Странное после смерти

В детстве я очень боялся леса... Совсем малявкой я был, когда бабушка привезла меня на лето к себе, в один из ссыльных посёлков, что постепенно угасают теперь на дальнем севере нашей области. Это лето было самым сказочным летом моего детства...

СЕЛЬСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ

До сих пор в моей памяти запах пирогов из печи, пыльный чулан, полный таинственного хлама, залитая солнцем трава у ворот, чёрный от времени забор, бескрайний огород с кустами смородины и ровными рядами картохи, лесопилка и чудовищные завалы досочной обрези на краю посёлка. И лес вокруг. А точнее — тайга. Безбрежная, тёмная. Ввиду юного возраста, я избежал непременного среди деревенской пацанвы мордобития, и сразу был принят в ребячью стаю на правах мелкой личинки. Тем более, был не какой-нибудь залётный  городской — а «Евдокии Степановны внук».

Целыми днями мы носились по посёлку, суя нос куда ни попадя. Как стая воронят таскали с чужих огородов чахлую морковку и зелёный лук. Играли в войну и разбойников, забытую в городе лапту, а вечерами или срывались в клуб «на кино», или жгли костёр, и отмахиваясь от комарья и мошки травили всякие пацанячьи байки. По большей части, были это пересказы фильмов или книжек.

Но были и самобытные страшилки. Про мертвецов с кладбища, что ходят возле околицы по ночам. Про проклятого сумасшедшего деда, который был охранником в лагере и убивал зэков штыком в сердце. Про татарку-колдунью, которая насылает порчу. И, конечно же, про всякую лесную нечисть — Бабку-Ёжку, Волков, Лешего, и (местная специфика) беглых Зэков-Людоедов и Секретный Объект. По наивности своей, принимал я эти байки за чистую монету, и ложась спать долго трясся под одеялом, воображая себе всякие ужасы. А однажды, вдруг, внезапно, к нам пришёл настоящий Ужас.

СТРАННОЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Всё было как обычно — светлый северный вечер, пахнущий костром, печёной картохой, и сыростью. Блестящие глаза мальчишек, огоньки папирос, огни деревни. Крики ночных птиц, тёмная кромка леса поодаль, и негромкий, монотонный голос рассказчика... Мы опять разошлись за полночь. А утром, меня неожиданно разбудила бабка — узнать, не знаю ли я чего про Лёшку. Оказывается, прибежала его мать — не может найти сына. Я, заспанный, вышел во двор к тёте Наде, и честно всё рассказал — как сидели рядом у костра, как дружно разошлись по домам. К обеду стало ясно — Лёха пропал. А к вечеру уже весь маленький посёлок гудел как растревоженное осиное гнездо. Взрослые и ребятня обшаривали чердаки и сараи, прочёсывали опушку леса. Ничего.

Вечером, вместо привычных посиделок у костра, мы все сидели по домам. И я отчётливо помню, как вязкий, липкий страх сгущался вокруг, неслышно бродил по пустым ночным улочкам, заглядывал в окно — пока не вернулась бабушка. С ней стало тепло и нестрашно. На следующее утро, Лёха так и не объявился. Тогда к поискам приступили уже серьёзно. Вызвали участкового из соседнего посёлка. А мужики — у кого были собаки — принялись прочёсывать лес. Третий день не принёс ничего нового — лишь слухи, догадки бурлили в посёлке. И так бы и кончился этот день ничем. Но случилось то, чего все так ждали и боялись. Нашли его не мужики с с собаками, не дяденька-милиционер с пистолетом в кобуре — на Лешкино тело наткнулись вездесущие мальчишки.

Наткнулись внезапно — совсем недалеко от посёлка, в сторону реки, возле ЛЭП. Вечером парни сидели в доме у главы посёлсовета, давали показания. А вечером наша ребячья банда уже сидела у костра, возле лесопилки, и раскрыв рты слушала страшную повесть. Двое пацанов — Димон и Васька, семиклассники (по моим тогдашним понятиям уже большие дядьки) пошли по высоковольтной, прочёсывая справа и слева опушку. На Лёхино тело набрёл Димон, и сперва от страха ломанулся прочь, на просеку, громко выкрикивая Ваську. Вместе уже, чутка осмелев, они рискнули приблизиться к тому, что так напугало Димку. Да, это был Лёха. Он лежал, скрючившись как эмбрион. Кулаки его были крепко сжаты, а ступни как будто слегка вывернуты. Белёсые глаза были широко раскрыты, а зубы намертво вцепились в костяшки кулака, как будто даже мёртвый продолжал грызть свою руку.

Эта картина странной и противоестественной смерти так напугала парней, что они бросились бегом в посёлок, и вернулись к телу уже в сопровождении взрослых. Я как-то ухитрился увязаться за мужиками. Сперва меня попытались гнать. Но я — шестилетний мальчишка изнемогающий от ужаса и любопытства так и тащился за всеми, прибившись в конце-концов к Ваське и Димке. Место нашли быстро — по приметной опоре ЛЭП. Но когда сунулись в лес — все оторопело замерли, глядя на странную, противоестественную картину, что открылась нам.

На примятом мху лежала лишь оболочка Лёхиного тела. В прямом смысле оболочка. Грудой тряпья лежала одежда, а поодаль, как сброшенная гадючья кожа, лежала синюшная кожа, покрывавшая когда-то человеческое тело. Мне до сих пор иногда снится ночами эта кожа — мёртвая, дряблая, со смятой маской лица, скальпом коротких светлых волос, грязными перчаточками рук. Как пустой пакет из-под мусора. Как сдутый шарик. Я отчётливо разглядел все телесные подробности, родинки, и уродливый надрыв на спине — как будто кто-то надорвал Лёху снаружи, и вынул его из кожи вместе с мясом и костями. Но что было странно — ни капли крови, ни клочка плоти не было рядом с этим кожаным мешком. Как будто мертвец, бабочкой из кокона, вылупился из собственного тела, и пропал.

И очень странно повела себя собака, бывшая с нами. Лайка испуганно жалась к своему хозяину. Скулила. А когда взрослые принялись осматривать всё кругом — вырвалась от хозяина и сбежала. Нас с мальчишками, от греха подальше, взрослые пинком отправили прочь. И мы, вусмерть перепуганные, бежали не останавливаясь до деревни. К вечеру мы вроде бы и отошли от увиденного. Вечером, когда ребятня собралась возле костра, парни были в центре внимания, и важно пыхая папироской, расписывали всю картину в деталях. Но — чувствовалось, им не по себе. А я и вовсе сник.

Эта мёртвая кожа, эта одежда — всё мерещилось мне как наяву. В конце-концов я от напряжения разревелся, и меня отвели к бабушке. Потом настал новый день. И ещё один. Но мой светлый, зелёный мир необратимо изменился. Стало тусклым солнце. Тревожными сновидения. Над посёлком как будто сгустился пропитанный слухами и догадками липкий сумрак. А вокруг — безмолвный, страшный, чёрной стеной стоял вечный и бескрайний Лес. Бабушка моя заметила перемену, случившуюся со мной, и поскорей увезла меня в город, к матери. Вот такой странный случай в тайге пришлось увидеть мне. Лишь там, в городской суете я начал приходить в себя. Ночные страхи оставили меня. Перестал сниться Лёха (вернее то, что осталось от него). Я как будто стал сильнее и взрослей. Но, с тех пор я начал бояться леса. Страх этот со временем утих — когда я стал старше, и научился разбираться в хитросплетениях лесных тропинок, голосах птиц, деревьях и травах. Но опаска, ощущение неведомого не отпускали меня в лесу никогда.