Чуть заблистала заря,
Эабани сказал Гильгамешу:
“Смерть покорила меня, я ныне бессилен.
Боги любят тебя и сделают сильным,
Славу твою возгласят все девы Урука,
Но от своей судьбы и ты не уйдешь, прекрасный!
День и ночь ты трудился, входил в кедровую чащу,
Царил в блаженном Уруке, и почесть тебе воздавали.
Сколько пространств мы с тобой обошли и равнинных и горных,
И я устал и лежу, и больше не встану.
Покрой меня пышной одеждой, какую мать твоя носит,
Кудри смочи мои маслом кедра,
Того, под которым от нашего гнева погиб Хумбаба.
Тот, кто берег зверей пустыни,
Тот, кто играл у воды со стадом,
Никогда не сядет с тобою рядом,
Никогда не напьется воды в Евфрате,
Никогда не войдет в Урук блаженный!”
И над другом своим Гильгамеш заплакал:
“Эабани, мой друг, мой брат, пантера пустыни,
Вместе бродили мы, вместе всходили на горы,
Победили Хумбабу, хранителя чащи кедровой,
И небесного быка умертвили;
Что за сон овладел теперь тобою,
Почему омрачен ты и мне не внемлешь?”
Но Эабани очей на друга не поднял,
Сердца коснулся его Гильгамеш, и сердце не билось.
Тогда он упал на друга, как на невесту,
Как рыкающий лев, он рванулся на друга,
Как львица, детеныша которой убили,
Он схватил его недвижное тело,
Рвал одежду свою, проливал обильные слезы,
Сбросил царские знаки, скорбя о его кончине.
Шесть дней, шесть ночей Гильгамеш пребывал с Эабани,
И когда заблистала заря, собрались к нему люди Урука
И сказали владыке, сказали они Гильгамешу:
“Ты победил Хумбабу, хранителя кедров,
Львов убивал ты в горных ущельях,
Умертвил и быка, что спустился с неба.
Почему ж твоя мощь погибла, почему же твой взор опущен,
Сердце бьется так быстро, прорезают чело морщины,
Грудь исполнена скорбью,
И с лицом уходящего дальней дорогой лицо твое схоже,
Боль, печаль и тревога его изменили,
Почему ты бежишь в пустынное поле?”
И сказал Гильгамеш, ответил людям Урука:
“Эабани, мой друг, мой брат, пантера пустыни,
Вместе с которым мы видели столько лишений,
Друг, с которым мы львов убивали,
Умертвили быка, что спустился с неба,
Победили Хумбабу, хранителя кедра,
Ныне судьба его свершилась.
Шесть дней и ночей над ним я плакал
Вплоть до дня, как его опустили в могилу,
И боюсь теперь смерти, и бегу в пустынное поле,
Надо мной тяготеет предсмертное слово друга.
Как, о, как я утешусь? Как, о, как я заплачу?
Друг возлюбленный мой грязи теперь подобен,
И не лягу ли я, как он, чтоб вовек не подняться?”
