Не скрою - были в моей туристской жизни моменты, когда я думала: "Кой чёрт занёс меня на эти галеры? Сидела бы я дома - как было бы хорошо!" К счастью, таких моментов я могу насчитать немного. Об одном из них я расскажу сейчас.
Колесили мы по Рязанской области втроем: я, Аня, Илюха. На великах. Поля, перелески, жаркий солнечный день, грунтовые дороги - как говорится, "ничто не предвещало". Хотя с точки зрения метеорологии как раз предвещало. Грозу.
И ее натянуло с запада. Когда я увидела эту свинцовую громаду, закрывшую горизонт, я поняла, что шутки кончились. Мы быстро сориентировались по карте и обнаружили левее пути следования, километрах в трех, несколько "отдельно стоящих строений" и церковь. "Повезло!" - решили мы и вкрутили что есть сил.
Сперва мы увидели колокольню, и душу мою скребанул кот беспокойства: без креста, без колокола, видать, заброшенная. В покинутых церквях мне приходилось бывать и ранее - я люблю фотографировать руины, но перспектива искать укрытия от дождя в таком месте не радовала. Однако с намеченного пути мы решили не сворачивать - некуда. Реденькие березовые рощицы вряд ли защитили бы нас от непогоды.
Три часа пополудни. Тишина. Низовой, порывистый ветер переносит с места на место облачка пыли вместе с былинками и редким мусором. Ярко светит солнце, но свет его уже тревожный. Кто бывал перед грозой в поле, тому знакома эта беспокойная ясность предгрозья, когда виден каждый трепещущий листик на березе за добрую сотню метров, каждая ямка на дороге, каждый кирпич в показавшемся из-за поворота строении. Воздух наэлектризован и упруг, от него встают дыбом волоски на руках. Опасливо косясь на тучу, мы подъехали к тому месту, где планировали укрываться от непогоды. Три дома: два решето, а третий крепок, но окна заложены кирпичом, а на двери мощнейший навесной замок. Овраг с жиденькими кустиками ракиты. Несколько пирамидальных тополей чахлого вида.
Церковь была в плачевном состоянии: выбиты рамы окон, всё, что было железного - снято, всё, что можно было выломать, не прибегая к помощи техники - выломано. Мы нерешительно замерли возле паперти. Входить или не входить? Крупные капли - пока еще редкие - уже пятнали наши плечи и пыль вокруг нас. Илья чуть заметно перекрестился и прошептал что-то про себя.
- А не шандарахнет нас тут молнией? - осторожно спросила Аня.
- Не должно, - неуверенно произнес Илья и первым поднялся на паперть. Мы пошли следом.
Церковное крыльцо. Мусор по углам, доски пола сорваны, порог обгажен голубями. Слева - обломки ступеней на колокольню, справа - какое-то помещение непонятного мне назначения. Но кирпичный свод над головой укрывал от непогоды. Мы кое-как прислонили велосипеды и стали оглядываться. На улице стемнело, ветер гудел, налетая мощными порывами, сорванные листья и мусор мелькали в воздухе, дождь уже захлестывал в дверной проем.
Меня пробрал озноб. "Надо перекусить!" - подумала я и достала из рюкзака шоколадный батончик. Поев и убрав обертки, мы поуспокоились и решили зайти в притвор.
- Только ничего там не делайте! - предупредил Илья. Он был очень верующим человеком.
- Мы только посмотрим! - пообещала Аня.
Смотреть было особо нечего. В синем грозовом сумраке церковь казалась неправдоподобно высокой. Полы тоже были содраны, кое-где штукатурка была отбита до кирпича, фрески потрескались. Следов современных вандалов с их тупыми заборными надписями было не много, похоже, место не пользовалось популярностью даже у отмороженной шантрапы. Но при этом было заметно какое-то остервенелое разрушение всего и вся: вмятины на штукатурке от ударов чем-то тяжелым - может, железным брусом, а повыше - следы от камней. Чёрные языки некогда горевшего костра. Паникадило было не просто снято - вырвано с корнем, и высоко на колоннах - грязные следы, точно кто-то раскачивался на нём, пиная ногами роспись. Мне стало жутко от вида этого разгрома, захотелось поскорее уйти. Вдруг мы увидели, как Илья прошел между нами и двинулся к стене алтаря. Возвышения амвона - как и вообще пола - в церкви не было, но на той высоте, где он был раньше, в белой пыльной стене чернели дыры. Илья приблизился и начал разглядывать их. При этом он побелел и желваки заходили под кожей его щек.
Полыхнула молния. В ее свете мой спутник показался мне жутким. Он стоял и водил рукой вдоль стены, не касаясь ее, а его губы извивались. Мы подошли ближе.
- Мерзавцы, какие мерзавцы! - шептал Илья, и слезы текли из его злых глаз, а брови были сведены в одну линию.
Ударил гром, и мы присели - так громко и страшно он зазвучал. Гроза приближалась. Молнии вспыхивали всё чаще.
- Осквернили, - Илья повернулся к нам. Белое лицо его было перекошено от ненависти. - Видите эти дыры? Это пули, понимаете, пули! А вот тут - это штык. Эту церковь не просто разграбили - ее осквернили кровавой жертвой. Тут расстреливали, много расстреливали. А потом добивали штыками.
Молния полыхнула так, что стало больно глазам. Мы невольно зажмурились.
- Подожди, - сказала Аня, кладя свою руку на плечо Илье. - Ну может, не расстреляли! Может, просто куражились по стенам?
- Нет. Ты же видишь - на уровне роста.
Гром грянул точно выстрел, и я в ужасе оглянулась. Со стен, с остатков фресок на меня смотрели печальные кроткие лики. Но почти у всех были дырки вместо глаз, кое-у кого изрешечены пулями "срамные места". Стреляли метко, бессмысленно, патронов не жалели. Но было несколько мест у алтаря, где скопление дырок было странно плотным. Хотя, если сопоставить высоту несуществующего пола, больше всего их было на уровне головы и груди взрослого человека, стоявшего на этом полу. Некоторые - почти возле самого пола.
Расстреливали. И добивали.
Я в испуге покосилась себе под ноги. Получается, я стою на крови. Давно ставшей прахом, но крови, которая протекала сквозь доски. Я попятилась.
Вспышка молнии и удар грома раздались практически одновременно. И какой-то скрежет вдруг послышался над головой. Я посмотрела и задохнулась от ужаса.
Лики святых в мертвенном синем свете молний вдруг стали жуткими, как у оживших мертвецов. Сквозь краску проступали ухмылки бескровных ртов с гнилыми зубами, на руках проступили зеленые гнилостные вены, чёрные провалы глаз показались зрачками. Грохот был такой, словно камни с небес хотели обрушиться на нас.
Гроза была прямо над нами. Она сыпала молниями без остановки, и в призрачном свете молний оскверненные фрески преображались. А я не могла отвести от них глаз.
- Ай! Что это?! - воскликнула Аня и указала пальцем куда-то вверх. Она тоже заметила жуткие метаморфозы фресок. Только Илья не потерял рассудок: он схватил нас за плечи и потащил прочь под свод крыльца, ближе к свежему воздуху и дождю. Мы волоклись за ним, спотыкаясь, и с каким-то мазохистским любопытством норовили покоситься наверх, где кривлялись, скалили рты и сверлили нас дырами глаз жуткие личины.
Гроза грохотала еще час, а мы тряслись возле входа. Илья успокоил нас, сказав, что ничего плохого нам не сделают, хотя место это - плохое, но к чистому грязь не липнет. Мы молились - просто повторяли "Отче наш" и славили Господа. А потом гроза прошла, и дождь прошел, и выглянуло солнце. Илья ненадолго оставил нас одних и вернулся в оскверненную церковь. Он долго стоял у "расстрельной стены", повернувшись к нам спиной, наклонив голову - наверное, молился, а может, о чём-то думал. Потом мы вывели велосипеды и поехали своей дорогой.
Смеркалось. Грунтовку развезло, и на покрышки липла грязь, мы еле волоклись, очень устали и в маленький городок Б. прибыли уже затемно. В единственной захудалой гостиничке нам даже не открыли дверь, из здания автовокзала выгнали за грязный вид великов, а в магазин за едой просто пускать не хотели (мы путешествовали налегке, без палатки и запаса еды, так как не планировали "полевых" ночёвок). Единственным, кто проникся к нам сочувствием, казался местный алкоголик, который посоветовал обратиться в милицию: "Сёдни Сирёга дежурит, он мужик с пониманием". "Сирёга" оказался "шкафом с антресолями" лет сорока со следами пороха на щеке, и в самом деле "мужик с пониманием", так что ночевали мы в ОВД, а "Сирёгина" жена даже накормила нас пшенкой "по-флотски" - специально пришла и принесла кастрюлю в полотенцах, чтобы мы не издевались над желудками посредством дежурных "Дошираков".
Но и без "Дошираков" нам пришлось солоно: на третий день после той грозы - мы только вернулись из путешествия - нас "накрыло". Больше всего это было похоже на отравление: температура, рвота, понос, липкий пот, слабость. В добавок ко всему губы обметало "лихорадкой" так, что невозможно было есть, а на веках выскочили "ячмени". Длилось это трое суток, и как раз в тот момент, когда отчаявшиеся мамы уже сговорились отправить нас в "инфекционку" - всё прекратилось, как рукой сняло. И больше не возвращалось.
Про церковь я как ни старалась, так ничего и не узнала, хотя пару раз приезжала в те края и общалась со старожилами из близлежащих деревень. Скорее всего, Илья был прав: церковь осквернили "пламенные революционеры" из числа молодёжи. Судя по размаху и остервенению у их вожака были какие-то личные счеты с религией или со священниками (нередко так себя вели отпрыски духовного сословия, разошедшиеся с отцами). И, вероятно, там действительно "приносились жертвы кровавые на алтарь революции". Вот уж воистину: "Бесов не Бог создаёт. Это человеки по грехам своим бесов рождают..."
