Ровно за неделю до знакомства с будущим мужем мне приснился сон, в котором регистрировался мой брак с молодым человеком К...ым Максимом Константиновичем. Во сне я вписывала наши с ним имена перьевой ручкой чёрной тушью в «Книгу регистраций...», писать пером с непривычки мне было очень сложно, мне с трудом давалась каждая буква, а имя - отчество будущего супруга были такими длинными... Наверное, поэтому я так чётко всё и запомнила. Проснулась я с ощущением слепой влюблённости в неведомого Максима.
Спустя неделю, очень ранним зимним утром, я ехала в трамвае на работу. На очередной остановке, сквозь заснеженное окно, я встретилась взглядом с молодым человеком и очень обрадовалась тому, что он сейчас войдёт в этот трамвай, так как у меня появилась стойкая уверенность в том, что я его знаю, вот только имени его вспомнить не могу. Конечно, я ошиблась, и познакомились мы с ним только в этом трамвае. Звали его Максимом, но тогда это имя отчего-то не навело меня на мысль о моём сне.
Сон ясно вспомнился, когда спустя время я впервые взяла в руки документы Максима, а точнее его «Военный билет» - на первой странице чёрной тушью было аккуратно выведено: К...ов Максим Константинович. Через месяц мы стали жить вместе, а спустя год поженились.
За несколько месяцев до знакомства со мной Максим расстался с девушкой, которую звали, как и меня, Светланой. В течение всего времени, предшествовавшего нашей свадьбе, Света не теряла надежды возобновить эти отношения, потому что продолжала любить Максима. А Максим любил меня. Известие о назначенном дне регистрации нашего брака свело Свету с ума, буквально. Месяц она лечилась в клинике, затем была выписана домой под контроль родителей, которые и заперли её дома в день нашей с Максимом свадьбы. А у нас, начиная с подачи заявления в ЗАГС, вс пошло наперекосяк.
На регистрацию мы опоздали, в назначенное нам время зарегистрировали другую пару. Во время регистрации внезапно прекратила работать видеокамера, правда оператору спустя время снова удалось её включить и мы, уже специально для камеры, заново расписывались, точнее водили ручкой по написанному, заново обменивались кольцами, которые, сделанные на заказ, оказались нам не по- размеру — мне велико, а Максиму мало, заново танцевали первый танец. Из ЗАГСа мы, по настоянию свекрови, поехали на кладбище чтобы возложить цветы на могилу отца Макси ма. Вечером, в разгар веселья, мы разругались и я ушла с собственной свадьбы одна, а Максим продолжил веселить гостей. Снимая в доме у свекрови свадебное платье я вдруг увидела, что по всему краю подола (а это несколько метров ткани) в три ряда одна к одной продеты мелкие иголки. На следующее утро все эти иголки таинственным образом исчезли. Тогда я посчитала, что это возможно свекровь таким образом желала уберечь меня от свадебной порчи. Как оказалось та же история была и с пиджаком Максима, точнее с его подкладкой — иголки были и там. Он вооб ще не придал этому никакого значения.
С начала нашей теперь уже законной супружеской жизни прошёл месяц. К нам с визитом приехала свекровь, навезла кучу разных совершенно ненужных в нашей обустроенной квартире вещей. Среди этих вещей были две перьевые подушки. Свекровь настоятельно попросила чтобы с этого дня мы с мужем спали именно на них, при этом она чётко обозначила где моя подушка, а где Максимова. Меня это слегка насторожило, но и только. Прошло несколько лет прежде чем я узнала нечто странное о тех подушках.
С Максимом мы жили очень плохо. Спасало наш брак только одно — рождение сына Дениса. Именно это имя я дала своему ребёнку в давнем-давнем сне, в котором было жаркое лето и мой муж, которого у меня тогда и в помине не было, упорно хотел назвать нашего сына Ильёй, а я почему-то всеми силами этому препятствовала. В жизни всё так и случилось — в знойный июльский полдень у нас родился мальчик, все родственники Максима настаивали на имени Илья, в честь своего трагически погибшего родственника. И всё же я отстояла имя Денис.
Я несколько раз порывалась разорвать отношения с опостылевшим мужем, уходила, убегала, но он всегда шёл за мной по пятам, буквально дышал мне в спину, брал меня за руку и уводил с собой. А я шла за ним как на казнь - чья угодно другая воля управляла мной, но только не моя. У меня её просто не было.
Как-то за месяц до нашей свадьбы на Рождество к нам в гости приходила наша подруга Маринка. Решили гадать, приобщили к этому делу Максима. Всем троим выпало в тот год обручальное кольцо. Про нас-то всё было и так известно, а вот Маринка со своим будущим супругом на тот момент даже знакома не была и, тем не менее, ещё до конца года действительно вышла замуж. На следующее Рождество мы снова гадали. Нам с Максимом вновь выпали обручальные кольца, но, так как мы уже были женаты, я сказала что это должно быть к разводу.
Ещё на свадьбе я вдруг заявила Максиму что наш с ним брак продлится ровно полтора года. Так и случилось — однажды утром я проснулась с твёрдым решением развестись. В моём паспорте в графе «Семейное положение» стоят теперь два штампа и две даты : первая о регистрации брака «10.02.2001 г.», вторая о расторжении брака «10.08.2002 г.».
Что касается Дениса — до трёх лет наш сын не говорил и в три года его признали инвалидом детства. На тот момент я обежала с ним всех врачей, обошла все клиники, все диагностические центры. В каждом из них мне выдавали справку, в которой говорилось, что по данному профилю ребёнок совершенно здоров. И так раз за разом. А Денис всё так же молчал и врачи не могли найти этому объяснения.
А ещё я никак не могла оторвать себя от теперь уже бывшего мужа Максима. Даже после развода нас буквально швыряло друг к другу, это было похоже на раздвоение личности, когда умом понимаешь, что не надо этого делать, а ноги сами ведут. Эта бесконечная борьба внутри себя просто изматывала нас год за годом. Это трудно объяснить - мы не хотели быть вместе, но у нас не получалось быть врозь. Через три года после развода и наших метаний мы решились обратиться за помощью к знающей бабке с тем чтобы она отлепила нас наконец друг от друга, а ещё мы привезли с собой Дениса.
Посмотрев на него бабка сказала, что он заговорит к пяти годам. Что касается нас с Максимом — то, как она выразилась, нам было «сделано» через кладбищенскую землю кровной родственницей в годах. А Максим, мол ,плюс ко всему, был ещё до свадьбы «завязан» молодой девушкой на имени Светлана. «Снять» с нас «это» она не взялась, сказав только что средоточие всего этого беспредела находится у меня в квартире и нам надо самим это «нечто» уничтожить.
Прошло ещё около года, в гости ко мне приехала мама и мы с ней в один прекрасный день вдруг решили перестирать подаренные когда-то свекровью перьевые подушки. В одной из них, в самой глубине, среди перьев я нащупала «нечто». Это был сложенный в несколько раз и обмотанный нитками тетрадный лист, внутри которого лежала горсть земли, завернутый в носовой платок и застёгнутый булавкой. Сам лист был исписан непонятными словами, то есть буквы были русскими, но складывались они в какую-то тарабарщину. И между ними в каждой строчке наши имена — Света, Максим. Мама увезла мою находку с собой в станицу и там сожгла в печи.
Денис заговорил совершенно неожиданно и чётко вскоре после своего пятилетия. В тот же год с него сняли инвалидность, а ещё через два года он пошёл в самую обычную школу вместо специализированного интерната, который ему пророчили врачи.
Максим ещё долго пытался устроить свою личную жизнь, переходя от одной женщины к следующей. Сначала была Вика, потом Юля, потом Ира. Но отношения ни с одной из них отчего-то не клеились, пока Максиму не встретилась очередная Светлана, с которой он живёт уже три года и по-моему счастлив.
Сейчас мы с ним живём в разных городах за тысячу километров друг от друга. Мы в разводе уже девять лет, у каждого из нас своя личная жизнь, свой круг общения, но иногда мы звоним друг другу — без всякого повода, просто так. И тогда мы говорим часами всё равно о чём, просто слушая голос друг друга...
