Бабушка покойная рассказывала. Еще до революции, ей лет восемь тогда было, переезжали они со своего Богом забытого хутора в большое село к родным. Пятеро ребятишек на телеге с немудреными пожитками, отец же с матерью (прадед и прабабка мои) рядом идут – лошаденка плохая, едва-едва не падает от усталости. Вокруг красота: лето, луга раскинулись широко, кузнечики стрекочут, шмели жужжат, пахнет медом и земляникой. Только не до того переселенцам: жара и оводы одолели, ребятишки уставшие хнычут.
Тут еще и беда случилась – лошаденка упала в оглоблях, подняться не может, еле дышит. Пришлось распрячь, до деревни хоть и рукой подать, но у падавших от усталости людей сил идти не было, погода стала хмуриться, да и вот-вот смеркаться начнет. А ночью темь – глаза выколи, если до села не доберутся, заблудятся. Решили прямо в поле заночевать, уложили ребятишек на телеге, одеялом накрыли, сами рядом на земле улеглись. Только задремали, слышат – ребятишки смеются. Поднялись посмотреть. Видят, лошадь рыжая стоит, справная такая, добротная, работой не изможденная. Шесть блестит, грива длинная, густая, не спутана – явно, не крестьянская. Подходит животина к телеге, где ребятишки расположились, одеяло с них зубами стаскивает. Прогонят ее – отбежит, подождет, как они улягутся да одеялом накроются, и снова за свое. Вроде играет, но спать им не дает.
Огляделись родители: думали, может, табун недалеко пасется, вот эта и отстала. Да, нет никого вокруг. Да, и кто такую лошадь одну в сумерки на пастбище оставит? Отец сначала даже обрадовался, запряжем, мол, доедем до места, а там спросим, может, и найдется хозяин. Только лошадь в руки не давалась, подойдет к ней мужик – она на бок брякнется, кататься по земле начинает. Уж и так ее приманивали, и эдак, а лошадь или на дыбы, или вновь на землю падает. Еще и ржет, как будто насмешливо. Что, мол, взяли? А сама не отходит.
Осерчал отец, оглоблей замахнулся – она же башкой помотала и пошла прямо на него. Так и норовит зубами за руку цапнуть. Нормальная то лошадь убежала бы, а эта нападает, гоняет здоровенного мужика вокруг телеги, мать детей к себе прижала, не по себе стало: видимо, бешеная животинка. Побегали немного еще, отошла лошадь в сторону, но далеко не уходит.
Бросили переселенцы пожитки, схватили детей в охапку – и бежать, куда усталость только девалась! Оглядывались все – нет ли погони. А мучительница их у телеги так и стояла, копытом землю бьет, но догонять не собирается.
Оказалось, деревня совсем рядом. Пока домишко родственников нашли, дождик начал накрапывать, а в ночь такая непогода разгулялась: дождь, как из ведра, молния так и сверкает. Вот если бы в поле остались! Спасибо, лошади – спасительнице!
Выясняли позже, нет ли у кого такой рыжей, бешеной. Никто не признался…
На новом месте обустроились быстро: первое время у родственников жили, потом в свой дом переехали, только прадед недолго радовался. На дворе уж ноябрь стоял, когда печку он складывал (печник был), все торопился в новый дом заселиться. Простудился сильно, да и умер еще до конца зимы в тридцать три года.
