Не знаю, как и где, а у нас в Сибири в 80-х могилу усопшему, как правило, просили копать знакомых. (Как-то не принято было нанимать «копачей».) Единственное условие: это не должны были быть родственники или близкие друзья покойного. Почему? Ну, это не ко мне. Я всех тонкостей не знаю. Но то, что это было дешевле, чем нанятые «копачи» – точно! Ладно, не об этом. Случилось горе: у нашего товарища по работе умер близкий родственник, и нас, четверых крепких мужиков, попросили помочь его семье в это тяжелое время: выбрать хорошее место на кладбище, вырыть могилу, ну и т. д...
Была ранняя осень. Стоял прохладный денёк, и мы, четверо тогда молодых здоровых мужчин, быстро справились с работой. Пообещали сторожу литр, он указал нам сухое место на холмике, недалеко от входа на кладбище, и часа через три-четыре могила была готова. Скрестив лопаты, как водится, над свежей ямой, мы пошли рассчитаться со сторожем.
Кладбищенский сторож был маленький, весь такой кругленький, мужичок лет шестидесяти. Назвался дядей Колей. Был дядя Коля подвижный, юркий и какой-то слишком жизнерадостный для ТАКОГО места. Водку он с нами пить отказался («Если от каждого стакана, что мне предлагают – отхлебнуть, меня далеко и везти не придется! Ха-ха!»), но предложенные нами в оплату за хорошее место для могилы, две бутылочки «беленькой» - забрал. Мы присели на лавочку, расположенную метрах в пятнадцати от домика сторожа, выпили, и к дяде Коле с вопросами, мол, как тут, не страшно? Привидения не донимают? Под окнами не бродят? С подковыркой вопросики. Сейчас люди такие вопросы одним словом называют, и слово это - матерное. Ну молодыми мы, глупыми были. Нам тогда казалось, что мы жить вечно будем. А он нам, ну, дядя Коля, весело так:
- Всякое бывало! Я здесь уже четыре года. Почти бессменно. Поначалу… нет не страшно, как-то тоскливо было. Я поговорить люблю, с людьми пообщаться. А сюда деньги загнали. Все они. Всё деньги. Дочери помогать надо: то, да сё… Сейчас-то ничего, попривык. Страшных историй от меня не ждите, а странное? Было разок…
Мы в недоумении.
- Года три назад, примерно в такую пору, что и сейчас, около одиннадцати вечера, вышел я на крыльцо, кличу одну из двух собак, что тогда у меня были, хочу её на ночь в дом зазвать. (Смелого я оставлял во дворе, а вторую, Найду, значит, забирал в дом. И веселее, да и вообще, мало ли что, а так… гавкнет, - разбудит.) Нет собак! Смотрю, а на лавочке, ну вот на той, что вы сидите, - бабуля лицом на кулачки оперлась и плачет, тоненько так плачет… Фонарь у меня над крыльцом горит, и вижу я её четко и ясно. Аккуратненькая такая старушка. Я было к ней, а потом себе: нет! стоять! И с крыльца ей: «Ты бы шла, старая, поздно ведь!» Бабка на меня ноль внимания. Я с крыльца не спускаюсь, и опять: «Домой иди, старая!» Сам думаю: поди, приходила с могилок побираться, да задержалась. А может, у кого из своих покойников засиделась, да автобус пропустила. И вообще, мало ли чего бывает с людьми на свете… Только вот куда она теперь пойдет, ночь почти… Но сам в дом бабку не зову, и к ней подходить охоты особой не испытываю. Что-то смущает меня, хотя, вроде, и не страшно мне. И вдруг появляется ребенок! Девочка лет десяти. В лёгком таком, светлом платьице, я еще подумал: как не мерзнет? Осень, однако. Откуда взялась, как подошла - я и не приметил. Девчоночка, молча так, берет бабулю под ручку, поднимает с лавочки, и идут они к выходу. - Сторож махнул рукой в сторону выхода с кладбища… - Идут. Почти одного росточка. Ну и… ушли…
- И всё? Ну, а дальше-то что?
-А ничего! - Смеётся… и мы смеёмся:
- Ну ты, дядь Коль, даёшь, бабку, да еще с ребенком в ночь отправил! Если деревенские это были, то до П…го Б…ка (название деревни) - 10, а до города все 15 километров будут! А ночью попутку ловить – хрен кто остановится!
Опять смеётся дядя Коля:
- А чего им далеко ходить, вон они лежат! - И показывает на одно из первых захоронений, почти рядом со входом на кладбище.
Ну, что сказать... Не хотел я тогда подходить, но поперся вслед за товарищами к этим могилам! Молодость любопытна. В одной оградке – два памятника, железные, тогда других и не ставили. Не буду называть имена и даты, но судя по цифрам действительно: пожилая женщина и ребенок, девочка… Извечные слова: «помним, любим, скорбим» …», «трагически погибли…». Мы опять к сторожу, мол, что плетешь? Те, кого ты видел, поди на попутке куда надо доехали, на крайний случай – дошли… Почему это вдруг ОНИ? И вообще, откуда ты ВСЁ ЭТО взял?
- Они это. Они-и-и-и! - Улыбается.
Мы снова с недоумении.
- Да, видел я их еще раз. Белым днем. Родительский день был, народу – тьма. А они идут себе, мирненько так, старая и малая, по дорожке, и никто на них внимания не обращает, да и я сразу внимания не обратил, а потом вдруг как пелена с глаз упала: у девочки ножки голые! Да и платье легонькое! А день холодный был, снег с дождем. А лучше пригляделся - б…! Да это ж мои знакомые! Хоть и видел я их до этого только раз, и то, считай ночью, при фонаре, а сразу узнал и понял – ОНИ! Идут они, может метров как тридцать от меня. Бабка девчушку своей кофточкой приобняла, от ветра, значит, прикрывает. Дошли вот как раз до этих могилок, в оградку вошли, а потом куда делись – ни смотреть, ни узнавать мне как-то не захотелось. Развернулся я и - к дому! Надо было к людям, а я, дурак, к дому! Пробрало меня. Белым днем пробрало! Люди кругом, а меня пробрало! - Опять смеётся.
Столько лет прошло! И сторожа на кладбище другие, - мордатые парни, в униформе, с дубинками, и старого домика сторожа давно нет, и той лавочки, да и дядя Коля жив ли… Но когда вхожу на кладбище, всегда смотрю на ТЕ могилки. Давно люди похоронены, но холмики ухожены, значит «помнят, любят, скорбят…»
P.S. Самому интересно было узнать, что с этими людьми случилось. Молнией. В поле. В июле 80-го. Пока не узнал – не успокоился.
А дядя Коля? Ну что дядя Коля… может и врал, а может и…
