Я, как и многие из вас, люблю лишний раз пощекотать себе нервы: почитать страшилку на досуге или посмотреть ужастик перед сном. Иной раз бывает потом, что пугаюсь ночью грохотания на чердаке (живу на последнем этаже в сталинском доме в Питере), или старика-алкаша из соседней комнаты, который имел манеру передвигаться по коммуналке совершенно бесшумно. Но в целом, так скажем, я в мистику не верю. Я считаю, что люди и их извращённое сознание — самая страшная угроза. Есть ещё что-то вроде развитого шестого чувства или интуиции, но галлюцинаций или натуральных столкновений с нечистью в моей жизни не было. За исключением, пожалуй, одного случая в детстве. О нём и хочу рассказать. История эта не страшная вовсе, но правдивая. Некоторые из вас, наверняка, читая, вспомнят нечто подобное, поэтому и пишу.
Было мне тогда лет пять или меньше. Мама с отцом плохо жили: отец запил с перестройкой, к тому же, по словам мамы, был ленивым и безответственным. Она говорила, что это всё «гены» — его прямые родственники были выходцами из сибирской деревни Сузун — думаю, уже и в те времена большинство сёл и деревень начало вымирать от зелёного змия. Так что мои бабка с дедом по отцовской линии пили по-чёрному круглыми сутками. Мать негодовала, откуда у них, дескать, столько здоровья, чтобы не просыхать никогда. В году 91-м они за бутылкой самогона с сельским старостой переделали документы нашей квартиры на себя (приватизация была не слишком распространённым явлением) и вытурили нас с матерью в холодную заплесневелую однушку на последнем этаже, а сами въехали в нашу двушку, где продолжали своё незатейливое существование. Жить, впрочем, мы остались в одном подъезде. Надо ли говорить, как люто мама их ненавидела — называла их при разговоре исключительно «алкашами» и «сволочами» и меня сызмала научила их так называть, не разрешала здороваться, встречая их в подъезде, и даже слово «отец» стало табу в нашей семье.
Бабку по отцовской линии звали Лизкой, я всегда её боялась. Тело у неё было крупное, лицо одутловатое и красное, глаза бесцветные, а вокруг всегда витал стойкий запах самогона. Вообще, как сейчас помню, меня тогда из-за неё даже пугала голова из популярной в то время заставки телекомпании ВИD — очень уж она походила на бабку-Лизку. Дед был сухим желтушного цвета стариком, я почти никогда не слышала, чтобы он разговаривал.
Матери приходилось работать очень много. Вообще, не знаю, как бы мы жили, если бы нас не поддерживали её родители — мои любимые дедушка и бабушка, которые были совершенным антиподом той пропитой парочки. Так что воспоминания моего детства неразрывно связаны с бабушкой, с которой мама меня на ночь оставляла. Даже будучи привезённой к родным, я всё равно плакала, когда мама уходила, но под ночь смирялась и успокаивалась.
Так вот, случай произошёл в одну из тех ночей. У бабушки в то время был частный дом из нескольких комнат. Обычный такой, разделённый на две половины с родственниками: общие сени, на входе белёная печка, холл и выходившие из него двери в комнаты. Бабушкина кровать стояла в комнатке, похожей на чулан, прямо у окна, выходившего в сени. Рядом была старая тумбочка и напротив потёртый диван — так что места в комнатке оставалось разве что только для того, чтобы ноги с дивана и с кровати спустить. Бабушка меня каждую ночь учила читать молитву и вскоре после этого начинала громко храпеть, но мне это спать не мешало никогда.
В ту ночь сплю я на диване, бабушка на кровати напротив храпит, и вдруг просыпаюсь от странного ощущения, будто из холла кто-то к дверям нашего чулана подкрадывается. Глаза открываю и немею от ужаса: тень коренастого карлика в проёме отчётливо стоит. Лежали мы ногами к этому проему, и я чувствую, что мои ноги как будто обволакивает тёплой наэлектризованной волной. И воздух вокруг как будто немножко зарябил, или в глазах у меня потемнело. Хотя и так ведь тьма непроглядная в комнате, а я этого карлика различаю, и в голове кровь пульсирует. Ведь это бабка-Лизка, сжатая до размеров карлика: лицо её, ухмыляющееся, такое же опухшее с попойки. Существо будто на шарнирах плавно и бесшумно к дверному проёму приближается, и ступни мне начинает жечь. Вот его голова уже сравнялась с подлокотником дивана. И я чувствую, что чем ближе оно приближается, тем больше у меня в глазах рябит, всё громче помехи и шумы вокруг, уши закладывает и всё тело сковывает — всё выше и выше. Горло онемело — кричать не могу (после этого меня во сне часто это ощущение посещало), ужас такой сильный мной овладел, что всё моё окостеневшее тело просто швырнуло в сторону тумбы — промелькнула мысль, что хоть грохотом бабушку разбужу, раз горло не слушается. Ударилась я или нет, не помню, но после этого резкого движения что-то просипеть, кажется, получилось — бабушка проснулась, и дальше я не помню ничего. Наверное, меня успокоили.
Я так хорошо до сих пор помню этот резонирующий воздух и ощущение присутствия неведомой силы, принявшей облик, схожий с родственником, что это не могло быть сном. Не знаю, могла ли моя бабка колдовать или пытаться навести на меня порчу, или это было что-то другое, сотканное из уже существующего страха… Но с тех пор я будто оградила себя толстой завесой от всех этих тонких миров, населённых неподвластной нам силой. У детей, безусловно, более чувствительное восприятие — страшно представить, чего мы, взрослые, порой не видим или не чувствуем. Но это не мешает нам с удовольствием создавать в нашем воображении всё новых и новых монстров.
