В четыре часа загудел вызов видеофона. Миссис Моррис нажала кнопку, экран осветился.
- Здравствуй, Элен! - сказала она.
- Здравствуй, Мэри. Как дела в Нью-Йорке?
- Отлично. А в Скрэнтоне? У тебя усталое лицо.
- У тебя тоже. Сама знаешь, дети. Путаются под ногами.
Миссис Морис вздохнула.
- Вот и Мышка тоже. У них тут сверхвторжение.
Элен рассмеялась:
- У вас тоже малыши в это играют?
- Ох, да. А завтра все помешаются на головоломках и на моторизованных "классах". Неужели мы тоже году в сорок восьмом были такие несносные?
- Еще хуже. Играли в японцев и нацистов. Не знаю, как мои родители меня терпели. Ужасным была сорванцом.
- Родители привыкают все пропускать мимо ушей.
Короткое молчание.
- Что случилось, Мэри?
Миссис Моррис прикрыла глаза, медленно, задумчиво провела языком по губам. Вопрос Элен заставил ее вздрогнуть.
- А? Нет, ничего. Просто я как раз об этом и думала. Насчет того, как пропускаешь мимо ушей. Неважно. О чем, бишь, мы говорили?
- Мой Тим прямо влюбился в какого-то мальчишку... его, кажется, зовут Бур.
- Наверно, у них такой новый пароль. Моя Мышка тоже увлеклась этим Буром.
- Вот не думала, что это и до Нью-Йорка докатилось. Видно, друг от дружки слышат и повторяют. Какая-то эпидемия. Я тут разговаривала с Джозефиной, она говорит, ее детишки тоже помешались на новой игре, а она ведь в Бостоне. Всю страну охватило.
В кухню вбежала Мышка выпить воды. Миссис Моррис обернулась:
- Ну, как дела?
- Почти все готово, - ответила Мышка.
- Прекрасно! А это что такое?
- Бумеранг. Смотри!
Это было что-то вроде шарика на пружинке. Мышка бросила шарик, пружинка растянулась до отказа... и шарик исчез.
- Видала? - сказала Мышка. - Хоп! - Она согнула палец крючком, шарик вновь очутился у нее в руке, и она защелкнула пружинку.
- Ну-ка, еще раз, - попросила мать.
- Не могу. В пять часов вторжение. Пока! - И Мышка вышла, пощелкивая игрушкой.
С экрана видеофона засмеялась Элен.
- Мой Тим сегодня утром тоже притащил такую штучку, я хотела посмотреть, как она действует, а Тим ни за что не хотел показать, тогда я попробовала сама, но ничего не получилось.
- Ты не впечатлительная, - сказала Мэри Моррис.
- Что?
- Так, ничего. Я подумала о другом. Тебе что-то было нужно, Элен?
- Да, я хотела спросить, как ты делаешь то печенье, черное с белым...
Лениво текло время. Близился вечер. Солнце опускалось в безоблачном небе. По зеленым лужайкам потянулись длинные тени. А ребячьи крики и смех все не утихали. Одна девочка вдруг с плачем побежала прочь. Миссис Моррис вышла на крыльцо.
- Кто это плакал, Мышка? Не Пегги-Энн?
Мышка что-то делала во дворе, подле розового куста.
- Угу, - ответила она, не разгибаясь. - Пегги-Энн трусиха. Мы с ней больше не водимся. Она уж очень большая. Наверно, она вдруг выросла.
- И поэтому заплакала? Чепуха. Отвечай мне как полагается, не то сейчас же пойдешь домой!
Мышка круто обернулась, испуганная и злая.
- Да не могу я сейчас! Скоро уже время. Ты прости, я больше не буду.
- Ты что же, ударила Пегги-Энн?
- Нет, честное слово! Вот спроси ее! Это из-за того, что... ну просто она трусиха, задрожала - хвост поджала.
Кольцо ребятни теснее сдвинулось вокруг Мышки; озабоченно хмурясь, она что-то делала с разнокалиберными ложками и четырехугольным сооружением из труб и молотков.
- Вот сюда и еще сюда, - бормотала она.
- У тебя что-то не ладится? - спросила миссис Моррис.
- Бур застрял. На полдороге. Нам бы только его вытащить, тогда будет легче. За ним и другие пролезут.
- Может, я вам помогу?
- Нет, спасибо. Я сама.
- Ну хорошо. Через полчаса мыться, я тебя позову. Устала я на вас смотреть.
Миссис Моррис ушла в дом, села в кресло и отпила глоток пива из неполного стакана. Электрическое кресло начало массировать ей спину. Дети, дети... У них и любовь, и ненависть - все перемешано. Сейчас ребенок тебя любит, а через минуту ненавидит. Странный народ дети. Забывают ли они, прощают ли в конце концов шлепки, и подзатыльники, и резкие слова, когда им велишь - делай то, не делай этого? Как знать... А если ничего нельзя ни забыть, ни простить тем, у кого над тобой власть - большим, непонятливым и непреклонным?
Время шло. За окнами воцарилаеь странная, напряженная тишина, словно вся улица чего-то ждала.
Пять часов. Где-то в доме тихонько, мелодично запели часы: "Ровно пять, ровно пять, надо время не терять!" - и умолкли.
Урочный час. Час вторжения.
Миссис Моррис засмеялась про себя.
На дорожке зашуршали шины. Приехал муж. Мэри улыбнулась. Мистер Моррис вышел из машины, захлопнул дверцу и окликнул Мышку, все еще поглощенную своей работой. Мышка и ухом не повела. Он засмеялся, постоял минуту, глядя на детей. Потом поднялся на крыльцо.
- Добрый вечер, родная.
- Добрый вечер, Генри.
Она выпрямилась в кресле и прислушалась. Дети молчат, все тихо. Слишком тихо.
Муж выколотил трубку и набил заново.
Ж-ж-жж.
- Что это? - спросил Генри.
- Не знаю.
Она вскочила, поглядела расширенными глазами. Хотела что-то сказать - и не сказала. Смешно. Нервы расходились.
- Дети ничего плохого не натворят? - промолвила она. - Там нет опасных игрушек?
- Да нет, у них только трубы и молотки. А что?
- Никаких электрических приборов?
- Ничего такого, - сказал Генри. - Я смотрел.
Мэри прошла в кухню. Жужжанье продолжалось.
- Все-таки ты им лучше скажи, чтоб кончали. Уже шестой час. Скажи им... - Она прищурилась. - Скажи, пускай отложат вторжение на завтра.
Она засмеялась не очень естественным смехом.
Жужжанье стало громче.
- Что они там затеяли? Пойду, в самом деле, погляжу.
Взрыв!
Глухо ухнуло, дом шатнуло. И в других дворах, на других улицах громыхнули взрывы.
У Мэри Моррис вырвался отчаянный вопль.
- Наверху! - бессмысленно закричала она, не думая, не рассуждая.
Быть может, она что-то заметила краем глаза; быть может, ощутила незнакомый запах или уловила незнакомый звук. Некогда спорить с Генри, убеждать его. Пускай думает, что она сошла с ума. Да, пускай! С воплем она кинулась вверх по лестнице. Не понимая, о чем она, муж бросился следом.
- На чердаке! - кричала она. - Там, там!
Жалкий предлог, но как еще заставишь его скорей подняться на чердак. Скорей, успеть... о боже!
Во дворе - новый взрыв. И восторженный визг, как будто для ребят устроили невиданный фейерверк.
- Это не на чердаке! - крикнул Генри. - Это во дворе!
- Нет, нет! - задыхаясь, еле живая, она пыталась открыть дверь. - Сейчас увидишь! Скорей! Сейчас увидишь!
Наконец они ввалились на чердак. Мэри захлопнула дверь, повернула ключ в замке, вытащила его и закинула в дальний угол, в кучу всякого хлама. И как в бреду, захлебываясь, стала выкладывать все подряд. Неудержимо. Наружу рвались неосознанные подозрения и страхи, что весь день тайно копились в душе и перебродили в ней, как вино. Все мелкие разоблачения, открытия и догадки, которые тревожили ее с самого утра и которые она так здраво, трезво и рассудительно критиковала и отвергала. Теперь все это взорвалось и потрясло ее.
- Ну вот, ну вот, - всхлипывая, она прислонилась к двери. - Тут мы в безопасности до вечера. Может, потом потихоньку выберемся. Может, нам удается бежать!
Теперь взорвался Генри, но по другой причине:
- Ты что, рехнулась? Какого черта ты закинула ключ? Знаешь, милая моя!..
- Да, да, пускай рехнулась, если тебе легче так думать, только оставайся здесь!
- Хотел бы я знать, как теперь отсюда выбраться!
- Тише. Они услышат. О господи, они нас найдут...
Где-то близко - голос Мышки. Генри умолк на полуслове. Все вдруг зажужжало, зашипело, поднялся визг, смех. Внизу упорно, настойчиво гудел сигнал видеофона - громкий, тревожный. "Может, это Элен меня вызывает, - подумала Мэри. - Может, она хочет мне сказать... то самое, чего я жду?"
В доме раздались шаги. Гулкие, тяжелые.
- Кто там топает? - гневно говорит Генри. - Кто смел вломиться в мой дом?
Тяжелые шаги. Двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят пар ног. Пятьдесят непрошеных гостей в доме. Что-то гудит. Хихикают дети.
- Сюда! - кричит внизу Мышка.
- Кто там? - в ярости гремит Генри. - Кто там ходит?
- Тс-с. Ох, нет, нет, нет, - умоляет жена, цепляясь за него. - Молчи, молчи. Может быть, они еще уйдут.
- Мам! - зовет Мышка. - Пап!
Молчание.
- Вы где?
Тяжелые шаги, тяжелые, тяжелые, страшно тяжелые. Вверх по лестнице. Это Мышка их ведет.
- Мам? - Неуверенное молчание. - Пап? - Ожидание, тишина.
Гуденье. Шаги по лестнице, ведущей на чердак. Впереди всех - легкие, Мышкины.
На чердаке отец и мать молча прижались друг к другу, их бьет дрожь. Электрическое гуденье, странный холодный свет, вдруг просквозивший в щели под дверью, незнакомый острый запах, какой-то чужой, нетерпеливый голос Мышки - все это, непонятно почему, проняло, наконец, и Генри Морриса. Он стоит рядом с женой в тишине, во мраке, его трясет.
- Мам! Пап!
Шаги. Новое негромкое гуденье. Замок плавится. Дверь настежь. Мышка заглядывает внутрь чердака, за нею маячат огромные синие тени.
- Чур-чура, я нашла! - говорит Мышка.
