Цветная фотография стояла на малиновом бархате застеленной парты. Чёрная лента, не то приклеенная скотчем, не то распечатанная вместе с портретом, была почти не заметна. В рамке принуждённо улыбался мальчик, чьи похороны уже состоялись. Зыбкая людская память уже выкинула горечь потерь и посоветовала убрать изображение ребёнка. Три дня постоял, и ладно!
– Странные созданья, – зашумел северным ветром грубо-насмешливый голос. – Не могут даже соблюсти свои кануны… Даже и девяти дней не прошло, а они!..
– Чего ты хочешь, это ж люди, – нечеловечески порочной трелью эхо принесло другой, по-девичьи детский голосок.
Демонкриф, морщась, поглядывал то на слепок снимка, то вглубь своего сознания. Причиной его беспокойства оказался недавний сон. Он сильно насторожил, даже в некоторой степени испугал опытного охотника.
– Недолго песенка играла, недолго лился дикий плач, – сиплым отзвуком взбаламутилось окружающие пространство, вызвав вспышку раздражения у группы учеников, сидящих на стульях тут же, в холле.
– Заткнись, ты мешаешь господину, – троящийся, нежно-падший крик прервал разговоры на всех пределах реальности.
В отстоявшемся омуте тишине демонкриф злился сам на себя. Его всё кутала и обнимала странная боязливость очеловечивания. Сны… Ему начали сниться сны. Глупая людская неуравновешенность и слабость замешивалась на подогретой усталости мозга и тщедушном мировосприятии. Они целиком и полностью охватывали нехолёное, скупое, тоскующее по ярким краскам сознание, погружая его в вязкий сироп беспокойного наслаждения, чисто человеческий дефект. Рождённый демоном не может поддаваться мелким страстям гибнущих первомирцев!
«Ничто человеческое мне не чуждо» – громом рванула чья-то давно оставленная пораженческая фраза и бурей унеслась прочь.
Мощнейший по бешенству удар рассёк пространство, опрокинув нагромождение парт и стульев, снеся с ног бегущих младшеклассников и вызвав подземный толчок. Узкие полоски зрачков плавленым золотом били из-под плотного навеса капюшона. Раскиданные на приличное расстояние, симбионты демонкрифа медленно, скуля, подползали к своему хозяину, не скрывая раздражения за подобное обращение.
– Я перегрызу тебе глотку, если ты ещё раз так сделаешь!
– Молчи, Красная шапочка, не до тебя сейчас…
– Какой сейчас урок? – глупой птицей влетел чужой вопрос, разрушая немую сцену, демонкриф покачнулся и вернул себя в реальность. У левой его ноги жался Шан, полуметровая клыкастая гончая с дикими безжизненными глазами, к правой руке припала Тэн, девочка-подросток с соблазнительно-взрослой фигурой и жадным, ненасытным лицом нимфоманки. Сильное, волнующее тело обнажал короткий алый плащ с капюшоном, потому лэйбис и получают обидно-неоправданные прозвища типа Красной Шапочки.
– Перекипел? – глухим, рыкающим тоном осведомился пёс, лениво почёсываясь.
Охотник ещё раз вывернул себя наизнанку и, внимательно изучив, вернулся, не найдя даже капельки злости. «Охотник всегда встречает жертву радушным спокойствием» – главнейшее из немногочисленных правил особого кодекса демонкрифов.
– Наплюй, – без эмоций, интонациями знающей стервы, посоветовала беззащитная девочка, распахивая полы своего плаща каждым наигранным движением.
Впереди воздух встревожено зашипел и тут же раскалился докрасна, выталкивая из белого марева крепкую фигуру спортсмена. Двойник погибшего низко склонился перед презрительно-спокойным демонкрифом и, щеря оскаленной улыбкой, сообщил, что всё готово. Бросив беглый взгляд на свой портрет, слепленный дух, хлебая ртом закручивающееся пространство, распался на первоначальные составляющие своего небытия.
Пренебрежительно стряхнув осевший пепел с витиеватого узора золотых нашивок плаща, демонкриф вобрал в себя своих вечных спутников и, не задерживаясь более, вышел в первый предел.
