Я пришла в замешательство — и оттого, что она заговорила о погибшем, и оттого, что не знала, кто такая Мария. Через много лет, решив написать о Саше повесть и собирая материалы, я обнаружила, что у брата была другая мать — Мария, первая жена моего отца.
— Здесь Николай, кто он? — вывел меня из оцепенения голос Ванги.
— Это брат моей матери, он пропал без вести.
— Не пропал, погиб на войне. Ой спрашивает тебя о Татьяне и Юрии.
— Татьяна — вдова дяди Николая, о Юрии, его сыне, ничего сказать не могу...
Но Ванга словно забыла обо мне и обращалась к невидимому мне духу моего дяди — кадрового офицера Николая Становенко:
— Юрий недавно тяжелую операцию на ноге перенес, но все обошлось.
Я не знала таких подробностей, но эти слова полностью подтвердились.
— Хочешь поговорить с отцом? — вдруг спросила Ванга. — Он здесь.
Не знаю, от ее ли слов, от моей ли теперь уже безусловной веры в ее слова и возможности, но я вдруг ощутила спиной холод, стала обливаться холодным потом.
— Совсем недавно умер, удар получил,— сказала Ванга и тут, видимо, почувствовала мое состояние.
— Не надо о мертвых,— цепенея от ужаса, выдавила я.
Отца, умершего внезапно от инфаркта, похоронили совсем недавно, и это была еще свежая рана и боль...
— У тебя в Москве собственный дом есть,— произнесла прорицательница, меняя тему.
— В Москве ни у кого нет собственных домов,— ответила я.
— Есть, совсем небольшой собственный дом.
Эта тема была мне неинтересна, но Ванга словно наткнулась на какую-то преграду и, казалось, не могла сдвинуться с места, пока не одолеет ее. Она задавала все новые вопросы, качала головой. И вдруг меня осенило:
— У нас есть на садовом участке крохотный домик-курятник.
— Вот оно! — облегченно вздохнула Ванга, нащупав какие-то лишь ей ведомые нити, и разговор перешел на совсем обычные темы — что сажают под Москвой, растут ли там помидоры, можно ли покупать землю. Теперь это была простая деревенская женщина, интересующаяся житейскими вопросами. Разговор затянулся, я пробыла у нее почти час. Видимо, Ванга не была удовлетворена теми советами, которые смогла дать мне, тем, что, могла сообщить, потому что, прощаясь, дала мне записку: «Эту другарку (товарища) приму еще раз в августе месяце этого года». На записку мне поставили печать, так я стала обладательницей индивидуального пропуска к ясновидящей.
Второй раз выбралась к ней через много лет. Просроченный пропуск все же оказал действие. Наверно, она не помнила меня, во всяком случае, ничем не выдала, что знает, а я не стала напоминать о предыдущей встрече.
К этому времени сбылось ее пророчество: я сменила профессию, была уже не инженером, а спецкором журнала «Россияне». Я услышала от нее и о переменах в личной жизни, и о переезде в другой город. Но самым интересным оказался общий разговор — о жизни, ее законах, непреложности их действия, о возможности общения с умершими, ее вере. Дословно я не запомнила этого разговора, но запомнила его тональность, общее направление, созвучное и моим собственным мыслям. Именно этот разговор, воспоминание о нем позднее послужили толчком к циклу стихов. Одно из них, предназначенное для экологического сборника, я прочитала на вечере.
Возможно, мы пошли не тем путем
И не на пользу вехи эволюции?
На нас, возможно, гибельным дождем
Совсем иные истины прольются?
Возможно, нам дано было летать,
И под водою жить, и в Космос дальний
Себя усильем воли отправлять,
И познавать спасительные тайны?
