Когда на городском рынке я остановила мужа Богдана у лотков со свежей рыбой, то и не думала, что это так плохо закончится. «Давай возьмем пару карпиков, - предложила я, - на жареху. Или уху сварим». «Еще чего! – возмутился он, отходя от прилавка, – чтобы я, заядлый рыбак, рыбу на базаре покупал? Сам наловлю для любимой! И получше, чем эти пескари!» Я вздохнула и пошла следом - муж у меня авторитетный человек, не любит, когда ему перечат. А сама подумала: «Когда-то это будет?»
Было это через пару недель.
В ту осень похолодало не по кубански рано и уже в сентябре захмарило, задождило. В тот вечер, приготовив ужин и уложив детей спать, я уже стала тревожиться – время близилось к одиннадцати, а мужа все нет. Работал он главным инженером, авралов особых у них не случалось. Бывало, конечно, что задержится, но не допоздна. Где же он может быть?
Я выключила свет, решив прилечь в халатике.
И вдруг меня будто магнитом притянуло к большому окну в зале. Подбежав, я встревожено всмотрелась в темень, но мой взгляд был где-то далеко - за домами, за полями. И еще дальше. По телу пробежал холодок, волосы на голове зашевелились, как будто через меня пропустили ток, на глаза навернулись слезы.
«Богдан там… погибает!» – в страхе подумала я. – Господи, спаси! У нас же двое детей! Пожалей их!»
В голове лихорадочно проносились обрывки каких-то молитв, я без конца повторяла: «Господи, спаси! Богородица, помилуй!» Передо мной, будто наяву, возникла картинка: я – в черном, на руках плачущий трехгодовалый Максим, рядом сгорбленная от горя дочь. И – могила, забросанная яркими венками. «Нет! – в страхе шептала я, - этого не будет! За что? Господи, спаси! Богородица, помилуй!»
Сколько прошло времени – десять минут, час – не знаю. И вдруг меня будто отпустило. Дикое электрическое напряжение исчезло. Я разжала онемевшие пальцы, которые намертво сцепились у горла. «Что со мной? – приходя в себя, огляделась я. – С чего я взяла, что Богдан умер? Он жив! Теперь жив». Еле держась на ногах, я добрела до дивана и рухнула.
Проснулась я от страшного грохота - кто-то стучал кулаком в дверь. Я вскочила, взглянув на часы: без пятнадцати час. Это, наверное, Богдан вернулся. Почему же он не звонит, а так ломится? Может, я не слышала звонка? «Кто там?» – спросила я. «Открывай! – раздался крик мужа. – Спишь, пока я помираю?! Открывай!» Я распахнула двери и он впал в дом. Швырнув на пол мокрый мешок, судя по запаху – с рыбой, нетвердой рукой оперся об косяк. Он был ужасно пьян - еле на ногах держался, я его таким еще не видела. О чем можно говорить с человеком, когда он в таком состоянии? Пустая трата времени. Я, молча, помогла ему раздеться, довела до дивана.
«Это ты… ты виновата, - вскрикивал он, - что я чуть трагически не погиб! Рыбки захотела? Ик! Если б не сын… Это он меня спас - пришел и… вытащил. Ик! Свети-ился!»
Он еще недолго полепетал что-то такое же обиженное и заснул.
У меня был шок! Так, значит, это правда? Он где-то погибал в то время, когда я в слезах стояла у окна! И оно выходит в ту сторону, где река… Слава Богу! Он услышал мой вопль и спас Богдана, ради сына.
Я огляделась, будто новым зрением: посапывали дети в своих кроватях, муж что-то пьяно бормотал во сне на своем диване - семья в полном сборе. Никаких тебе венков и сгорбленных фигур! Как хорошо!
Утром, собираясь на работу, Богдан со мной не разговаривал, прятал глаза. Я тоже молчала. И только вечером Богдан рассказал, как было дело:
Мол, я же обещал тебе рыбки - должен выполнить. Я же не пацан какой, языком зря болтать. Позвал друзей, мол, для жены рыбы надо наловить. Но все как-то сразу не заладилось. То у ребят помехи – еле выбрались, то машина на дороге заглохла, едва завели, то лодку, которую раньше спрятали, найти не могли. Пока все было готово, уже стемнело. Выплыли на средину реки, закинули сеть, стали тянуть – не идет. Видно, зацепилась за корягу. Надо б лезть - распутывать, да вода холодная и темень, хоть глаза выколи. Фонарь, конечно, забыли. Решили оставить сеть – после за ней приехать. Но Богдану стало досадно. Подумаешь – вода холодная, он же бывший спортсмен! Нырнул, и сразу нашел, где зацепилось. Дернул, сеть всплыла и… опутала его. Намертво. Чем сильнее он трепыхался, пытаясь вырваться, тем больше запутывался. А тут еще судорога ногу прихватила. В глазах потемнело, в легкие вода хлынула.
«Совсем не больно было, только страшно, - рассказывал Богдан. – Все, думаю, конец пришел. И сдался. Опускаюсь на дно, глотая воду, и вдруг вижу – что-то светится вверху. Смотрю - сын, Максим, надо мной. Сияет, как ангел, руки ко мне тянет и зовет:
«Папа, папочка, вернись!» Я рванулся к нему, и вдруг сеть сама с меня соскользнула, и я пробкой вылетел наверх. А там - ребята уже в панике. Ждали, ждали и поняли, что беда - утонул. Тянуть сети нельзя, а то еще больше запутаешь. Нырять – вместе ко дну пойдем. То-то обрадовались, когда утопленник всплыл! Хорошенько водкой растерли и – внутрь тоже дали. Крепко мы выпили – за спасение утопающих.
Они все тебя ругали, мол, чуть мужа не утопила, русалка! Купила б себе пару рыбин, делов-то! А я же сам виноват, хотел тебе сюрприз сделать – большого сома привезти. Ты уж прости меня за вчерашнее. Что напился, ругал тебя…
Просто, понимаешь, когда я в Москву ездил и заснул за рулем - твой голос меня разбудил, когда я уже в кювет направился. А тут… Обидно показалось, что не ты меня спасла… Рыба эта, будь она неладна! В жизни в рот не возьму! Выкинь ее на помойку!»
Я, конечно, рассказала ему о своем бдении у окна. Типа – я чувствовала, что с тобой беда. Богдан покивал, но как-то грустно. Это у него часто бывало - переживал, что я его меньше люблю, чем он меня.
А тот случай, когда он в Москву ездил, тоже был очень странный. Я проснулась среди ночи потому, что мне показалось, будто муж вошел в комнату. Даже силуэт его видела в дверях. «Богдан! – окликнула я. – Это ты?» И вдруг силуэт растаял. Я посмотрела на часы – полчетвертого. А когда Богдан вернулся, то выяснилось: он в это самое время услышал мой голос и, проснувшись, успел руль вывернуть.
А тут, выходит – не моя заслуга, что его сеть живым выпустила. Да я и не в претензии. Главное – эта его рыбалка не закончилась трагедией.
А насчет рыбы Богдан, конечно, погорячился. В тот же вечер он сам ее почистил и нажарил две сковородки. Остальную засолил. Мол, не пропадать же добру.
Чистил и приговаривал: «Что, щуки, думали – поймали меня, рыбака? Нет, не вышло, это я вас поймал!»
