На моё счастье Мыхтуль оказался дома. При стуке в дверь покосившейся, но ещё крепкой избушки, он крикнул, чтобы я заходил. Дед (хотя вряд ли его можно было назвать дедом, мужику под шестьдесят было, называли его так из-за полностью седых волос) внешне нисколько не напоминал волшебника из детских сказок или народного эпоса – никакого зловещего антуража он не любил, одевался как все, хотя жилище его было набито колдовской атрибутикой вроде сушёных растений, порошков и непонятных предметов, необходимых для ритуалов. Перебирая за столом какие-то травы и увязывая их в пучки для просушки, он молча слушал мой сбивчивый рассказ, ни о чём не спрашивая, а когда я закончил, тяжело вздохнул и поднял на меня взгляд:
- Ну и дела у тебя, Василий… Даже не знаю что сказать. Ну, сказать-то много чего могу, только не поможет это тебе.
- Как это – не поможет? Скажи хоть, что происходит?
Шаман подумал с минуту, а потом негромко начал:
- Ладно, знать ты всё равно должен, так что слушай. Мешочек твой – штука очень страшная и необычная, тот, кто его создал, творил большое зло, может, и не совсем человек это был. Мой дед рассказывал об этом, но сам не встречал могущественных колдунов, способных создать такого «охранника», сейчас их уже, поди, и вовсе нет. Чудно, что амулет попал в руки обычным людям, такие вещи всегда берегут пуще жизни, шаман ни за что не расстался бы с ним по своей воле.
Тут, знаешь, дело такое: у каждого шамана свой помощник, покровитель, по-разному можно называть, но в основном это дух какого-нибудь предка, у которого можно спросить совета в трудной ситуации. Только немногие гордецы рискуют призвать на помощь тёмную силу и сами создают себе оберег. Хоть я и говорю «создают», потому что амулет нужно делать своими руками из человеческой плоти и крови, на самом деле это дьявол выбирает себе слугу и внушает ему мысли о злодеянии. По дедовым словам, на его памяти только один такой был шаман, его ещё дедов дед видел, но откуда он взялся, куда и почему пропал – никто не знает. Старики сказывали, за такими ведунами сам сатана приходит, больно уж чёрная душа у этих избранных.
Так вот, самое страшное, что амулет, можно сказать, живой. В нём заключено зло, охраняющее хозяина и помогающее ему в делах, оно даёт ему невероятную силу и молодость, почти бессмертие. Платой за успех служат жертвоприношения, сам человек по сути практически переходит на особую диету… Перед тем как сотворить амулет, шаман проходит обряд инициации, который состоит из трёх этапов, каждый приходится на определённое время года – весну, лето и осень, по порядку. В течение года колдун должен убить трёх человек, отведать три вида мяса: молодое, зрелое и старое. Не морщись, не мои слова, так дед говорил. Ну вот, молодое мясо – это ребёнок, шаману нужна вся его кровь, заключающая в себе чистоту и невинность детской души. Зрелое мясо – взрослый, полный сил мужчина в расцвете сил, его сердце является символом смелости и могущества. А старое мясо – это пожилой умудрённый опытом человек, чей мозг для шамана означает средоточие ума, знаний и власти. Как только всё необходимое будет сделано, для создания амулета привлекается чистая юная девушка… Не спрашивай, как именно всё происходит, не знаю я, слишком тёмная и опасная это магия, если бы и знал – не сказал бы, тебе это не поможет, что сделано, то сделано.
После инициации шаман покидает своё селение и уходит в глушь, не потому что его смертельно боятся и не желают видеть, он сам считает себя сверхсуществом и не воспринимает людей как равных себе. Он и так, получается, не обычный человек, особые даны ему возможности, особая мощь, и источник её – тесно связанный с владельцем оберег. Уж не знаю, чем ты так приглянулся, но то, что он попал к тебе и нацелился на Пашу – очень, очень плохо. Боюсь, мальчик уже не твой сын в полном смысле этого слова, я имею в виду, что такая тесная связь с оберегом может быть только у его создателя. Видимо, то, что живёт в амулете, выбрало Пашу за какие-то качества, вошло в его сознание и постепенно меняет его образ мышления. Думаю, с наступлением совершеннолетия твой сын станет могущественным колдуном, если узнает о всех условиях посвящения, но никто ему ничего рассказать не сможет, разве только сам догадается, чего я опасаюсь… С рождения он такой странный у тебя, говоришь? Плохо, ой плохо, Василий… – Мыхтуль сокрушённо покачал головой.
Надо ли говорить, Андрей, как я испугался? Мало того, что такие чудеса творятся, так ещё и сын в дьявольское отродье норовит превратиться.
- А не врёшь ли ты, Мыхтуль? – закралось у меня подозрение. – Травишь байки, а я и уши развесил.
Тот не обиделся:
- Я бы тоже на твоём месте не поверил, если бы не слышал об этом от деда и не сталкивался с вещами, которые нельзя объяснить. Но ты же сам всё видишь, сам чувствуешь действие амулета, его покровительство. Просто до тебя ему нет дела, он всего-навсего даёт тебе удачу, а вот тот, кому он предназначен, кого он «выбрал», тот будет наделён огромной мощью, и горе всем, кто окажется на его пути. Твой сын никогда не станет обычным человеком, его тянет к амулету, и сделать тут мы ничего не можем. Максимум, что в наших силах – присматривать за Пашей до совершеннолетия, что дальше будет – понятия не имею, но вряд ли он изменится к лучшему.
Меня осенило:
- Так давай сожжём эту гадость! В чём проблема-то? И как я, дурак, раньше не додумался!
Шаман горько усмехнулся:
- Разливался бы я тут соловьём, если бы всё было так просто. Невозможно уничтожить магический предмет такого происхождения, его создавали не для того, чтобы от него было легко избавиться. Ну, попробовать можешь, конечно, но я уверен, что эта штука неуязвима для известных нам способов. Ты, Василий, не думай чего, – он заметил мой раздражённый взгляд. – Я не шучу, попробовать нужно всё, я ведь и сам не знаю, что делать с твоим амулетом. Говорю же, то, что дед мне сказывал, то и я тебе выложил, а больше ничего не ведаю, не обессудь. Единственное что могу посоветовать – не спускай глаз с сына, а я подумаю как нам дальше быть, надо кое с кем посоветоваться. – Мыхтуль уже прикидывал что-то, судя по задумчивому прищуру. – Ладно, ты иди, Василий, мне покумекать нужно. Молодец, что зашёл. – И он выпроводил меня, а через какое-то время уехал на несколько дней из деревни.
После визита к шаману стал я приглядывать за Пашей, но особых поводов для беспокойства не было, его поведение не изменилось, разве только ещё отчуждённее стал, всё больше о чём-то своём думал.
По прошествии нескольких лет, почти успокоившись, я решил взять Пашу с собой на первую в его жизни охоту артелью, так-то мы с ним вдвоём время от времени ходили с ружьишком, мелочь постреливали. А тут собрались с мужиками вдесятером на кабана, не для промысла, а для продуктового запаса, скота ведь в тайге особо не разведёшь. В общем, пора было парня приучать к коллективному труду, как-никак пятнадцатый год, не маленький уже, должен уметь пропитание добыть.
Подались мы на одну из дальних заимок, на которой небольшая избушка срублена была для ночёвок. Рассчитывали на пару-тройку дней, не больше (по полдня на дорогу туда и обратно плюс день-два на сам процесс), примерно в такой срок и обернулись, двух зверей достали. Паша держался хорошо, на неудобства не жаловался, всё примечал и мотал на ус. Помню, мужики удивлялись, видя, что он не болтался восторженно-бестолково, как многие его ровесники, а всё время находился на подхвате, готовый помочь и научиться. Только один, самый старший из нас, балагур Тихон посмеивался и снисходительно называл Пашу «мальком», мол, рад, небось, желторотый, что папка с собой взял. Сын мрачно молчал, старательно избегая взгляда шутника и не поддаваясь на провокацию.
По заведённому обычаю мы не стали сразу после добычи второго кабана уходить с заимки, остались на вторую ночь – темнело, к тому же необходимо было поблагодарить тайгу за удачную охоту, так Мыхтуль всех приучил. Ничего особенного делать не нужно, всего лишь отойти подальше от избушки и мысленно поговорить с лесом, открыть свои помыслы, сказать спасибо и попросить разрешения с миром уйти и вернуться ещё. А в ночь перед уходом зажечь ненадолго маленький костёр из лапника и каких-то трав, которыми нас снабжал Мыхтуль, он объяснял, что таким образом мы задабриваем духов леса. В общем, в сумерках разошлись мы с охотниками по заимке, а Пашу оставили костром заниматься. Я не стал далеко уходить, чтобы держать сына в поле зрения, хоть он и взрослый уже, а с огнём шутки плохи, и река далеко. Это позже я понял, что тогда шевелились в моей душе смутные подозрения, что не хотел его без присмотра оставлять… Как бы то ни было, скоренько управившись, я повернулся к заимке и собрался издали окликнуть Пашу, что-то спросить, и вдруг заметил, что у него в руках ружьё и целится он куда-то в сторону, за избушку. «Глазастый, птицу, что ль, какую заприметил, так темно уже...» - мелькнуло в голове, а в следующий миг прогремел выстрел. Вздрогнув от нехорошего предчувствия, я понёсся к сыну, который спокойно стоял, опустив ствол и глядя прямо в темноту, туда, куда ушёл заряд. При виде сбежавшихся охотников он с тенью улыбки произнёс:
- С почином.
- Что палишь почём зазря? – мужики отобрали у него ружьё и побежали за избушку.
- Паша, что случилось? Заметил что? – я налетел на него с вопросами. Тот не успел ответить, его прервал вопль ярости и боли: из темноты охотники несли Тихона с развороченной выстрелом шеей. Паша повернулся к ним, и наступила мёртвая тишина.
