Где-то там разматывались огненные кольца, а пассажиры заняты только собой. Трамвай уныло стонал, неторопливо покачиваясь с боку на бок. Стоя на задней площадке, я наблюдал, как две стальные полосы убегают от него, и жизнь казалась мне бесконечной.
Неожиданно кто-то сдавленно вскрикнул: "Лента!" Ничего не понимая, я обернулся на голос. Лица окружающих застыли в нарастающем ужасе ожидания. И только молодой мужчина в белом плаще-балахоне истерически смеялся и бил по поручням впереди стоящего сидения. Никто из них не хотел оборачиваться. В этот час неотвратимая судьба выбирала одного из нас.
И опять я смотрел сквозь стекло. Настигая трамвай, дымя и рассыпаясь искрами, совсем рядом, раскручивалась огненная, плотная спираль. За ней тянулся горящий, постепенно затухающий след. Вот уже начинало слепить глаза. Звякнуло разбитое стекло, и что-то взорвалось.
Я открыл глаза. Трамвай стоял. Но внешнее стало невидимым. Все вокруг оказалось заляпано черной, липкой, приторно пахнущей трупной сажей. Меня вырвало, и только после того я заметил, что нет среди нас молодого, смеющегося человека.
День ото дня окружающее переполняла безнадежность. Почти не встречалось радостных лиц, и только дети сопротивлялись нарастающей подавленности. Остальные надели черные маски смирения и суеты.
Сначала город наводнили слухи, а настоящее положение удавалось скрывать пока существующим властям. Затем лента разорвала мэра прямо на одной из торжественных церемоний. Паника, охватившая присутствовавших, принесла еще большое число жертв. Мечущиеся люди попадали под ленту, наступали на ее хвост, давили друг друга.
Уже тогда стало ясно, что помешать ей нельзя. Сгусток ненависти в бешеных, нечеловеческих желаниях не знал преград, и город сдался. Смерть превратилась в обыденность, она не возмущала никого. Апатия и покорность охватили большинство обитателей.
Уехать оказалось невозможным. Тех, кто пытался бежать, находила лента. И как-то незаметно на улицах города появился новый тип людей. Угловатые, в черной одежде, они со сладострастием доглядывали за всем и вся. Они знали - тот, кто им не понравится, будет немедленно наказан необъяснимой и ужасной силой ленты.
Поговаривали, что в мэрии давно сидят лишь наместники ленты на Земле.
Это была самая жуткая и интересная игра. От нее не спасут даже родители. Мы прятались от угловатых, а они не всегда обращали внимание на крикливых подростков. Двое в черном сосредоточенно копались в мусорном баке. Темняки преклонились туловищем вниз, почти по пояс. Вот бы подтолкнуть их тощие задницы.
Лео, как водится, подначивал меня. Он заводила. Холодное белое лицо и бескровные губы. Лео не умел смеяться. Только гаркал отрывисто, зло и сухо. Его мать забрали угловатые. Я видел ее. Лоб перетянут черной, кружевной косынкой. Взгляд пустой и до боли равнодушный. Она не следила за сыном. Тот стал настоящим оборванцем, грязным и вечно голодным.
Лео правда хотел их толкнуть. Я напугался. К ним опасно подходить. Возьмут и задушат. Темняки как фантомы, ничего не соображают. Но Лео тоже плевать. Тогда я поднял и запустил в их сторону камень. Попал точно в железный бак. Грохоту...
Темняки опрокинулись рожами в мусор. Вылезли, держались ладонями за уши, выли в голос как волки. Надо бежать, но мы смотрели, смотрели, будто заговоренные. Нас заметили, и мы кинулись вон. Начиналась погоня.
Кучка ребятишек, что есть духу мчалась вперед. Нас несколько пацанов и одна девчонка. Черные шли по нашим следам, и мы холодели каждый раз, когда попадали в поле их зрения. Бежали давно известными ходами, используя лабиринты полупустых домов, дворов и квартир.
Город казался вымершим. Но нет, убитых не так много, просто живыми полностью и всецело владело безразличие. Пребывая в серой будничной пелене, они даже не закрывая глаз, не видели детских игр.
Угловатые сужали кольцо, двигаясь короткими перебежками в обходную. Их набралась целая куча. Мне рассказывали, что как-то темняк заглядел пацана до смерти, когда тот не смог больше бежать. Выход один - рассыпаться, но только парами. Боялись одиночества, как самого ужасного. Мне досталась девчонка.
Двор оказался глухим, такой невезухи еще не выпадало. Чердаки отдельные, между собой не соединяются. К тому же при мысли о темноте и паутине углов бросало в дрожь. Единственной надеждой оставался богатый, но еще недостроенный дом с колоннадой.
Мы летели вдвоем, дергая по очереди дверь за дверью. Вертикальные тени от колонн считали наши шаги. Незапертыми оказались сразу две. Выбрали ту, за которой светлее.
Теперь оставалось найти комнату и отсидеться, пока черные не уйдут, сбитые с толку. Но болела голова, и пугала необычность дома. Он не был доделан. Но похоже, его часто посещало множество людей. Полностью отсутствовали жилые комнаты.
Более того, помещения почти одинаковы и лишь находятся на разных стадиях отделки. Где не имелось окон, горел свет. Длинные круговые коридоры, стандартные двери, и один и тот же архитектурный мотив за ними. - Четырехугольник стен, купольный потолок, с нарисованным глазом, в зрачке его дырка, трубой уходящая в небо.
Близкое шарканье ног в коридорах. Угловатые сужают круги, кажется, что они непостижимым образом узнают о наших передвижениях. С каждой секундой сильнее болит голова.
Твари, сначала они ощупают нас мерзкими, клейкими взглядами, потом задушат как цыплят. Наконец, упав на пол в одной из комнат, мы почувствовали, что не можем двигаться более.
Поднеся руки к вискам, я инстинктивно, до рези в коже, принялся их растирать. По телу разлилось блаженное тепло, меня охватило вязкое, почти животное удовольствие.
Должно быть, прошло немало времени. Девчонка мирно посапывала рядом со мной. Я разбудил ее.
- Что было?
- Ничего, просто угловатые ушли.
- Они смотрели на нас?
- Нет, они не нашли этой комнаты.
- Почему?
- Не знаю.
Мы ходили и разглядывали дом, спасший нас. После долгих блужданий, попали в обширный зал со спиральной лестницей, уходящей вниз. Наклонившись над перилами, я почувствовал противный, слизистый запах выгребной ямы. Мраморные покатые ступени, укрывала мокрая ковровая дорожка. Ниже полная темнота. Вода где-то капает. Обшарпанная штукатурка. Лезть туда явно не хотелось.
- В городе говорят, что есть яма, которой угловатые молятся, - сказала моя спутница.
- И ты думаешь, они не нашли нас в собственном доме?
Потом стало ясно, что всякий, кто не угодит черным, будет иметь дело с лентой. А их становилось больше с каждым днем. Они следили даже за себе подобными, и были случаи, когда лента разрывала угловатых.
Дом, где мы спрятались, давно стал центром города. К нему тянулись черные ленты паломников. Они совершали человеческие жертвоприношения. Я забыл, когда это началось. Я не помнил о прошлом моего города. Оно казалось недостижимым садом, райские яблоки которого, можно попробовать только после смерти.
В моем городе больше смерти боялись сглаза. Даже родственники старались не смотреть друг на друга. Наверно не сразу, но я стал верить, что из глаз окружающих сочится яд, способный убить душу каждого. Может такое казалось только мне, но я в это верил.
Девчонка, другого имени ей так не нашлось, стала моей подругой. Лео забрали темняки. Мы продолжали зачем-то бегать от них. Но черноты расплодилось в нашем городе столько, что не хватало материи траурного цвета. Сами они уже не гонялись за босяками, мы находились в поле их зрения постоянно.
Одно время, даже ко мне пришло сладострастное, вязкое желание подглядывать за всем и вся. Но я знал хорошее средство против недуга. Стоило потереть виски, как наваждение пропадало.
Однажды глубоким вечером, в мой дом притащилась девчонка с рваной и тяжелой на вид сумкой.
- Послушай, - сказала она, - у меня есть мысль, как избавиться от этого кошмара.
- Ты думай, что говоришь. Если бы такое было возможно, оно давно бы случилось.
- Нет, подожди. Помнишь тот дом с винтовой лестницей?
- Еще бы.
- Его надо взорвать.
- Зачем?
- Не важно, я чувствую, что его необходимо взорвать. У меня в сумке бомба, настоящая. Только давай быстрее, иначе нас засекут.
Я не верил в ее слова, покуда мы не оказались у священного дома. Попасть туда нет проблем, но каждый пришедший выходил наружу в черном, траурном одеянии. И тогда я понял, что сказанное ею правда.
Заломило виски. Казалось, глаза сейчас вылезут из орбит. Тошнило, во рту появился кислый привкус. Я не мог пошевелиться и оторвать взгляда от сумки моей подруги.
И тогда из-за угла выкатила лента. Девчонка пыталась зарыться в снег, но лента сразу же нашла ее. Негромко хлопнуло, сажа измарала мое тело. И только потом вывернуло наизнанку внутренности. Каждую, до последней клеточки.
Но мозг жил и работал совсем отдельно. Это я убил ее. Нет, кто-то пользуясь мной будто прицелом орудия, разнес в клочки мою человечность. И я начал массировать виски. Мне казалось, что голову окружает огненный шар. Я будто вибрировал в каком-то поле, и никто, и ничто не могли остановить меня.
Черные опрокидывались при моем появлении, как пешки в шахматной партии. У них, наверное, начинали просыпаться остатки мозгов и зачатки совести. Я двигался абсолютно точно, направляемый голосом неутоленной ненависти и отвращения. Я знал, как мне будет противно, но только потом. А сейчас я хотел убить его. Это свершится само, это просто. Достаточно только увидеть, и кошмар окончится.
Винтовая лестница, почти полностью завалена поганью жертвоприношений. Вонь стояла столь нестерпимая, что и в таком состоянии я чувствовал тошноту. Только б не поскользнуться.
Наконец я понял, оно рядом. Чудовище сдавлено мычало и пыталось забиться под тяжелый деревянный шкаф. Я зажмурился и стал подходить. Грохот упавшего шкафа заставил открыть глаза. Оно еще дергалось в последних, предсмертных конвульсиях. Еле видимые волны какого-то излучения кругами расходились от раздавленного тела.
Упругие, теплые волны качали мое тело в свой такт. Я словно паяц, подвешенный на неведомых ниточках. Жирное, грязное существо с лицом дебила и слипшимся пучком волос на макушке. Шкаф размазал его по бетонному полу, оставив лишь круглую как пузырь голову и поток нечистот.
