Эту историю рассказывает Лев Леонидович Мельников из деревни Жданово Волоколамского района.
"Что явилось толчком к ЭТОМУ, когда ОНО началось, днём ли, ночью ли, каковы были формы ЕГО первичного выражения - я не знаю. Только сидя какого поздним вечером в большой комнате своего бревенчатого пятистенного деревенского дома, я услышал чёткие деревянные стуки, как будто кто-то резко бил доской о доску.
Стуки явно доносились из кухни, где стояла большая русская печь. Я встал, прошёл в кухню, включил свет, но ничего подозрительного там не обнаружил. Выключив свет, вернулся на старое место. Через некоторое время стуки начали повторяться. Призадумавшись, я припомнил, что и вчера вроде бы кто-то там стучал, и позавчера ночью, только я не обращал на это внимания.
И тут меня осенило. Крысы! Конечно, это крысы мстят мне. Недавно я успешно завершил охоту на крысу, которая повадилась лазить ко мне в кровать во время сна. Когда, прогнувшись, в первый раз я ощутил на своём голом, освобождённом от одеяла плече мягкую, лёгкую, тёплую тяжесть, как когда-то в детстве, в сонном мозгу мелькнула мысль - котёнок, конечно, это котёнок.
Однако мгновением позже, моментально ликвидируя остатки сна, очнувшийся мозг пронзила мысль: «Какой, к чёрту, котёнок?» Я живу один, вернее, вдвоём с подслеповатай, старой, полностью потерявшей интерес к жизни охотничьей собакой - вельш-терьером Айрой, которая равнодушно спит под кроватью в соседней комнате. Нет и не может быть в избе никаких кошек и котят!
Я открываю глаза и одновременно инстинктивно делаю резкое движение телом, стряхивая с плеча сидящую на нём взрослую крысу, которая, шмякнувшись об пол, шустро уползает в щель между печью и стеной. Такая же ситуация повторилась и на следующее утро, после чего я устраиваю на неё настоящую охоту - весь дом начиняю капканами с приманкой.
Эту историю с крысой неприятно вспоминать, скажу только, что она всё же попалась коготками в капкан, после чего была задушена моей собакой. Терьеры, что фоксы, что вельши, - в первую очередь крысоловы, для этого дела их и создала природа, им задушить крысу не грех. А вот я долгое время ел себя мыслью, что, вполне возможно, крыса искала дружбы со мной.
Что ей стоило вцепиться мне, спящему, в шею, например, в сонную артерию, если б захотела. Не вцепилась же, не укусила даже, а я чем ей отплатил!
С другой стороны, оправдываю я себя, какой человек сможет спокойно уснуть, если будет знать, что по нему ночью будет лазать крыса. Ну, что у неё на уме? Кто знает? Никто. А теперь вот крысы изводят меня какими-то непонятными шумами.
- Фёдор, - спросил я как-то своего соседа, - могут ли крысы стучать деревяшкой по дереву?
У Фёдора колоссальный житейский опыт, он прошёл три войны и отменно здоров, разумен, подрабатывает, будучи на пенсии, на мясокомбинате.
- Крысы могут всё, - авторитетно ответил сосед. - Мы обили колбасный цех нержавейкой, заварили все соединения,, никаких сквозных отверстий в цеху. А колбасу всё равно они воруют. Ломали мы голову, как им это удаётся. А что оказалось? Через дырку в потолке, где проходят провода и крепёж для светильников, пролезает сначала одна крыса, затем другая крыса цепляется зубами за её хвост и виснет, затем третья за хвост второй, и так всё ниже, образуя живую от потолка до пола цепь из крыс, по которой, как пo гимнастическому канату, транспортирует из цеха в своё чердачное укрытие крыса-снабженец самый вкусный продукт. А у тебя проще. Оттянет лапкой какое-нибудь отщепление и отпустит - вот тебе и удар по дереву деревом.
Я опять обставил кухню капканами с вкусной приманкой - сыром, колбасой. Всю ночь они шумели, но ничего из приманок не тронули. Звуки стали разнообразнее. После серии обычных ударов, будто разделочной доской по деревянной столешнице, следовали очереди из складывающихся ударов, подобно гигантским деревянным костяшкам домино, поставленным «на попа» и начинающим «схлопываться». После этого я обычно включал свет - при включённом свете шума не происходило вообще. Так вот, осматривая как-то утром нетронутые капканы, я вдруг с жестокой ясностью осознал, что крысы тут ни при чём, в дом пришла и поселилась ОНА - нечистая сила.
Этот старый дом вблизи одного из отдалённых районных центров Московской области я приобрёл в начале 80-х, а через десять лет вследствие ряда обстоятельств я оставил высокооплачиваемую работу в Москве и поселился в нём постоянно, не дожидаясь наступления пенсионного возраста. Напротив моего дома, окна в окна, со своим мужем проживала некая Люда: примерно моего возраста, высокая, грузная, с властным громким голосом, она сделала неплохую, с её точки зрения, карьеру на железной дороге, что позволяло ей несколько свысока относиться к односельчанам.
Начав свою трудовую деятельность стрелочницей, она доросла до бригадира маляров и штукатуров, при этом долгие годы была бессменным профоргом своего производственного отделения. Если кто-то, прочитав эти строки, улыбнулся, то, уверяю вас, напрасно. Будучи от природы командиршей и ярой поборницей справедливости (в её, конечно, понимании), она немало испортила крови своему непосредственному начальству.
Я не упомянул бы в рассказе о Люде, если бы за два года до этих событий она не привезла с оренбургской родины и не поселила в доме свою мать, которую в силу её возраста оставлять одну на Оренбургщине было безнравственно. Катерина Павловна была полной противоположностью своей дочери. Возрастом, как и мои родители, с 1913 года, молчаливая, тихая старушка была практически неграмотной и с трудом делала какой-то знак в пенсионной ведомости при получении денег. Она начала работать в поле с восьми лет и никуда за свою жизнь больше не ездила.
Откуда она взяла и как сохранила внутреннее благородство, незлобивость и незаурядный ум? Скорее всего, это было ей дано от природы. Муж пропал на войне. Катерина Павловна, оставшись с двумя детьми, не стала выходить замуж вторично, хотя предложения были. Особенностью её натуры была не только одарённость, но и тихая, в то же время глубокая искренняя вера в Бога, хотя со святым Евангелием она была не знакома. Вот уж воистину блаженны не видевшие и уверовавшие.
Всё человечество можно условно разделить на три категории. Первая, самая многочисленная, - люди, не умеющие слушать собеседника и никогда не слушающие никого. Ко второй категории относятся люди, способные слушать собеседника, но не любящие это делать. Катерина Павловна относилась к третьей, самой малочисленной категории людей, умеющих и любящих слушать собеседника, поэтому я довольно часто бывал у них. Её рассказы были просты, бесхитростны, но ценны тем, что в них не было выдумки.
Например, рассказывала, как в одиночку копала колодец в своём огороде, как однажды заблудилась в знакомых с детства лугах, как её колдунья-соседка, обернувшись коровой, тёмным вечером однажды шла за ней по пятам. Кстати, она первая поведала мне историю о «каменной Зое», освещенную впоследствии в некоторых авторитетных журналах. Мне тоже было чем поделиться с ней. В частности, я рассказал ей общеизвестную евангельскую историю об апостоле Петре, который шёл «по воде, как посуху», пока не усомнился и не провалился в воду.
Эта история так на неё подействовала, что Катерина Павловна ушла за перегородку, видимо, молиться, и больше в тот вечер не выходила. Она правильно поняла эту историю: не усомниться - вот суть каждой веры, её смысл и содержание. Усомнившихся много, истинно верующих - единицы.
Божья благодать распространялась на неё в такой степени, что она могла лечить людей, нашёптывая на воду и окропляя ею больного, хотя никогда не считала себя ни лекаркой, ни знахаркой. Она вылечила, в частности, от сильного заикания деревенскую девочку, от которой уже отказались все врачи, включая МОНИКИ, а уж плачущих, беспокойных младенцев успокаивала мгновенно. Красной тряпкой лечила рожистые воспаления кожи, жареным зерном пшеницы - геморрой. И всё только с молитвой, с молитвой. Делала это бескорыстно. Вообще она избегала заниматься целительской деятельностью, поскольку после этих сеансов болела сама. Лечила только в крайних случаях. Кроме того, есть люди, которые способны уговорить и мёртвого, им рад бы, да не откажешь...
Вот с этими соседями я и поделился своей бедой, конечно, не рассчитывая на какую-то помощь.
- Вот оно что, - сказала, выслушав вопреки обычному без перебивания, Люда. -А мы смотрим каждый вечер на твой дом - висит у тебя над печной трубой какой-то огненный шар. Сначала думала - луна такая красная. Смотрю - нет, луна в стороне. Позвала Колю, потом мать. Да, говорят, шар огненный. Решили, что жжёшь ты что-то в печке своей - вот пламя и выбивается.
Два года назад в деревню провели магистральный газ, и отопление стало газовое. Необходимость в печках отпала, я просто не успел ещё разобрать её.
- Не топил я печь, - уныло буркнул я. Между тем сидящая в тени Катерина Павловна зашевелилась на стуле и просто сказала:
- Немножко знакома я с этим делом. Не знаю, получится ли, но постараюсь помочь тебе. Завтра в девять часов утра зайду, приготовь к моему приходу горячие угли, остальное всё я возьму с собой.
Она пришла, как и обещала. Вместе с ней со строгим таинственным лицом вошла в дом и Люда, которая сразу села за стол, стоящий посередине главной комнаты, склонила голову и закрылась, как бы отгородив себя от остального мира, большой шалью, и так неподвижно просидела всю процедуру, продолжавшуюся около полутора часов.
Катерина Павловна, не спеша, окуривала ладаном, опрыскивала святой водой дверные и оконные проёмы, шептала слова каких-то молитв в каждом углу всего дома. По окончании этого действия они молча, не оглядываясь и не разговаривая со мной, поспешно покинули моё жилище.
Я стал ждать. День тянулся медленнее обычного, а вечер был необыкновенно долог. Всё началось довольно поздно, где-то в половине второго ночи. Послышался мягкий шлепок, будто кто-то очень упругий спрыгнул на пол, затем довольно отчётливо - лязганье зубами, продолжавшееся, впрочем, недолго - где-то две-три минуты. После этого хорошо знакомые мне резкие деревянные удары, в том числе и по принципу «домино», - всё это длилось в пределах часа.
А затем последовал новый номер - с грохотом, лязгом металла и бьющегося стекла, звуки - будто упала на пол кухни посуда. Я не выдержал, встал, включил свет. В кухне всё было нормально, и посуда была на месте. Оставив свет включенным, с понятной досадой я попытался уснуть, а рано утром, ещё не было семи, отправился к соседям с сообщением о проведённой ночи. Двери их дома были открыты, звонить не пришлось. Катерина Павловна сидела в полусумраке своей маленькой комнатушки на табуретке, вполоборота ко мне, с отрешённым видом, полностью ушедшая в какие-то свои мысли.
- Ну как? - не меняя положения, тихо спросила она.
Я понимал, что своим рассказом доставлю ей очень большое огорчение, ведь она искренне хотела мне помочь, однако деваться некуда. Я рассказал, возможно, с досадой, всё как было. Казалось бы, ничего не изменилось ни в её лице, ни в занимаемой позе, но всё равно я нутром, что ли, почувствовал её боль. Тягостное молчание длилось минуты две-три.
Для себя я уже решил, что буду держать на кухне электрический свет постоянно включённым, поскольку на свету указанные явления не происходили. Эта мысль значительно успокаивала меня, поскольку подспудно я испытывал сильное нервное напряжение. Вдруг словно внутренний свет осветил лицо моей собеседницы. С улыбкой, так редко её посещавшей, она повернулась ко мне:
- Так ОН же не знал. ОН пришёл в последний раз.
Кого имела в виду моя спасительница, я уточнять не стал. Однако с того дня в моём жилище ночью царит тишина. На многие месяцы вместе с непрошеными звуками исчезли мыши, крысы, сверчки-паучки - всё то, что сопровождает жизнь в деревенском доме.
Катерина Павловна умерла через три года, на 86-м году жизни. Смерть её, если можно так сказать вообще о смерти, была не тяжёлой. Инсульт, через сутки её не стало. Я расплатился с ней, собственноручно вырыв глубокую, почти двухметровую могилу в плотном грунте станционного кладбища.
