухмылкой. Черный паричок из конского волоса ниспадал до самых глазниц, зияющих над впалыми щеками. От этой отвратительной, но искусной работы мастера изрядно попахивало средневековьем. Человек, создавший ее, не иначе изучал готических горгулий и дьявольские письмена на витражах.
К пустой головке, сделанной из папье-маше, крепилась черная мантия, которая и драпировала всю фигурку подобно монашеской рясе с миниатюрным клобуком, который сейчас был откинут за спину.
Разумеется, кое-что о куклах мне известно, хотя род моей деятельности весьма далек от кукловодства — я частный сыщик. Но мне сразу стало ясно, что это не марионетка — той управляют с помощью ниток, — а обычная ручная кукла. Сделана она была так, чтобы кукольник, просунув руку сквозь мантию и вставив пальцы в головку и ручки, мог выполнять ими различные движения. Во время представления артист скрыт за ширмой и огни рампы освещают лишь куклу над его головой.
Я натянул на руку кукольный балахончик, вставил указательный палец в головку, средний — в правый рукав, большой — в левый. Вот, как говорится, и вся хитрость. Теперь кукла уже не казалась мне такой обмякшей: рука и запястье сделали свое дело.
Я пошевелил большим и средним пальцами — маленький уродец отчаянно замахал ручонками, хоть и не совсем уверенно — не так уж часто мне случалось прежде иметь дело с куклами. Потом я согнул указательный, и головка куклы со всего размаха кивнула мне в ответ.
— Доброе утро, Джек Кетч, — сказал я, заставив человечка поклониться как бы в ответ на мое приветствие.
— Не надо! — закричала Делия и отвернулась.
Ее поведение показалось мне странным. Я всегда считал Делию в высшей степени спокойной, уравновешенной женщиной. Я знал ее достаточно долго, пока нить нашего знакомства не оборвалась три года назад. Тогда она вышла замуж за известного артиста-кукольника Джока Лэтропа, с которым я был также знаком. Затем дорожки наши разошлись. И все это время я не имел ни малейшего представления о том, что с ней и как. Но вот сегодня утром она внезапно появилась на пороге моей нью-йоркской конторы и с ходу окатила меня массой самых невероятных подозрений и смутных намеков, да таких диких — не уверен, что стенам моего кабинета и моим ушам частного детектива приходилось раньше слышать что-либо подобное. Хотя за этот год тут было рассказано немало историй в жанре фантастики и приключений.
Я внимательно посмотрел на Делию: ну, разве что стала еще прекрасней, если только такое возможно, — более экзотична, что ли. Да это и понятно — как-никак вращается в артистических кругах. Ее густые золотистые волосы до самых плеч были слегка подвиты на концах. Серый костюм от хорошего портного, элегантные серые замшевые туфельки. На груди, у самой шеи, золотая брошь нарочито грубоватой работы. Золотая булавка каким-то хитрым образом держала вуаль на шляпке, а шляпку на голове.
Однако это была все та же Делия, тот же «викинг в юбочке», как мы ее любили называть. Правда, какая-то тревога, какая-то печаль опустилась на губы слабым подобием улыбки, и тень страха поселилась в ее больших серых глазах.
— Так что же все-таки произошло, Делия? — Я сел с нею рядом. — Или Джок совсем от рук отбился?
— Не говори чепухи, Джордж! — притупила она мое остроумие. — Дело совершенно в другом. А в этом отношении я за Джока спокойна, и мне не нужен детектив, чтобы собирать на него досье. Я пришла к тебе, потому что… боюсь за него. Это все из-за этих ужасных кукол. Они пытаются… ну как мне тебе объяснить! Все шло хорошо, пока он не согласился принять ангажемент в Лондоне — ты, наверное, помнишь — и не стал лазать по своему генеалогическому древу, перебирая семейные корни. Теперь у него появилось что-то, о чем он мне никогда не говорит, чего не хочет мне показать. Избегает меня. И, Джордж, я уверена, что он сам в душе чего-то боится. Ужасно боится.
— Послушай, Делия, — улыбнулся я, — не знаю, какое отношение к нашему разговору имеют куклы, зато я знаю другое. Ты вышла замуж за гения. А с ними, гениями, порой бывает очень трудно ужиться. Всем известно, какими невнимательными, что ли, по отношению к другим они могут быть, в душе сами того не желая. Да ты их биографии почитай! Большую часть времени они бродят туда-сюда, полностью абстрагируясь от окружающего, по уши погруженные в рождение своих идей. И не дай Бог, вы неосторожным словом коснетесь этих ушей — они как с цепи срываются, эти гении. Джок фанатично прикован к своим куклам, душою прирос — а как же иначе! Все критики, которые в этом хоть чуть смыслят, говорят, что он лучший в мире — лучше самого Франетти. А от его нового спектакля все просто с ума посходили — «планка его карьеры никогда еще не поднималась так высоко!»
Делия ударила себя замшевым кулачком по коленке.
— Знаю, Джордж. Я это сама все знаю! Но это не имеет никакого отношения к тому, что я пытаюсь тебе втолковать. Надеюсь, ты не считаешь меня дамочкой, что готова всякому плакаться в жилетку: ах, какой у меня муж — за работой совсем жены не замечает! Да я целый год ассистировала ему, шила куклам костюмы и даже работала некоторые второстепенные персонажи. А теперь он меня ни в мастерскую не пускает, ни за кулисы. Все делает сам. Я бы не возражала, если бы не этот страх. Все дело в самих куклах, Джордж! Они… они хотят навредить ему. И мне — тоже.
Я не знал, что ответить, и в своем кабинете чувствовал себя как в гостях. Не очень-то приятно, беседуя со старым приятелем, обнаружить в его словах признаки параноидальной шизофрении. Еще раз я окинул хмурым взглядом злобное личико Джека Кетча. Оно было синим, как у утопленника. Джек Кетч — это палач из традиционной кукольной пьесы «Панч и Джуди». Его прототипом был королевский палач, живший в семнадцатом веке; он пытал людей каленым железом и казнил их на виселице в лондонском Тайберне.
— Однако, Делия, — осторожно заметил я, — мне не совсем понятно, куда ты клонишь. Как может обыкновенная кукла…
— В том-то и дело, что необыкновенная! — резко перебила она. — Я затем и пришла сюда, чтобы ты сам посмотрел на нее. Ты поближе, поближе взгляни. На каждую деталь. Что — скажешь, обыкновенная?
И тогда я понял, что она имела в виду.
— Да, немного отличается от обычной, — допустил я.
— Немного — это как? — настаивала она.
— Ну, у этой куклы нет рук. Обычно руки делают из папье-маше или шьют из дешевой материи и набивают чем-нибудь изнутри. Потом они крепятся к рукавам.
— Верно. Что еще?
— Еще голова, — неохотно продолжал я. — На ней нет глаз — вместо них дырочки. Да и сама голова много тоньше тех, что мне случалось видеть. Скорее похожа на… маску какую-то.
Делия схватила меня за руку и крепко стиснула ее.
— Вот именно, Джордж! — воскликнула она. — Именно на маску! Теперь ты понимаешь? Джок больше сам не водит своих кукол. За него это делают какие-то ужасные маленькие твари, похожие на крыс. Они надевают кукольные костюмы и просовывают свои морды в головы кукол. Вот почему во время спектакля он никого не пускает за ширму — ни меня и никого другого. И они пытаются ему навредить, хотят убить его! Я знаю. Я слышала, как они угрожали ему.
— Делия, — я накрыл ладонью ее дрожащую руку, — ты сама не знаешь, что говоришь. Ты перенервничала, слишком возбуждена сейчас. Твой муж просто-напросто изобрел новый тип марионеток — и ничего удивительного. Все его секреты именно этим и объясняются — работой над новыми куклами.
Она отпрянула от меня.
— Джордж, ну пойми же ты наконец! Знаю, мои слова могут показаться тебе бредом, но я не сумасшедшая. Однажды ночью, когда Джок думал, что я уже заснула, я слышала, как они угрожающе пищали на него. Голоса у них тоненькие, сиплые, как свисток локомотива. «Отпусти нас, отпусти — или мы убьем тебя!» — кричали они. Я просто оцепенела от страха. Они такие маленькие — везде пролезут.
— Ты их видела? — быстро спросил я.
— Нет, но я знаю: они существуют. Прошлой ночью одна из этих тварей пыталась выцарапать мне глаза. Смотри!
Она откинула с виска тяжелую прядь волос, и в ту же секунду я почувствовал, как холодными иглами на мою спину опустилась сосновая ветка страха. Всего лишь в дюйме от глаза на нежной коже Делии багровели пять крохотных царапин — будто какой-то злобный гном провел рукой по ее виску. На мгновение перед моим взором предстало маленькое крысоподобное существо с поднятой вверх когтистой лапкой.
Затем видение исчезло, и мне подумалось, что даже для гротеска подобное существо было бы нелепым. Но, как ни странно, теперь у меня не получалось списать рассказ Делии на больное воображение. Я тоже почувствовал страх. Страх за Делию: против нее замышлялось что-то недоброе, кто-то хотел ее напугать, ввести в заблуждение. Сыграть на ее суеверном страхе. И я спросил осторожно:
— Ты хочешь, чтобы я зашел к Джоку?
Будто груз свалился с ее плеч — она облегченно вздохнула.
— Я все ждала, когда ты это скажешь.
На табличке значилось:
«КУКЛЫ ЛЭТРОПА — 2-й этаж»
За спиной примостилась 42-я улица и что-то бормотала мне своим шамкающим ртом в оба уха. Войдя внутрь, я увидел деревянную лестницу со старыми латунными перилами, лениво отливавшими желтизной. Она уходила вверх, в царство тьмы и относительной тишины.
— Делия, подожди минутку, — сказал я. — Не могла бы ты ответить мне на пару вопросов? Мне хотелось бы все окончательно для себя прояснить, прежде чем я увижусь с Джоком.
Она остановилась и согласно кивнула. Но не успел я снова открыть рот, как со второго этажа до нас донеслись какие-то странные звуки. Наверху кто-то топал, разражаясь проклятьями на непонятном языке, крушил ногами бедную лестницу, спускался на несколько ступенек вниз и вновь карабкался наверх — еще фейерверк проклятий — и снова грохот каблуков. Похоже, гнев невидимого «громовержца» был в самом разгаре.
Внезапно шум прекратился.
Моему воображению сразу представился некто «на миг поправший гнев свой в чуть шипящей пене».
Так же внезапно шум возобновился: топ-топ-топ — это, сотрясая лестницу, «громовержец» покидал «олимп» второго этажа. Делия успела прижаться к перилам, прежде чем на нее обрушился здоровенный толстяк с пылающим из-под седых бровей взором, рот его кривили недовысказанные проклятья и хула. На нем топорщился дорогой костюм в клетку, под которым разбухала шелковая сорочка с расстегнутой верхней пуговицей. «Громовержец» завис над нашими головами и драматически воздел руку в сторону Делии. Другая его рука сминала покорную фетровую шляпу.
— Мадам, это вы и есть жена этого сумасшедшего, не так ли?! — обвиняюще прогрохотал он.
— Я жена Джока Лэтропа, если это то, что вы имеете в виду, мистер Франетти, — невозмутимо ответила Делия. — А в чем дело?
И тогда я узнал Луиджи Франетти. Газетчики величали его нередко старейшиной кукольников. Я вспомнил, что несколько лет назад Джок учился в его мастерской.
— Это вы меня спрашиваете, что произошло? — прогрохотал итальянец. — Вы меня спрашиваете, мадам Лэтроп? Каково! — Шляпа скорчилась в его руке. — Очень хорошо — извольте! Ваш муж не просто сумасшедший. Он еще и неблагодарник! Я его сюда приезжай, чтобы поздравить его с последняя удача, принимать его в объятья. В концов конце он — мой ученик. Он от меня всему учись. Какова же его благодарность? Какова — я вас спрашиваю?! Он не позволял мне прикасаться к нему! Даже руки не подавал! Не пустил к себе в мастерскую! Меня! Франетти, который научай его всему!
Тут он «попрал свой гнев в шипящей пене», как это и рисовалось в моем воображении минутой раньше. Но пену разогнал опять девятый вал.
— Он умалишенный, говорю я вам! — Палец Франетти затрясся над головой Делии. — Вчера вечером я присутствовал — хотя он мне не объявлял и не приглашал — на его кукольный спектакль. Его куклы делают то, что невозможно творить — невозможно без черная магия. Я — Луиджи Франетти, и я знаю, что говорю! Как бы то ни было, я думай, что, может быть, он сегодня мне все объяснять. Так нет же — он меня выставляй за дверь! У него дурной глаз и пальцы дьявола, говорю я вам. На Сицилия с ним не стали бы церемониться. На Сицилия его бы просто пристрелили. Каково! Глаза бы мои его больше не смотрели! Пропустите меня!
Он погрохотал остаток лестницы, и Делия снова прижалась к перилам. Ей даже пришлось повернуть голову набок. В дверях Франетти оглянулся для прощального выстрела.
— И еще, мадам Лэтроп, — возопил он, — зачем кукольнику нужны крысишки?!
Он выбежал вон, и в подъезде повисла его последняя реплика: «Каково?!»
От смеха я сложился пополам и смеялся, пока не увидел лицо Делии. Тут только до меня дошло, что все инсинуации Франетти, какими бы смехотворными они ни были, похоже, совпадали с ее собственными подозрениями.
— Нельзя же всерьез принимать то, что тут наговорил Франетти, — успокаивающе заметил я. — Он злится на Джока, что тот-де не снял перед ним шляпу и не высыпал из нее, словно горох, все свои новые технические придумки и открытия.
Делия молчала. Рассеянно теребя зажатый в зубах носовой платок, она смотрела на дверь, поглотившую итальянца. Глядя на нее, я мог представить, какой страх испытывает она — будто маленький уродец, усевшись на подушке, снова пытается выцарапать ей глаза.
— Ты что, расстроилась из-за реплики, которую Франетти отпустил в финале? — с принужденной легкостью спросил я. — А Джок случайно не держит белых крысок просто для удовольствия?
— Не знаю, — рассеянно промолвила Делия. — Я же сказала тебе, он меня не пускает в свою рабочую комнату. — Она повернулась ко мне: — Ты говорил, что хочешь меня еще о чем-то спросить?
Я кивнул. По дороге сюда я прокручивал в голове одну малоприятную гипотезу. А что, если Джок разлюбил Делию и теперь хочет от нее избавиться? Тогда ее бредовые подозрения всецело лежат на его совести. Ему ничего не стоило сыграть с нею какую-нибудь злую шутку.
— Ты сказала, перемены в поведении Джока появились во время вашего пребывания в Лондоне, — начал я. — Расскажи-ка мне поподробнее.
— Его всегда интересовали старинные книги и генеалогия, но, знаешь, не в такой же степени, — после некоторого раздумья отвечала Делия. — Всему виною был случай. Несчастный случай. Это было очень серьезно. Его руки… Ему на руки упала оконная рама и размозжила все пальцы. А какой же кукольник без рук? Джоку пришлось на три недели воздержаться от выступлений. И чтобы хоть как-то провести время, он стал посещать Британский музей и его библиотеку, так как безделье просто выводит его из равновесия. Когда же мы вернулись сюда, он по-прежнему продолжал какие-то свои исследования и долгое время не выступал.
А потом, когда Джок был уже готов возобновить спектакли, он заявил мне, что решил работать с куклами один. Я возразила ему: мол, одному вести спектакль невозможно, что он сможет работать лишь двумя куклами, не больше. Тогда он мне говорит, что в дальнейшем собирается ставить пьесы типа «Панч и Джуди», где над ширмой одновременно появляются не больше двух персонажей.
Это было три месяца назад. С того дня он стал меня избегать. Джордж… — Ее голос дрогнул. — Я чуть с ума не сошла. У меня появились самые дикие подозрения. Дошла до того, что решила… решила, что в том несчастном случае Джок лишился обеих рук и не хочет мне об этом говорить.
— Ты что, — воскликнул я, — хочешь сказать, тебе самой об этом ничего не известно?!
— Теперь ты видишь, до чего он со мною скрытен? — Усталая улыбка тронула ее губы, и мне стало по-настоящему жаль бедную женщину. — Мне ничего не известно, — повторила Делия. — Правда, как-то странно звучит? Но и про руки — насчет них я тоже до конца не уверена. К нему же близко нельзя подойти, пока не стемнеет, он и перчаток с рук не снимает.
— Но спектакль…
— В том-то все и дело. Этот вопрос я сама себе задаю, когда сижу в зале и гляжу на его кукол. Кто ими управляет? Что у них внутри?
И тогда я решил сделать все возможное, чтобы помочь Делии избавиться от страха, терзавшего ее сердце.
— Ты не сумасшедшая, — констатировал я. — Это Джок умом тронулся!
Она несколько раз провела рукою по лбу, как будто он у нее зачесался.
— Нет, — возразила она. — Это все куклы. Все, как я и говорила тебе.
Когда мы поднимались по лестнице, я заметил, что Делии ужасно хочется, чтобы мое интервью с Джоком началось как можно скорее. Нервы Делии так разболтались, что каждая секунда промедления нарушала ее душевное состояние. Но, видно, Судьбе не угодно было ускорить наш подъем.
На этот раз препятствием послужило появление стройного мужчины в синем костюме-двойке. Впрочем, он пытался незамеченным проскользнуть мимо нас в лестничном полумраке. Однако Делия узнала его.
— А, Дик, привет! — сказала она. — Старых друзей не узнаешь?
Из темноты проступили тонкие, правильные черты лица в обрамлении не слишком густых бесцветных волос.
— Дик, позволь представить тебе Джорджа Клейтона, — продолжала Делия. — Джордж, это — Дик Уилкинсон. Дик ведет страховые дела моего мужа.
— Здравствуйте, — произнес Уилкинсон с таким напряжением, будто его рот был заклеен пластырем и он забыл его по рассеянности снять. Чувствовалось, что ему не терпится поскорее уйти.
— Зачем ты понадобился Джоку? — поинтересовалась Делия, и смущение Уилкинсона стало еще более заметным. Он кашлянул, затем, видимо, пришел к какому-то внезапному решению.
— Последнее время Джок стал несколько импульсивен, не правда ли? — обратился он к Делии.
Та медленно кивнула.
— Я так и думал, — сказал Уилкинсон. — По правде сказать, сам не знаю, зачем он меня звал. Думал, может, это как-то связано с травмой его рук. Два года назад он получил страховой полис на пять тысяч долларов, но, похоже, совсем забыл о своей страховке. Впрочем, не знаю точно, зачем именно я ему понадобился. Битых полчаса я прождал его в коридоре, став невольным свидетелем душеизлияний мистера Франетти. Возможно, из-за этого Джок и расстроился. Во всяком случае, минут через пять после того как Франетти удалился, весь кипя от злости, Джок высунулся из двери мастерской и заявил мне, что передумал, — что именно, он не сказал, — и… велел мне уйти.
— Извини, Дик, — промолвила Делия, — это было крайне грубо с его стороны. — Тут ее голос зазвучал быстрым, нетерпеливым легато: — А дверь в мастерскую он оставил открытой?
Уилкинсон наморщил лоб.
— Да, кажется… вроде бы не закрыл. По крайней мере мне так показалось. Однако, Делия…
Но Делия уже неслась вверх по лестнице. Я быстро попрощался с обескураженным страховым агентом и последовал за ней.
Поднявшись на второй этаж, я вошел в небольшой коридорчик. Через открытую дверь был виден плотный ряд кресел кукольного театра. Тем временем Делия исчезла за другой дверью в конце коридора. Я пошел следом. Но не успел переступить порог, как услышал ее крик:
— Джордж! Джордж! Он бьет куклу плетью!
Хотя мой мозг отказывался понимать то, что слышали уши, я бросился в комнату — наверно, это была мастерская Джока Лэтропа — и на мгновение застыл в дверях. В мастерской тоже царил полумрак, но было светлее, чем в коридоре. Можно было различить столы, полки, заваленные кукольными атрибутами.
Делия стояла, прижавшись к стене, в глазах ее холодел ужас. Но мое внимание было приковано к приземистой, коренастой фигуре джентльмена, стоявшего посреди комнаты, — это был муж Делии. В левой руке, точнее в кулаке, он сжимал куклу. Другой, облаченной в перчатку, сжимал миниатюрную плеть-девятиремневку, которой и хлестал куклу. Та корчилась, извивалась, загораживаясь от ударов маленькими ручками, и это казалось со стороны настолько естественным и реалистичным, что у меня дыхание перехватило. Ситуация была столь необычной, что мне почудилось, будто я слышу, как бедняга пищит что-то скрипучим голоском, словно моля о пощаде. Нет, действительно, все было настолько реально, и еще эта зловещая усмешка на лице Лэтропа. И тут я услышал собственный голос:
— Перестань, Джок! Прекрати!
Он обернулся, увидел меня и… прямо-таки зашелся от смеха. Его бледное курносое лицо было передернуто веселой маской комедии. Я ожидал любой реакции, кроме этой.
— Итак, даже прожженный скептик, матерый сыщик Джордж Клейтон — и тот купился на мои дешевые трюки, — наконец сквозь смех сумел проговорить Лэтроп.
Закончив смеяться, он как-то сразу весь преобразился, приняв позу иллюзиониста, готового продемонстрировать публике очередную серию фокусов. Швырнув плетку на стоящий рядом стол, он ухватил куклу свободной рукой и неуловимым движением высвободил свою левую руку из ее чрева. Нижняя подача — и пока тряпичный мячик летел в мою сторону, Джок быстро засунул руки в карманы и начал что-то насвистывать.
Тут Делия не выдержала и, судорожно всхлипнув, выбежала из комнаты. И уж если мне показалось, что из-под левой руки Джока выскочила какая-то мелкая тварь и торопливо скрылась за его спиной, поблескивая голеньким тельцем, — представляю, каково было Делии, и без того находящейся на грани нервного срыва.
— Можешь ее осмотреть. — Голос Лэтропа был лишен всяких эмоций. — Кукла это или нет?
Я взглянул на бесформенную массу тряпок и папье-маше, которую инстинктивно схватил после броска Джока. Несомненно, это была кукла, и изготовлена она была точь-в-точь как та, которую мне принесла в контору Делия. Разве что костюмчик этой был сшит из разноцветных веселых лоскутков. По сардонической улыбке, дерзким чертам лица и крючковатому носу я сразу узнал персонаж. Это был Панч.
Меня просто очаровало изящество, с каким мастер выполнил свою работу. Выражение лица не было таким жестоким, как у Джека Кетча. Однако в чертах Панча было нечто другое: в них таилось взрывоопасное коварство отъявленного злодея. Каким-то непонятным образом оно являло собой составной портрет всех знаменитых преступников и убийц, о которых мне когда-либо доводилось читать.
Но я пришел туда совсем не для того, чтобы восхищаться куклами.
— Послушай, Джок, — обратился я к нему, — до чего ты довел Делию, черт возьми? Бедняжка перепугана до смерти.
Джок как-то странно посмотрел на меня.
— Ты слишком многое принимаешь за чистую монету, — спокойно заметил он. — Полагаю, она пришла к тебе как к другу, а не как к детективу. Однако не разумнее ли заслушать обе стороны, прежде чем выносить судебное решение? Могу вообразить, какую несусветную чепуху нагородила тебе Делия. Дескать, я ее избегаю, так? Дескать, с куклами творится что-то неладное? Да чего уж там — куклы-то живые, так ведь? Говорила?
Тут я услышал под столом какую-то возню, шуршание, и холодные мурашки разбежались по моей спине. Джок Лэтроп усмехнулся, а потом — как свистнет! Из-под вороха джоковских принадлежностей на свет Божий, принюхиваясь и озираясь по сторонам, вылезла белая крыса.
— Мой любимчик, — насмешливо объявил Джок выход белого мага. — Кажется, Делия считает, что я дрессирую крыс для работы с куклами?
— Да забудь ты хотя бы на время, что считает Делия! — сердито перебил я. — Кто бы ни были эти твари, ты за них отвечаешь! И нет никакого прощения тебе за попытку мистифицировать, запугать ее!
— Ты так уверен? — загадочно произнес Лэтроп.
— Черт возьми, она же твоя жена, Джок! — Я чуть было не набросился на него.
Его лицо посерьезнело, и голос сменил тональность.
— Я знаю, что она моя жена, — сказал он. — И я очень ее люблю. Однако, Джордж, неужели тебе в голову не приходило более простое объяснение всему происходящему? Мне неприятно говорить об этом, но дело в том, что Делия страдает… гм… невропатическими галлюцинациями. Не знаю, что взбрело ей в голову, но — хотя на то нет у нее ни малейших оснований — ею овладело глубокое чувство ревности, и ревность свою она обрушила на моих кукол. Сам не знаю почему. Я бы многое отдал, чтобы это узнать.
— Допустим, — быстро парировал я. — Но зачем ты упорно продолжаешь ее мистифицировать?
— Отнюдь, — возразил Лэтроп. — А если я порой и не пускаю ее в мастерскую, так это для ее же блага.
Его доводы казались мне все более и более убедительными. Голос Джока Лэтропа звучал сухо и веско, и у меня появилось такое чувство, будто я сам себя выставил на посмешище. Но тут я вдруг вспомнил кое-что.
— А эти царапины на ее лице… — начал было я.
— Я их видел, — сказал Джок. — Опять же мне неприятно говорить, но я нахожу тому единственно разумное объяснение: она это сделала сама, чтобы ей было сподручнее обвинить меня. А может, просто случайно себя во сне поцарапала. Так или иначе, известно, что люди, страдающие галлюцинациями, способны на любые поступки. Они не остановятся ни перед чем, только бы сохранить свои бредовые иллюзии. Я так считаю, и это правда.
Мысленно взвешивая слова Джока, я окинул взглядом его мастерскую. Здесь было все, что нужно опытному мастеру для изготовления кукол: лекала, краски, лаки, глиняные формы кукольных головок, папье-маше, обрезки бумаги и клей. В углу стояла швейная машинка с разбросанными вокруг разноцветными лоскутьями.
На мольберте, слегка прихваченные кнопками, висело несколько эскизов кукол, выполненных как красками, так и в карандаше.
На столе — две недокрашенные головки, насаженные на маленькие колышки так, чтобы их удобнее было расписывать. На противоположной стене в ряд были развешаны куклы: принцессы и золушки, колдуны и ведьмы, крестьяне, уродцы, бородатые старики, черти, попы, доктора.
Казалось, целый кукольный мир предстал передо мной. Куклы разглядывали меня, вот-вот готовые прыснуть и разразиться своим сиплым, хриплым, нечеловеческим смехом.
— Почему ты до сих пор не отправил Делию к врачу? — опомнившись, спросил я.
— Потому что она отказывается идти. Я ее несколько раз уговаривал обратиться к психиатру.
Я не знал, что еще сказать. И тут в моем поле зрения вновь появилась белая крыса. «Наверно, — подумал я, — это она там шуршала под столом — и чего только не померещится». Все больше и больше я начинал соглашаться со словами Лэтропа. Подозрения Делии казались мне просто нелепыми. Должно быть, Лэтроп прав.
— Послушай, — уже без прежнего энтузиазма поинтересовался я, — а что там Делия утверждает, что с тобой что-то в Лондоне произошло? Какая-то перемена. Начал вдруг генеалогией заниматься.
— Боюсь, перемена произошла не во мне, а в Делии, — с горечью произнес Лэтроп. — А что касается генеалогии — это верно. Я действительно узнал кое-что потрясающее об одном из своих предков, если он, конечно, является моим предком.
Он начал что-то рассказывать, и так живо, с таким интересом, что я невольно поразился перемене, которая произошла с его лицом. И куда только девалась его скованность, напряженность! Взгляд Джока мне уже не казался вызывающе дерзким.
— Я в самом деле очень люблю Делию, — негромко сказал он с трепетом в голосе. — Что подумала бы она обо мне, Джордж, окажись ее подозрения хоть на йоту верными? Разумеется, это чушь. Но ты сам видишь, мы попали в беду — в ужасную беду. Конечно, это не для частных детективов. У тебя работа конкретная, хотя и ты, наверно, не раз в своих расследованиях мог убедиться, что порой разумом и телом человека завладевают какие-то страшные силы. Я не имею в виду нечистую силу, нет. Но нечто… Даже трудно говорить об этом…
Джордж, ты не мог бы сделать мне небольшое одолжение? Приходи сегодня вечером на спектакль. После представления мы с тобой еще раз все обсудим, уже более обстоятельно. И вот что еще. Видишь, вон там, на столе, книжку? Так вот, у меня есть все основания считать, что она касается одного моего пращура. Возьми ее с собой. Прочти. Но Боже тебя упаси показать ее Делии! Понимаешь, Джордж…
Он умолк, так и не докончив фразы. Похоже, он собирался посвятить меня в одну из своих сокровенных тайн, но на лице его вновь появились суровые черты отчужденности.
— А сейчас оставь меня, — глухо промолвил он. — Наш разговор… да еще этот старый кретин Франетти!.. В общем, у меня нервы тоже ни к черту.
Я подошел к столу, аккуратно положил на него Панча и взял в руки старую-престарую книжицу с пожелтевшими страницами.
— Увидимся вечером, после спектакля, — на прощание сказал я.
Когда я закрывал за собою дверь, мне показалось, что в глазах Лэтропа холодным пламенем зажегся тот же самый страх, что я видел в глазах Делии. Но на этот раз не страх — ужас. И тогда только я вспомнил, что за все время нашего разговора Лэтроп ни разу не вынул руки из карманов.
Ко мне подбежала Делия. Было видно, что она плакала.
— Что же делать, Джордж? Что же нам теперь делать? Что он тебе сказал? Что?
Ее возбужденное состояние и почти предгорячечная манера говорить, увы, должен признать, полностью подтверждали слова Джока о невропатических галлюцинациях.
— А правда, Делия, — обратился я к ней, — что он уговаривал тебя обратиться к психиатру?
— Да, а что? — Я заметил, как она вся напряглась. — А-а, Джок сказал тебе, что это все плоды моего воображения, и ты поверил ему? — с горечью заключила она.
— Да нет, вовсе нет, — соврал я. — Но мне нужно некоторое время, чтобы все хорошенько обдумать. Вечером я иду на спектакль. Там поговорим.
— Он все-таки убедил тебя, — настаивала Делия, схватив меня за рукав. — Ты не должен ему верить, Джордж. Он их боится! Он… Он еще в большей беде, чем я.
— Отчасти я с тобою согласен, — сказал я, на этот раз не будучи уверен, правду ли говорю или нет. — А после представления мы все с тобою обсудим.
Тут вдруг она отпустила мой рукав и отшатнулась от меня.
— Если ты мне не поможешь, — сказала она, тяжело дыша, — я знаю, как можно узнать, права я или нет. Наверняка.
— Ты… Что ты имеешь в виду, Делия?
— Сегодня вечером, — проговорила она срывающимся голосом, — ты это узнаешь.
Как я ни настаивал, большего добиться от нее я так и не сумел. Я простился с Делией, но еще долго у меня перед глазами стояло выражение ее лица, ее зрачки — два безумных холодных бриллианта в золотистой оправе волос.
Быстрым шагом я миновал коридор и спустился вниз по лестнице.
Выйдя из кромешной тьмы подъезда, я словно окунулся в кромешный ад, но 42-я улица с ее вечно кипящей толпой мне показалась раем. Приятно было видеть это множество людей, идти вместе с ними, подставляя бока чужим локтям, и к черту забыть все выдуманные страхи и ужасы, населявшие квартиру Делии и Джока Лэтропов.
Я бросил взгляд на книжицу, которую сжимал в руке. Шрифт был древним, и буквы плясали по строкам. Листы сильно пообтрепались по краям. Я прочел длиннющую надпись на титульном листе:
"ПРАВДИВЫЙ РАССКАЗ, записанный рукою некоего заслуживающего доверия джентльмена из уст одной Высокочтимой Особы, излагающий обстоятельства жизни и смерти ДЖОКИ ЛОУТРОПА из Англии, устроителя кукольных представлений, и повествующий о том, что, по предположению многих и многих, смерть его была сопряжена с вышеупомянутыми куклами".
На улицы и крыши Нью-Йорка с неба бесшумно спрыгнула ночь. Мой офис стал похож на кладбище теней. С места, где я сидел, был виден окаменевший мастодонт Эмпайр Стейт Билдинг, громадным клыком выпирающий над мелкозубой челюстью горизонта.
Я потер усталые веки. Все те же мысли кружили в голове. Кому я должен верить? Делии или Джоку? Что могло довести человеческий рассудок до такого помрачения, что он превратился в неуправляемый генератор сумасбродных, чудовищных подозрений? И чей именно рассудок? Ответы на эти вопросы вряд ли можно было отыскать в голове обыкновенного частного сыщика.
Уже начало смеркаться, и я придвинулся вместе с книжкой поближе к окну. Затем еще раз прочел два абзаца, которые произвели на меня особенно сильное впечатление.
В те времена ходили слухи о том, что Джоки Лоутроп заключил союз с дьяволом, дабы достичь в искусстве своем большего совершенства. Многие люди могут засвидетельствовать, что куклы его действовали и двигались со столь диковинной ловкостью, коей обычный христианин не может достичь. Однако Джоки никогда не имел помощников и никому не соблаговолил объяснить, что движет его человечками…
Рассказывают, что Молл Сквайерз и некий французский доктор ни слова не проронили о том, что ощутили, когда впервые увидели труп Джоки. Доподлинно известно, что сердце его пронзила длинная тонкая игла, а руки его были отсечены в запястьях. Жена Джоки, Люси, конечно же, предстала бы перед судом присяжных по обвинению в убийстве, но после смерти мужа ее больше никто не видел. Молл Сквайерз поклялась на Святом писании, что руки у Джоки забрал дьявол в уплату за нечистую силу, которая помогала в мастерстве кукольнику. А некоторые, и таких немало, утверждают, будто он был убит своими же куклами, кои избрали своим орудием иглу как наиболее удобное оружие смертоубийства в их маленьких руках. Припоминают, что однажды священник Пенроуз предал Джоки анафеме со словами: «Это — не куклы, а исчадия ада, и те, кто узрит их, — да будут прокляты».
Я откинул книжку в сторону. Какое человеку дело до событий, происшедших полтораста лет назад? Какой-то слабый отголосок из недр восемнадцатого столетия, наполненного страхом и предрассудками. Особенно когда автор этих сумасбродных строк явно претендует на сенсацию.
Правда, имена Лоутроп и Лэтроп звучат почти одинаково. Да, Джок еще говорил, что он якобы имеет и другие доказательства того, что является прямым потомком этого Лоутропа.
Книжка меня просто разозлила. Было такое ощущение, будто кто-то хочет запугать меня детскими сказочками о гоблинах и привидениях.
Я включил свет и посмотрел на часы. Было без пятнадцати восемь…
Когда я пришел в театр, публика уже шумела. В фойе было изрядно накурено. Когда девушка с томным взглядом вручала мне билет, меня кто-то окликнул. Я оглянулся и увидел доктора Грендала. Сразу было ясно, что у старого болтуна под сияющей лысиной скрывается какой-то коварный вопрос. Мы перекинулись парой дежурных фраз, и он наконец-то мне его задал.
— Ты видел Джока после того, как он вернулся из Лондона?
— Так, виделись мельком, — осторожно ответил я.
— Ну, и как он тебе? — Глаза доктора хитро блеснули из-под очков в серебряной оправе.
— Беспокойный какой-то стал. Задерганный.
— Вот-вот-вот, — просюсюкал доктор, увлекая меня за собой в угол. — Знаешь, — зашептал он, — Джок стал каким-то странным. Конечно, это строго между нами. Он был у меня. Я сначала подумал, может, у него со здоровьем нелады. Но оказалось, его интересовали пигмеи.
— Пигмеи? — У меня чуть глаза на лоб не вылезли.
— Вот именно. Пигмеи. Удивился, да? Я тоже был немало удивлен. Больше всего он интересовался, какой может быть наименьший рост у взрослых людей этой расы. Все расспрашивал меня, могут ли они поместиться в футляры, коробки — ну, вроде как его куклы. Я говорю, это просто невозможно. Разве что грудные дети и зародыши.
А потом он вдруг как-то перевел разговор на другую тему. Просил меня поподробнее рассказать об их физиогномической наследственности и вообще о кровном родстве. Все спрашивал, какие бывают близнецы-пигмеи — двойняшки, тройняшки и все такое. По-видимому, считал меня бездонным кладезем подобной информации, зная, что я нацарапал пару трудов о физиологических отклонениях человека. Ну, конечно, я ему рассказал все, что знал, но некоторые его вопросы показались мне странными. Примат духа над материей — ну, и все такое прочее. У меня было такое впечатление, что у него вот-вот нервы не выдержат. Я ему так и сказал. А он мне и говорит: «Убирайся». Правда, несколько странно?
Я не знал, что на это ответить. То, что рассказал мне Грендал, вновь разбудило в моей голове мысли, от которых я пытался избавиться последние несколько часов. Прямо и не знал, стоит ли доверяться этому старому доктору, и если да, то до какой степени.
А люди из фойе уже начали переходить в зал. Я буркнул под нос что-то неопределенное, и мы с Грендалом последовали за всеми. Прямо перед нами в зал ввалилась шарообразная фигура Луиджи Франетти. Маэстро бормотал свои обычные проклятья. Видно, старик не устоял перед соблазном еще раз насладиться магическим искусством своего бывшего ученика. Он бросил на стол девушке презренный металл — плату за билет, — словно это были тридцать сребреников Иуды Искариота. Затем он протопал в зал, уселся в кресло, сложил на груди руки и устремил свой пылающий взор на занавес.
Зал был набит почти до отказа — человек двести, не меньше. Театр ослеплял вечерними туалетами. Но Делии нигде не было видно. Правда, на глаза мне попался Дик У
