Произошло это в восемьдесят девятом. Я переехал поближе к матери, в общем, вернулся в свой родной город Хабаровск. Устроился тогда без проблем сторожем в яхт-клуб. Как-то слышал от сотрудников, что тут постоянная текучка, думал тогда - с чего бы? Зарплата хорошая. Работа посменная и не сложная.
Как-то намечался субботник. Терехин (это начальник мой) направил нас с Сашей и узбеком Женей собирать мусор на один из квадратов. Показали откуда докуда и оставили. Сашка-то работал тут уже года три, знал все об этом месте, у кого с кем не ладится и чего говорят.
- Ух, блин, что ж такое, - в сердцах сплюнул он. - Отправили на эту могилу бередить…
Я уже не удивлялся мату, мужики тут все только так и работают. Но сейчас Саша был серьезен. Лет ему уже к сорока было. Выпивать любил.
Решил поинтересоваться у него: о какой могиле идет речь. Я и не знал-то всех мелочей, но никаких надгробий на всей территории не видел. Может какая животина тут. Прикурили по сигаретке, а он мне и рассказывает, что, мол, в той стороне, у железного ограждения есть памятник. Такой советский, медный, как обычно мы все привыкли видеть в каждом городе. Вот только поставлен не в правильном месте. Стояла там раньше статуя, высокая, каменная, величественная. Никто не знал, когда она там возвелась, но приходили к ней с цветами, просили о помощи, оставляли стопочки. Со временем она вся почернела, вот и снесли ее. Говорят, страх такой незачем при новой власти. Заросло там все уже. Саша махнул рукой, показывая направление. Сказал: черт с ней, нечего соваться туда, и так всем нервы потрепала.
Снова я оказался в некотором замешательстве, не удовлетворенный утаенной информацией. Ну и прибрали мы вместе все, кроме той части, куда указал Саша.
Пару дней я отдыхал. Потом вышел на сутки. Закрыл ворота в одиннадцать. Решил пройтись по территории, размять косточки. Прикурил, включил фонарик и отправился блуждать. Собаки глухо лаяли мне из-за забора. Электрический фонарь горел только на складе и освещал подъездную. Все остальное пришлось выхватывать из темноты моим ручным фонариком. О чем бы я там ни думал в тот момент, пока продирался сквозь сухие заросли и траву, я желал посмотреть собственными глазами на необычное место. Все, мол, видели, и я тоже не хотел остаться в стороне. Что-то придавало мне решимости, наверное, упрямство, пробираться среди ночи на загадочное место. Я даже не выругивался, когда мои руки царапали высохшие стебли травы. Наконец, в свете появилась бронзовая фигура, уже слегка покосившаяся, словно бы ее постамент со временем увязал в земле. Обычная такая, не примечательная. Я посветил на пожухшую траву, которая окружала памятник, даже обошел вокруг. Ничего не заприметил. Абсолютно пусто. Ничего рядом не валялось. Я уже плюнул, разочарованно пробежался напоследок лучом. Да так и замер…
Я помнил, что обошел вокруг и шагал по пустой земле, но сейчас отчетливо вырисовывался затянутый растительностью бугор. Я проморгался, ошалело одними губами выдал: «Бог ты мой». Прямо за памятником было что-то вытянутое, неровное. Я подошел ближе. Начал руками рвать заросли и очищать каменное изваяние, действительно темное. Это оказалась фигура, метра два в высоту, лежавшая на боку, словно скрючившаяся подобно замерзшему человеку. Обломанные крылья, продолговатые руки и ноги, застывшие в вечном порыве волосы. Нос у лица был обломан, отчего оно становилось плоским. Маленькие глаза. Там, где должны были быть губы, сколото. Я перекрестился сему чуду, плюнул пару раз через плечо, как какой-то деревенщина. Сам поражался, но делал все, как наобум. Затем чистил все вокруг этой фигуры на метр радиуса. Вернулся в свою сторожку, а время уже к рассвету. Заварил себе кофе.
Днем рассказал все Тараскину. Тот мне не поверил. Поспорили на бутылку «беленькой». Он отправился, а я остался, уверенный в том, что Тараскин вернется, обличив правду. Только он вернулся с подозрительно довольной ухмылкой и потребовал к завтрашнему дню свой приз. Я испытал возмущение. Мы поспорили. Сошлись на том, что после смены вместе отправимся туда.
Вот и отправились. Так как моя смена заканчивалась в одиннадцать, было так же темно, как и в прошлый раз. Тараскин перекрестился и замер, освещая перед собой фонарем. Я потоптался и выглянул из-за его плеча. Мы же еще не подошли к памятнику, а там еще и обогнуть надо, чтобы увидеть скрючившуюся статую. Меня взяла немая оторопь. Бросило в холодный пот, как только я увидел такую картину. Памятник из бронзы увяз уже по колено в земле, а прямо за ним возвышалась на три метра над землей потемневшая фигура этого странного и жутковатого ангела. Словно бы страшная тень, выросшая во зло.
- Т-ты чего это, шутить вздумал, а, Котов? – прошелестел глухо Тараскин.
- Нет, - честно ответил я, напуганный увиденным, елозить совсем не было мыслей. - Я дежурил целый день…
Мы не сговариваясь, быстро зашагали прочь. Мерзкое чувство страха подстегивало меня в спину. Лишь сдержанное молчание друга не давало мне сорваться в бег.
А потом снова моя суточная смена. Я больше не хотел соваться туда. Вообще никуда не желал соваться. Привел с собой в сторожку Колю – овчарку. Он единственный не кидался на меня. Разинув пасть с высунутым языком, сидел возле меня. Выпросил пару печенек.
Тем временем было уже три ночи. В сон не клонило. Рядом растянулся пес. А я попивал чай. Смотрел телек. Как вдруг Коля навострился и сел, испуганно заскулив, уставился куда-то в напряженном ожидании. Я выглянул в окошечко. Электрический свет рассеивался в четырех метрах. Что-то зашевелилось в кустах. Я тихо выдвинул ящичек стола и вызволил оттуда травматический пистолет. Что-то мерзко холодило внутри.
Пара минут прошла, а я даже не шелохнулся, сжимая в руке ощутимо материальный пистолет. В просвете вдруг показался нескладный силуэт. Долговязая темная фигура, будто присматриваясь и прислушиваясь, ворочала свою маленькую для большого вытянутого тела голову. Она словно бы решала, куда ей нужно. И мое сердце чуть не замерло, когда оно повернуло и пристально посмотрело в будку, где находился я. В груди сердце мерзко захлебывалось в быстром ритме. Мне казалось, я перестал дышать, когда оно медленно и неуклюже приближалось. Я погасил телек – единственный источник света. Посмотрел на пса. Он был напуган не меньше меня, хоть и не мог видеть пришельца. Животина завалилась на бок, поджав лапы и хвост, и дрожала. Я в немом ужасе пялился в окошечко, наблюдая заинтересованную чертовщину, которая решила обойти вокруг. Я слышал, как она перелезала через бьющиеся друг о друга ворота. Побилась в заднюю дверь, словно бы толкая, не откроется ли проход. Но все было тщательно закрыто на ключ. Я не мог радоваться и чувствовал себя заранее выпотрошенным. Волны паники захлестывали меня. Я почти задыхался. Снова послышалось громыхание ворот. Оно перелезло обратно. Мои волосы зашевелились на голове в буквальном смысле. В окошечко заглянуло темное лицо, замершее, как у умственно отсталого существа. Маленькие глазки бродили, пытаясь что-то разглядеть. Я точно и не знал, могло ли видеть оно меня, но не шевелился. Пистолет казался бесполезной игрушкой. Какой в нем смысл? Эту тварь нужно было убить, а не калечить. Я был истерически рад, что на окошечке стояла металлическая решетка.
Моя нижняя губа онемела и рот открылся от ужаса. На спине у этой штуки я заметил оборванные в клочья отростки крыла. Это существо вновь и вновь гремело воротами и пробовало на прочность дверь, которая закрывалась только на щеколду, явно ощущая, что этот кусочек будки можно убрать. Я почти не чувствовал, что из глаз у меня текли слезы. Стоял на месте, не упуская ни малейшей детали слоняющегося вокруг отродья. Был напряжен, как струна, и не знал, когда все закончится. Ощущал, как меня трясло и тошнило, я холодел, когда дверь навязчиво скрипела от навалившегося веса и оттягивалась за ручку назад.
Я опомнился, когда у ворот кто-то навязчиво загудел. Осмотрелся, оказалось, уже давно рассвело. Я трясущимися руками кинул в пакет вещи, обувь и, отперев дверь, кинулся к воротам. Бегом припустил в город, ошалело, подстегиваемый въевшимся в мою спину страхом.
У мамы отсиживался неделю. За ночь я поседел. В дом приходил батюшка.
Потом заходил Тараскин. Принес конверт с расчетом и бутылку «беленькой». Вместе мы ее и распили в тот же вечер.
Я снова собрал манатки и уехал.
