МАРА
Жили-были себе папа и мама, и было у них два сына. А были они очень бедны. Тяжело им стало двоих детей кормить, вот потому и решили они отдать одного своего сына на воспитание к бабушке. Так на время и расстались братья.
Старшего брата, который остался дома, хорошо присматривали и очень любили, потому он был мальчик очень ласковый и послушный. Младшего же брата бабушка воспитывать хорошо уже не могла. Поэтому он в основном был на улице, играл с плохими парнями, мучил воробьев, бил собак, а когда никто не видел, так еще и стекла в домах разбивал камнями.
А как был он сорванец и разбойник, то никто его не любил, еще часто и за уши дергали. И то ему не помогало, потому что, кого бьют в детстве, тот еще больше вреда делает и вырастает недобрым и суровым. К тому же случилось еще с тем меньшим братом несчастье. Он баловался с топором и как-то упал на него, ранил себе спину и стал с тех пор горбатым.
Когда умерла бабушка, забрали его папа и мама домой. Только как они увидели, что он такой нехороший, непослушный и лживый, то и стали его меньше любить, чем любили старшего брата. А от того младший брат стал еще больше злиться, сделался совсем злым и несправедливым.
Как умерли же и папа с мамой, остались братья сами себе на белом свете. Старший, добрый, начал ходить на заработки и зарабатывал и себе на хлеб, и слабого брата кормил. А тот, так как через свой горб не мог вкалывать, - делал только самую легкую работу по дому.
Однако, несмотря на то, что старший брат относился к горбуну хорошо, - горбун его не любил. Ну, а когда один человек не любит второго, то он так и норовит найти что-то плохое. Даже когда в действительности того плохого и не будет, то злой человек что-то придумает.
Вот и горбун, чем дальше, тем более на свою судьбу сетовал, чем дальше, тем более своему доброму брату завидовал.
"И что, что он добрый, - думал про себя горбун. - Не штука быть добрым и кротким, когда имеешь такое здоровье и силу. Я тоже был бы такой, если бы меня не били в детстве и, будь я такой статный и сильный, как он. Тогда я не нуждался бы в его помощи. А то я калека! Что я могу?"
И начинал он вспоминать свое детство, как ему всегда горько жилось, как его бабушка неоднократно ругала и била... А этому же - всегда все угождали. Этот был любимчик! ..
И через те свои мысли покинул горбун всякую работу, стал ленив и неряшлив.
Старший брат придет с работы домой, а у горбуна ни дом не подметен, ни печь не топлена, ни еды не приготовлено.
- Может, ты болен, братишка? - Спросит его старший брат.
Но никогда ничем не попрекнет.
- А ты разве сам не видишь или не знаешь? - Резко ему отвечал горбун. - Когда у человека такой горб на спине, то не может он быть сильным!
- Ты бы полежал, а уж я сам сделаю все, что надо! - Спокойно на то говорил ему старший брат.
И неважно, что был усталый на тех заработках, еще и всю домашнюю работу сам делал.
А горбун сидит в углу и сам не знает, чего раздражителен и зол. Сердило его и то, что брат все так быстро делает, раздражало его даже и то, что к нему-то такой добрый.
"Лучше бы он меня обругал или ударил, чем так меня молча достает тем, что он сильный и добрый, а я калека и злой!" - Рассуждал он сам себе.
И задумал горбун сделать брату что-то плохое - до того его злость грызла.
"Пусть, - думал, - и ему так тяжело будет жить, как мне!"
Только что именно он может ему гадкого сделать, - еще не придумал. Но назойливая мысль начала его как огнем жечь и днем, и ночью. Стал он словно сам не свой: не спит, не ест, а только о том и думает.
И узнала о тех его мыслях Мара. Узнала и начала она за ним следить, чтобы не допустить недоброго поступка. Вот и стала она невидимо везде за младшим братом ходить. А известно, что Мара приходит к тем людям, которые задумали или свершили что-то плохое ближнему.
Как-то раз пошел горбун в лес по дрова. Собрал сухие ветви, хворост и увидел возле себя корявую древесину. А так как он все время настойчиво думал о брате, то и подумал:
"Вот бы он повесился на этом дереве!"
В одночасье, древесина вытянула одну корявую ветвь, как страшную, длинную руку, и погрозила ему сучком, будто толстым пальцем.
Ужасно испугался горбун. Бросил охапку хвороста, что силы было, удрал из леса домой.
После этого он как будто немного успокоился. Опять стал лучше и тщательнее работать, в хозяйстве брату помогать. Не кричал ни с того, ни с сего на брата, стал немного мягче. А когда же в его сердце снова закипала злость, вспоминал о том, как дерево на него в лесу сучком грозилось, и затихал.
В одно воскресенье пришел домой старший брат веселый и радостный.
- Ну, брат, - сказал он горбуну, - теперь уже ты немного отдохнешь.
- А что случилось? - Пробормотал тот.
- Да решил я, брат, жениться. Полюбил я красивую девушку, и она меня очень полюбила, вот мы быстро и поженимся. Будет у нас в доме хозяйка. Она нам всю домашнюю работу поделает, а ты не будешь знать никаких хлопот.
Ничего не ответил горбун, только услышал, как его, как тисками, сдавили злость и зависть. Ударила ему в голову мысль, что вот его, горбатого, наверное, ни одна девушка не полюбит. И то ему потом досадным показалось, что придется теперь все время смотреть на братово счастье и грызться, что он, горбун, такого счастья никогда не испытает.
И снова плохие мысли начали плодиться в горбуновой голове. Вспомнил он и о той древесине в лесу, но на этот раз сам себе сказал:
- Ишь! За него даже Мара заступается! Даже нечистая сила - и та на его стороне!
И с тех пор еще больше злость закипела в его сердце.
Вот и решил он ночью, что помешает брату жениться. Каждый день он видел, как добрый брат, уставший за день, падал вечером на кровать, как мешок. То и задумал горбун положить брату в постель топор, будто ненароком. А тот, мол, как рухнет на постель, то и порежет себе крестец и будет таким же горбатым, как и он. Тогда уже и невеста от него отречется, и ни одна другая девушка не захочет.
Так его эта мысль зажгла, что не мог он лежать дальше. Прислушался: спит брат и не шелохнется. Вот встал с своей кровати, босиком вышел из дома, схватил топор, чтобы его наточить. Но только он потянулся к брусу, - как вдруг брус весь покраснел, как раскаленное в кузнице железо. Но горбун - за клещи и хотел схватить клещами. Но только брус отодвинулся и как стукнет в стену, - стена вдруг и расступились, а горбун увидел большой скелет, завернутый в белое покрывало. Костяк поднял одну руку и глухо ему сказал:
- Дурное задумал ты, человек! Оставь, пока не поздно, ибо будет раскаяние, но не будет возврата!
И миг спустя сомкнулась стена, брус лежал на своем месте серый, как обычно; у горбуна в одной руке блестел топор, а в другой тарахтели клещи, ведь он все еще дрожал.
- Опять Мара, - Воскликнул он. Бросил топор в одну сторону, плоскогубцы - в другую, а сам побежал в дом ...
Вот и на этот раз не допустила его Мара к преступлению.
Тем временем брат женился. Пришла к ним в дом его жена. Была она красивая, веселая, моторная, разговорчивая. В доме, где раньше было грустно и сыро, теперь стало весело, тепло, чисто. Вовремя готовая еда, белье хорошо выстирано, одежда залатана. Словом, стало братьям жить хорошо. Казалось, что даже горбун стал добрее, ведь и брата жена его жалела, ухаживала, заботилась о нём, и впрямь, как за родным.
Так прожили они почти год. И родился в братской семье ребенок. Маленький, розовый и голосистый. Родители не могли на него нарадоваться. Благодарили Бога за свое счастье и откладывали деньги, чтобы купить корову, ведь малому требовалось много молока.
И снова проснулась в горбуновом сердце тягучая зависть. И еще больше, чем было раньше, стало у него в груди клокотать. И завидовал он, и обижался, что теперь братова жена только и заботилась о малом дитяте, а на него, горбуна, совсем не обращала внимания.
И вот, в тот день, как брат с женой пошли на ярмарку покупать корову, а ребенка оставили спать дома, вдруг налетела на горбуна страшная мысль. Ничего не соображая, подскочил он к колыбели, где спал маленький его племянник, и, не глядя на ребенка, перевернул колыбель. Малыш так и бухнулся на пол. Раздался его мучительный крик, но горбун метнулся к двери, выскочил во двор, со двора - на дорогу и подался к реке. Только над самой рекой он остановился и тут увидел, как в тени, под кустом заколебалась вода, а оттуда появился голый горбатый ребенок. Слезы текли у него из печальных глаз, и он будто бы сказал:
- За что ты меня невинно покалечил? Никогда отныне не испытываешь ты ни минуты покоя...
И не успел горбун отскочить от реки, - вдруг потемнело небо, загрохотал гром, сверкнула одна-вторая-третья молния. Ужас охватил горбуна, и увидел в том небесном огне Мару. Она была маленькая, как мохнатый темный комочек, выкатилась из молнии и покатилась прямо к нему. Горбун с диким криком бросился бежать, но услышал, как Мара настигает его, как карабкается ему по икрам, крестцу, спине, горбу и карабкается на шею. И услышал он над самым ухом тихий, сухой голос, будто два сухих листа терлись друг о друга:
- Я дважды тебя предупреждала. Но ты, злой человек, меня не послушал. Теперь я должна остаться с тобой на всю твою жизнь и ни на минуту, пока будешь жить, не забудешь своего преступления! ..
Что уже дальше говорила Мара, горбун не слышал: он потерял сознание и упал прямо лицом на дорогу...
С тех пор не знал злой брат ни минутки успокоения. И днем, а еще больше ночью, перед ним вставали грозные призраки, страшные призраки. То ему казалось, что какой-то огромный мертвец бросает его с высоченной кручи в страшную, темную бездну, а он летит стремглав в пропасть и падает там горбом на острые камни. То снова, только закрывал он глаза, - видел, как маленькая, черная, волосатая Мара скребется у него в горбу, вылезает оттуда, прогрызает его голову и лезет к нему в мозг...
И тогда на него снизошло раскаяние. Начал он просить Мару, чтобы она отобрала у него жизнь. Но Мара ему отвечала:
- Отобрать жизнь у человека может только Смерть. Я же не могу того сделать, хотя мне очень тебя жаль. Поэтому, чтобы облегчить твои муки, я сделаю тебя верблюдом. Ты будешь много работать. На своем горбу всегда будешь ты тяжелый груз. Но тогда я оставлю тебя, меня посылают только к людям. Тогда станет тебе легче...
- Сделай меня верблюдом! Чем хочешь сделай меня, только оставь! - Просился горбун.
Так она и поступила.
Наутро горбун проснулся в песчаной, разгоряченной солнцем пустыне. Он был большой и голодный. На спине у него дрожал мягкий, салистый горб, много больше, чем он имел раньше. На коленях были твердые мозоли, на ногах и руках вместо пальцев были копыта, а все тело обросло желтой грязной шерстью.
Только открыл он глаза, подошел к нему черный араб в белой одежде и погнал его к потоку. Горбун жадно наклонился к воде и увидел, что весь он изменился так, что уже никто никогда не сможет его узнать. Только глаза остались такие, как были и тогда, когда он еще был человеком...
И из тех человеческих его глаз полились слезы. Но горбун плакал не оттого, что он уже не был человеком. Он плакал от радости, что может искупить свой незамолимый грех и что за то уже не будет больше наказывать его ужасная Мара...
Напился он чистой воды, пошел, куда велел ему его хозяин, встал на колени, пока тот нагружал ему на горб тяжелые тюки, и послушно пошел, вместе с другими верблюдами желтыми, сыпучими песками...
Никогда никто не догадался, что тот верблюд - человек-горбун. Только все, кто его видел, не могли надивиться, какие были у него совсем человеческие глаза, ласковые, плохие, но грустные-грустные...
