Очень мне хотелось с Мыхтулём помириться, да гордость не позволяла первому прийти, но он сам как-то раз зашёл, в начале лета Марья позвала его коровёнку нашу посмотреть. Видно было, что не держит он зла на меня, поздоровался, перекинулся со мной парой слов, а перед уходом отозвал за калитку и тихонько сказал:
- Видел недавно Пашу, показался он мне издалека. Да не мельтеши, расскажу что знаю. Возмужал, вытянулся, лицом только будто потемнел. Знал, стервец, что заметил я его, нарочно дал себя увидеть, а потом пропал, как в воду канул, и следов не могу найти. Ушёл он, Василий, подальше, чтобы людей зря не дразнить, да и, скорее всего, ищет что-то, такое сложилось впечатление. Скоро ведь его совершеннолетие, а ему кое-что уже известно, правда, не всё. Видал, что он с медведями сотворил? Такая сила в нём сокрыта, Василий, что нам с тобой и не снилась. – Старик вздохнул и, прощаясь, тронул меня за плечо:
- Ты бы заходил порой, что ли…
Обрадовался я вестям о сыне, но сам понимаешь, горькой была эта радость. Однако к шаману снова стал временами захаживать в надежде услышать что-нибудь о Паше, тем более что Мыхтуль меня всегда привечал, он хоть в знакомцах у всей деревни и значился, но близких и родных у него никого не было.
Так прошло несколько лет. Особых новостей о Паше шаман не приносил, тот, по его словам, стал гораздо осторожнее и скрывался так мастерски, что увидеть его не удавалось, но он иногда оставлял знаки, заметные лишь шаману и позволявшие судить о его присутствии. Вообще, у Паши с Мыхтулём развилось своего рода соперничество: кто кого перехитрит. Бывало, возвращается шаман из обычной вылазки в тайгу, а на тропинке, где он только что проходил, кедровка мёртвая лежит с ощипанной головкой, связанными крыльями и мелкой костью в клюве. Или, когда Мыхтуль уходил в самые дебри на несколько дней, слышались ему за спиной шаги, а стоит обернуться – никого, ни одна веточка не шелохнётся, только будто холодом повеет. Шаман много раз хотел поймать беглеца, устраивал засады, раскладывал в глухих местах заговорённые амулеты, кругами ходил в чащобах, бормоча молитвы, но никакого толку не было, парень словно издевался – то пугает, кусты ломает позади старика, оставаясь невидимым, то в хитроумные ловушки комьев грязи накидает, то ещё что… Хотя теперь близко к деревне не подходил и зверей зимой драл подальше, за пределами охотничьих угодий, действовали, видать, Мыхтулёвы оградительные заклятия.
Я уж и свыкся с мыслью о блудном сыне и подумывал Марье кое-что рассказать, чтобы не думала о нём как о покойнике, но сдерживало меня то, что не знал как именно всё представить, да и она, слава Богу, вроде успокоилась и не оплакивала его больше.
В хлопотах и заботах не заметил я, как подошло время Пашиного совершеннолетия. Тот год навсегда врезался в память жителей нашей деревни…
Ранним мартовским утром шестилетняя Верочка, младшая дочь Брусова Ивана, захотела посмотреть на телушку, которую ночью принесла их бурёнка. Вышла из избы, побыла в коровьем загоне (остались её следы на снегу у самой двери, туда и обратно), но в дом не вернулась. Надо ли говорить, что прочёсано и обыскано было всё село и весь лес в округе? Девочку словно подняло в воздух посреди двора – следы обрывались на выходе из хлева, так что искать её в первую очередь кинулись дома и на улице, но к вечеру стало ясно, что в деревне её нет. Снова поднялась волна слухов о хищниках, оголодавших после суровой зимы, но верили им разве только дети – какой зверь смог бы пробраться незамеченным, собаки же в каждом подворье. И следов нет…
Милиция на заявление отреагировала, а как же, но ближайший отдел находился в райцентре, в двух сотнях вёрст от нас, так что поиски ребёнка препоручили нам же, вы, мол, и места знаете, и вообще в тайге лучше ориентируетесь.
Детей стали запирать в домах, мужики договорились по очереди дежурить по ночам и обходить улицы с оружием и факелами, в эти патрули ходили все охотники.
Затаив дыхание, я следил за тем, как действовал Мыхтуль – он также принял участие в поисках, но по-своему. Пройдясь по всем улицам с молитвами, он кругом обошёл деревню и скрылся в лесу, откуда вышел лишь через пару дней, а потом заперся у себя, не отвечая на стуки в дверь и окна.
Через неделю на материнский вой сбежалось всё селение. Алёна Брусова, почерневшая и постаревшая от горя, билась в истерике над телом дочери, которое поутру обнаружили у дальнего колодца патрульные. По их рассказу выходило, что они прошли, как обычно, до самого края деревни и хотели поворачивать обратно, когда увидели в рассветной серости что-то светлое рядом с колодцем, одиноко торчавшем почти у леса. Подойдя ближе, они сами чуть не заорали от ужаса: прямо на земле, привалившись спиной к колодезному оголовку, сидела, как живая, Верочка. Её тело было практически не тронуто тлением, во-первых, стояли довольно сильные для марта морозы, а во-вторых, и этот факт надолго лишил всех сна, а шамана ещё и покоя, - в ребёнке не осталось крови.
Только тут понял я, Андрей, каким чудовищем стал Павел. Глупцом, слепым глупцом я был, когда верил в то, что мой сын вернётся! Теперь уж я заклинал Мыхтуля остановить его любой ценой, пусть даже грех на душу взять придётся, но усилия старика, как оказалось, не имели ни малейшего успеха. Несмотря на неоднократные рейды по тайге, мы так и не нашли неизвестного убийцу, неизвестного для всех, кроме нас с шаманом, но что бы дало остальным это знание? Кое-кто стал подумывать о переезде в город, опасаясь за своих детей, и никто их не осуждал за трусость – своя рубаха ближе к телу, лучше перестраховаться.
В смятении и неясности прошла весна, наступило холодное лето…
К середине июня слегка распогодилось, выдалась даже пара почти жарких денёчков. В один из них и отправился скорняк Тихонов Борис на речку. Жил он бобылём чуть на отшибе, изба его стояла на краю одной из улиц недалеко от дороги, ведущей в город, и чтобы добраться до ближайшего берега реки, ему приходилось либо идти через всю деревню, либо делать крюк, огибая её по широкой приметной тропе, протоптанной детворой. На той самой тропе и наткнулись вечером на растерзанное тело Бориса. Его нашли мальчишки, возвращавшиеся с реки, куда ушли большой ватагой с обеда (по одиночке родители никого уже не отпускали). Обмирая от страха, дети с воплями кинулись по домам, не оглядываясь на куски мяса, сваленные в кучу у обочины. Как потом выяснилось, в том, что осталось от скорняка, кое-чего не хватало: у него было вырвано сердце.
Стоит ли говорить, что и на этот раз виновник ускользнул незамеченным? Объятые ужасом селяне стали постепенно покидать деревню, те же, кто остался, в основном охотники, заперлись в домах, а детей отвезли к родственникам в город. Патрульные стали ходить и днём, а охотились отныне только артелью, работать-то надо. Чувствовалось, что нервы у всех на пределе, мужики всерьёз обсуждали перспективы городской жизни, хотя уходить из тайги никому не хотелось – тому, кто вырос на воле, нелегко живётся в клетке…
После убийства скорняка шаман совсем осунулся и сильно постарел, проводя бессонные ночи в молитвах и бдениях в лесу – он пропадал там неделями, избегая всех и изо всех сил пытаясь оградить людей от зла. Всего раз мы встретились с ним у реки, пересеклись взглядами и сразу поняли друг друга: в ответ на моё немое разрешение убить Павла Мыхтуль устало прикрыл глаза, словно развёл руками.
В конце лета он собрал котомку и ушёл в тайгу, якобы по своим шаманским делам, вызвав этим переполох среди оставшихся жителей. Мы не привыкли надолго оставаться без него, без его советов и помощи, но остановить старика никто не решился, он всегда был сам себе хозяин и никогда никого не слушал.
…Осень как обычно рано уступила зиме, подмораживать начало уже в начале октября. Мужики, идущие в ночной патруль (о безопасности никто не забывал), облачались в телогрейки и энергичнее вышагивали по улицам, согреваясь при ходьбе.
Тем ясным вечером, несмотря на сгущавшиеся мягкие сумерки, воздух был невероятно прозрачен, как бывает при морозе, и патрульные, подходя к краю леса, где у трёх сосен стояла избёнка шамана, сразу заметили рядом с ней человека. С мыслью, что Мыхтуль наконец вернулся, охотники радостно заспешили туда, но чем ближе подходили, тем больше удалялся в тайгу силуэт, разглядеть его так и не удалось, хотя он видимо не торопился, исчезая среди деревьев. Мужики быстро разделились, трое пошли за незнакомцем, а остальные двое подошли вплотную к жилищу шамана, обогнули его и …
На пороге покосившейся, но ещё крепкой избы сидел её хозяин, сложив руки на коленях, рядом аккуратно пристроена котомка. То, что это был именно шаман, не вызывало сомнений – одежда, манера сидеть, всё было его. Лоскуты кожи и плоти говорили о том, что старика не касался металл, над телом поработали клыки или когти, а может, руки. Оторопелые охотники не могли вымолвить ни слова, как не могли отвести взгляд от обезглавленного тела Мыхтуля…
После недолгих бесплодных поисков странного человека, скрывшегося в тайге, мужики на общем совете единогласно постановили сворачиваться и уезжать, поскольку оставаться было слишком опасно. У всех в головах засела думка о странных убийствах и о шамане, который был своеобразным талисманом деревни, и уж кто-кто, а он мог бы постоять за себя, так как знал не в пример больше, чем кто бы то ни было. Мне было неимоверно тяжело, я-то знал зачинщика всего этого ужаса, и хранить эту тайну мне предстояло в одиночку до конца своих дней.
Мы с твоей бабкой тоже собрали вещи, со слезами прощаясь с насиженным семейным гнездом, но страх за детей гнал нас в серый пыльный город. В ночь перед отъездом, когда вся семья уже спала, я долго сидел у горячей ещё печи, оглядывая пустую осиротевшую избу, и под утро забылся тревожным сном.
…Передо мной из темноты появился Паша. Возмужавший, окрепший, со странно тёмной кожей, он стоял посреди комнаты и сверлил меня черными бездонными глазами. Он не разжимал тонких губ, но я слышал его голос у себя в голове: «Бегите, бегите, как трусливые собаки… Вы не способны представить мельчайшую частицу того, что мне открыто, что я могу. Вы должны благодарить меня за то, что я позволил некоторым из вас приобщиться к подобному могуществу.
Не бойся, отец, я не трону больше никого, на данный момент я сделал достаточно для того, чтобы идти дальше. Но через много лет мне понадобится преемник, человек из моей семьи. Я не хочу делиться с чужой кровью. Прощай.» И он исчез, медленно растворившись в дымной тьме избы.
Не знаю, Андрей, сон ли это был, я видел его как наяву. Это была последняя весточка от него, больше я ничего о нём не слышал, связь прервалась.
И знаешь, что самое странное? Никто, веришь, никто не помнит моего сына, будто он существовал только в нашем воображении. Все, кто знает нашу семью, уверены, что у нас две дочки, и никакого сына не было. Поначалу, когда я это заметил, меня коробило такое отношение односельчан, я думал, что они просто не хотят говорить о моём пропавшем сыне. Но оказалось, что с уходом он полностью стёр себя из истории деревни, из памяти тех, кто его знал, только мы храним воспоминания о странном черноглазом мальчике, так и оставшемся чужим для всех…
Вот и всё. Дедов рассказ заставил меня задуматься. Нет, я не боюсь своего таинственного дяди, потому что не верю в свою избранность, просто не чувствую в себе чего-то такого, что выделяло бы меня из окружающих меня людей. Уверен, что если он и придёт, то точно не за мной. А вообще, вряд ли всё настолько серьёзно, как это представляется деду.
Но несмотря на скептицизм, почему-то не могу избавиться от неуловимого тревожного зуда где-то в подсознании: в далёком детстве мне несколько раз снился странный человек, стоящий в углу комнаты и пристально наблюдающий за мной чёрными глазами…
