В начале лета я демобилизовался из армии после срочной службы, и пару месяцев отдыхал. Потом стал я потихоньку подыскивать себе что-то. Но нигде хороших денег у нас не давали.
Все решила случайность. Сижу я как-то на лавочке во дворе, скучаю. И вдруг вижу, Лешка (мой кореш) въезжает во двор на новенькой машине. Он рассказал мне, как после службы также маялся в поисках работы, как и я, а потом ему умный человек подсказал, что нужно на север завербоваться. Так он и сделал — попал в бригаду вальщиков леса. Тяжелые условия, жить нужно в бытовке. Но зато за месяц такие деньжищи отваливают, что мама не горюй. Лешка за полгода на свою машину заработал, да еще осталось. Отпуск уже кончается, и пора ему уже возвращаться назад.
Ну, у меня сразу же мысль возникла с ним поехать. Оказалось, что у них в бригаде сейчас недобор, так что меня возьмут.
Двое суток на поезде, потом вертолет, и в завершение три часа на вездеходе — так я оказался в том месте, которое мне рекламировал Леха. Мужики там работали суровые — бывшие заключенные, которые ничего кроме валки деревьев делать не умели. Приняли меня хорошо, посвятили в лесорубы, и на следующий день я уже получил бензопилу. До лесоповала меня, разумеется, не допустили — поставили сучьё опиливать. Нудная неинтересная работа, которую надо кому-то выполнять. Совсем другое дело, когда ты валишь корабельную сосну — это песня! Истинное творчество вперемешку с адреналином.
Только через три месяца я впервые попробовал, и больше ни о чем не мог мечтать, как об этом. И вновь все решила случайность — один из вальщиков заболел, и его отправили на «большую землю». Его место в строю занял я.
Только вот, где-то через месяц, я начал чувствовать душу деревьев, слышать, как они кричат перед смертью, молят о пощаде. Мне стали сниться по ночам разговоры с ними, и я просыпался от ужаса.
Однажды мы вышли на участок с очень качественными стволами. Даже наш видавший виды бригадир такой красоты не мог припомнить. Жалко было валить, но ничего другого не оставалось. Эти деревья умирали молча, как будто презирая нас — их убийц. Жутко мне стало тогда, скрывать не буду.
Както раз я подтащил пилу к одной из сосен и только решил сделать первый надпил, как услышал в своей голове голос: «Только попробуй, и умрешь!» Я вздрогнул и заглушил двигатель. Ноги подкашивались как ватные, и я сел на пень. Тут подходит ко мне Леха и спрашивает, в чем дело. А я ему ответить ничего не могу — язык отнимается. Видимо, он решил, что я переутомился, и взялся помочь. Завел пилу и стал вгрызаться ею в кору.
И тут я заметил какоето движение наверху и заорал что было сил. Леха с трудом услышал меня сквозь рев движка, повернул ко мне голову, и в этот момент на него упала здоровенная сухая ветка. Пробив своим концом шапку, она вошла в мозг моего друга. Оседая, он выпустил из рук пилу, и та, выскочив из пропила, превратилась в мясорубку. К тому моменту, когда мы поймали ее, все вокруг оказалось забрызгано кровью. Спасти Леху было уже невозможно — конвульсии быстро закончились, и он испустил дух.
После этого случая всех нас замучили следователи, но у меня хватило ума не рассказывать им ничего о голосах деревьев. Иначе в дурку бы загремел. Я наотрез отказался продолжать работу, получил расчет и вернулся в Москву. Теперь меня уже устраивали любые деньги — по крайней мере, хоть в живых останешься.
