Моя мама работает в школе учителем ИЗО и технологии. Работа в школе еще та, и об этом знаю я сама не понаслышке. Мама не только ведет уроки (учителей - технологов в школе всего два), но и оформляет классы, и выставки поделок и рисунков организует, и внеклассные часы и мероприятия проводит. У моей мамы не только большая нагрузка, но еще начальство любит давать и дополнительные работы, особенно во время каникул. Одна из таких - перепись детей в том микрорайоне, где располагается школа. Занятие еще то - ходишь по квартирам, ищешь семьи с детьми (начиная с грудничкового возраста и заканчивая теми, кто уже учится в ПТУ), фиксируется место их проживания, возраст, родители и т. п. Из собранной информации формируется база данных, по которым вычисляется сколько будет детей - первоклашек в следующем году, сколько детей собирается идти в ГПД и т. п. Точно не знаю зачем это надо, хоть таблицы эти помогала составлять. Муторно, неинтересно, и много свободного времени убивает. Ходить в слякоть по улицам, шариться по подъездам и возвращаться в один дом не по одному разу (часто дома никого не бывает) - то еще "удовольствие". Да и район, где школа располагается, мягко говоря, благоустроенностью не отличается. Зато школа богатая и кичится уровнем образования... Парадокс.
В эти осенние каникулы мою маму снова отправили на такое утомительное дело - на перепись детей. Выделили ей для прохождения квеста "перепиши детишек" четыре многоэтажки, улицу с частными домами и общежитие прикомбинатовское. Обычно мама не одна ходила - боязно. Брала с собой подругу Людмилу - библиотекаря, добродушную, но весьма бойкую женщину. В эти каникулы она уехала к дочери в Подмосковье, и маме пришлось переписывать в одиночку.
Погода стояла отвратительная: моросил изо дня в день мелкий дождь, дороги расползлись грязью и лужами, и при этой всей красоте еще и ветер сильный - в такую погоду хорошо сидеть дома и пить чай, закутавшись в пледы. У мамы моей еще к тому же бронхит хронический, а такая погода способствует его обострению. Начальству, собственно, до этого дела нет. Нужно детей переписать – значит, иди и делай. Трудно найти занятие хуже этого... Мама уходила часов в девять утра, возвращалась в три, - поесть, отдохнуть, и снова топала переписывать. Возвращалась раздраженная, усталая, промокшая и замерзшая. Проклинала все на свете, пила чай с медом и не выпускала из руки ингалятор. Сами можете представить, каково это. И даже не знаешь, что проблематичней - стоять по часу у двери с кодовым замком или отсутствие хозяев квартиры. Возвращаться к некоторым приходилось не раз. А уж если говорить про частный сектор... Одни собаки без привязи, готовые, с лаем, перепрыгнуть через забор и наброситься на всех подряд, расшатают любую нервную систему.
Так вот, мама начала перепись, по традиции, с многоэтажек, затем походила по частным домам и уже потом приступила к общежитию... Каникулы близились к концу, погода ухудшалась, я маялась с составлением таблиц для базы данных (мама так и не научилась пользоваться Microsoft Offise и создавать там таблицы).
Прикомбинатовских общежитий, вообще, у нас в городе два - одно добротное, светлое, с комнатой школьника и православным центром, расположенными на первых этажах. Там у меня одноклассница жила, и мне приходилось бывать - большие кухни, просторные коридоры, лампочки всегда горят, полы всегда чистые, потолки и стены не исписаны всем подряд, на вахте - мягкая мебель, телевизор и детский уголок. А вот второе, побольше, оставляет желать лучшего.
Проживает там людей, соответственно, больше, чем в той же многоэтажке. Мама старательно откладывала поход в него до самых последних сроков, но, так или иначе, идти пришлось.
Была пятница, около часа дня, когда она начинала обходить первый этаж. Узкие коридоры, темно, шумно, грязно, с номерками на комнатах путаница. Туда-сюда снуют женщины со сковородками или в бигудях, резвятся дети разных возрастов, курит по углам молодежь.
На третьем этаже мама была часам к четырём. Уже усталая, с разболевшейся головой. В коридоре там оказалось намного тише и спокойней. Она постояла у окна, сложила уже исписанные бумаги с данными детей и припасла новые, немного отдохнула и дальше, по квартиркам. В первых пяти тишина, в следующих ни одного ребенка.
Идет по коридору, а ей навстречу бабулька в платочке - кожа да кости, в выцветшем платье, фартуке, и платке, надвинутым на лоб. Идет, за стенку держится, что-то бормочет. Мама было мимо шагнула, так бабулька голову подняла, хвать её за рукав куртки и спрашивает:
- Дочка, ты к кому это?
Мама смотрит на неё и чувствует, как сердце от боли сжалось - все сухонькое лицо старушки покрыто синяками и ссадинами, глаза испуганно -затравленно смотрят, губа нижняя разбита и дрожит. Господи, думает, у кого рука поднялась такую пожилою женщину ударить? Хотя, может, упала?.. Да непохоже...
- Да из школы я, - отвечает мама, качая головой - детей переписываю. Скажите, есть тут у вас дети у кого на этаже? Может, знаете, у соседей ближайших хотя бы?
- Погоди, отведу тебя, дочка - тихо говорит бабулька и тянет маму за собой, - Пойдем, пойдем... Отведу, близко совсем...
Мама недоуменно следует за старушкой. Не прошли и пару метров, как остановилась бабулька напротив одной из комнат, дверь приоткрыла - незаперта была и говорит маме:
- Вот, дочка, живу здесь... Бери, все бери, что надо... У меня ж не заперто. Бери, вон...
Комната небольшая. Окно занавешено застиранной занавеской, в углу на табуретке - старенький телевизор, у стены - кровать на пружинах, застеленная одним пледом и клетчатым одеялом. На полу - ни одного ковра, ни ковровой дорожки. Обои облезли, под потолком - засаленный пластмассовый абажур с тусклой лампочкой. На стене у входа - старое-старое серое потертое пальто. Под окном - тумбочка, покрытая куском мешковины, а на ней - иконка, да свечка церковная. А бабулька заходит вперед, и приговаривает, разводя руками:
- Бери, дочка... Уж прости, нет больше ничего у меня... Все забирай, мне не жалко... - замерла напротив входа, руки молитвенно сложила перед грудью, сама к стене прислонилась плечом... Голос тихий, подрагивающий... Лицо все разбито, сама едва на ногах стоит...
Мама стоит и даже шелохнуться не может. Да и выговорить тоже... Смотрит то на старушку, то на её комнату и чувствует, как сердце сжимается и как к горлу комок подкатывает...
- Бери, бери дочка... - бормочет бабулька - Мне ничего не жалко, ничего...
- Да вы что! - выдохнула мама и отшатнулась - Ничего, мне не надо! Что вы! - и тут же выскочила из комнаты, и прочь зашагала, забыв про перепись. Спустилась вниз, отдышалась. Тяжело стало на душе, горько и больно... Мы сами не особо богато живем, а тут совсем... Старушка совсем отчаялась или у неё часто деньги вымогают, как сейчас это бывает... Мама решила сегодня закончить с переписью и пошла домой - уж очень тяжко на душе было.
На следующий день вернулась, тоже днем, и с тяжелым сердцем поднялась на третий этаж. В этот раз коридоре было гораздо оживленнее. Одна молодая женщина с супругом, в одной из квартир, в которых вчера отсутствовали, помогли почти всех соседских детей перечислить. Маме оставалось только пройти еще пару квартир, в наличии в которых детей пара супружеская сомневалась. Прошла мама, скрепя сердце, и мимо квартиры той бабулечки - на этот раз дверь плотно закрыта. В соседней комнате открыл мужчина – говорит, живет гражданским браком с женщиной, у неё сын, который в ПТУ учится. Мама говорит, и его тоже надо в списки занести.
Пишет, и все машинально поглядывает в коридор - не идет ли та бабулька. Нет, не идет. Когда закончила записывать, спросила, не удержалась, про соседку-старушку. Мужчина рукой только махнул - говорит, жила, тут престарелая женщина, баба Люся, одна совсем, родные не навещали её. Бедно жила, от пенсии до пенсии. В одном пальто зимой и летом ходила. Так полгода назад средь бела дня к ней вломились местная шпана - два подростка и местный бомж, который все в общежитии обитал, хоть его и гоняли. Избили старушку до полусмерти, отобрали остатки полученной пенсии, все нехитрые продукты, что нашли и даже немудреные пожитки утащили. День был рабочий и только к вечеру соседи узнали, что произошло, да милицию со скорой вызвали. Бог с ними, с деньгами и вещами, бабульку так бессмысленно исколотили, что скончалась она. Бомжа притащили в отделение сразу, подростков он сдал. Они все ревели и говорили, что не хотели, ведь бабулька, говорили, сама все отдавала и плакала... Наказали вроде всех троих, хоть и не сурово. Хоронили бабу Люсю, скидываясь всем общежитием, а в комнате до сих пор никто не живет. Точнее, кто-то там прописался, но не проживает.
Мама совсем оторопела под конец истории, рассеянно попрощалась с мужчиной, шагнула дальше в коридор...
Её не было страшно, ей не было жутко от осознания увиденного вчерашним днем, как она нам с отцом признавалась... Ей было невыносимо горько и до боли мучительно осознавать, что есть вещи в жизни ужаснее, чем те, что находятся за её гранью.
