Весна в тот год выдалась на славу. В конце марта сады на Воробьевых горах уже подернулись нежно-зеленым маревом молодых побегов. По аллеям сновали суетливые воробьи; вокруг яблонь, приминая красными лапами пробивавшиеся кое-где молодые щетинистые травинки, голуби водили брачные хороводы.
Я и Валерий Петрович - достаточно известный в определенных кругах психиатр и оккультист - вели прием в общежитии МГУ. К нашему приходу у дверей арендуемых комнат уже скопилось несколько посетителей.
- Эх, шизофрения, - проворчал Петрович, прикрывая за собой дверь. Петрович одним взглядом выхватывал пациента, психическое состояние которого не соответствовало норме, и никогда, при этом, не ошибался.
В три часа в кабинет без стука вошла хорошо одетая крупная женщина, которую я про себя назвал Мордюковой – до того похожа. Когда «Мордюкова» наконец уселась на неудобный, сконструированный под школьно-студенческое седалище, стул и заявила, что ее зовут Нонна Игоревна, я еле удержался от улыбки – она еще и Нонна. Женщина оказалась главным бухгалтером очень солидной фирмы. Поскольку компания эта продолжает благополучно существовать и в настоящее время, название ее я, пожалуй, опущу. По словам Нонны Игоревны, примерно полгода назад внутри нее завелась какая-то препротивная девчонка. Поначалу женщине казалось, что ей просто мерещатся детские голоса. Через некоторое время женщина поняла, что голос один и принадлежит совсем маленькой девочке, а еще через месяц Нонна Игоревна впервые заговорила «по-детски». Произошло это в самый неподходящий момент – на совещании совета директоров, куда Нонну Игоревну, как главбуха, всегда приглашали. Перебив чей-то доклад, она вдруг захихикала и понесла околесицу писклявым детским голоском. Совещание было сорвано.
Рассказывая все это, женщина плакала и объясняла, что ее непременно уволят, если что-то подобное повторится еще раз. Одно ежемесячное собрание директората она уже пропустила, сославшись на простуду, а вот пропустить следующее не получится – квартальный отчет.
- Представляете, какой ужас, - Нонна Игоревна выдохнула большое облако дыма, - Мне сорок семь лет. Если меня выкинут с этой работы, придется пойти бухгалтером в какой-нибудь овощной магазин. Это с моим-то опытом и после должности главбуха в такой компании! Я уже ходила к психиатру. Анонимно. Больше к ним не пойду. Упрячут ведь, - женщина зарыдала.
Я постучал в тонкую перегородку стены. Петрович, поправляя сползающие набок очки – одна дужка была сломана и наскоро примотана синей изолентой – появился в дверном проеме. Посетительница не умела идентифицировать психиатров по внешнему виду, иначе, пожалуй, при виде Петровича сбежала бы.
Нонна Игоревна извлекла из рукава дорогого итальянского костюма довольно замызганный платочек, высморкалась и поведала, что в последнее время она стала замечать за собой новые странности – непреодолимое желание дурачиться, скакать на одной ножке, возросшую до мании любовь к сладкому. В подтверждение своих слов женщина открыла сумочку и вывалила на стол ее содержимое, где среди очень дорогой косметики и изысканных визитных карточек попадались слипшиеся дешевые карамельки и скомканные фантики.
- Каждые полчаса мне надо непременно съесть конфетку, - хрипло заявила Нонна Игоревна и вдруг захихикала тонким голоском.
Случай оказался довольно серьезным. Петрович, большой любитель сложных случаев, даже отменил несколько собственных важных встреч, чтобы помочь мне в этом неординарном деле
Увлекшись этим случаем и отменив на ближайшие три дня все визиты, мы собрались в Ботаническом саду ВДНХ на оккультный совет. Прогуливаясь по начинавшим зеленеть аллеям, мы и так и эдак рассматривали свалившуюся на нас задачу. Сдаваться очень не хотелось. Все шло к необходимости вступления с сущностью, захватившей нашу «Мордюкову», в переговоры. Но как? Многолетняя практика показывала, что сущности понимают только силу. Именно сила мага, грубый властный окрик заставляют это Нечто покинуть тело несчастного измученного пациента и отправиться туда, где подобным явлениям самое место. Уговаривать сущности бесполезно – любые уговоры воспринимаются ими как проявление слабости со всеми вытекающими для самого изгоняющего последствиями. Решение пришло неожиданно – гипноз. Именно глубокий гипноз мог бы позволить временно «выключить» из переговорного процесса саму Нонну Игоревну – женщину, как мы уже поняли, весьма волевую и безапелляционную – и обратиться напрямую к тому, кто ломал ей жизнь так изощренно-радикально.
Погруженная в состояние глубокого гипноза, взрослая женщина предоставила полную свободу поселившейся в ней детской сущности – корчила рожицы и (при росте под метр восемьдесят) пыталась, сидя на стуле, болтать ногами. То, что гость Нонны Игоревны – сущность молодая, стало ясно сразу после того, как волевой характер женщины был нейтрализован. Взрослая женщина – наша Мордюкова – сидела на неудобном стуле так, как сидела бы совсем маленькая (лет десяти) девочка. Она склонила голову набок и внимательно прислушивалась к тому, что говорят эти взрослые дяди.
- Ну, и как тебя зовут? – спросил Петрович.
- Верка, - ответила наша Мордюкова и показала мне язык.
Выяснилось, что Верке было 9 лет, когда ее изнасиловали и убили пьяные мужики, имена которых она назвала. Тело убитой Верки бросили в замусоренный овраг на окраине рабочего поселка и завалили бытовым хламом. Как раз рядом с эти оврагом проходили железнодорожные пути, по которым 6 месяцев тому назад проехал скорый поезд Екатеринбург – Москва. В этом поезде возвращалась в столицу из командировки Нонна Игоревна, успешно проинспектировавшая несколько зауральских филиалов компании. Провидению было угодно, чтобы из тысячи пассажиров поезда именно нашей Мордюковой достался такой подселенец – девятилетняя душа замученной поселковыми уродами Верки.
- А почему ты выбрала ее? – строго спросил Верку Петрович.
- Потому что она – хорошая, - усмехнулась девчонка, - И конфеты любит. Только она их раньше не ела, потолстеть боялась.
Верка-Нонна вдруг задумалась и стала сосредоточенно грызть ногти.
- И чего же ты хочешь? - спросил я.
- Ничего не хочу. Конфету дай, дядька, - Верка захихикала и стала строить Петровичу глазки, видимо, полагая, что именно он, как самый старший, распоряжается здесь конфетами.
Разжевав карамельку, Верка заявила, что ей часто видится тот самый противный овраг, заваленный мусором.
- А хочешь, ты больше не вспомнишь темный гнилой овраг, а будешь видеть красивый сад и тихую речку? - спросил я.
В результате двухчасовых переговоров душа убитой девочки согласилась переселиться в молодое деревце. Почему-то мне показалось, что деревом Верки должна быть верба. Я поставил в стеклянную банку несколько срезанных веток. Через две недели все подготовленные веточки, кроме одной, погибли, последняя же пустила крепкие корни, выпростала мохнатые почки и зазеленела побегами. В эту ветку вербы после очередного визита Нонны Игоревны и была переселена душа убитой девочки. Вербу я посадил в Ботаническом саду, на берегу реки Лихоборки, в уютной тенистой излучине, где начинаются клубничные поля.
Всякий раз, гуляя по саду, я сворачиваю с асфальтовой дорожки и иду по еле приметной заросшей осокой тропинке туда, где у самой воды растет молодая верба. Этой весной Верке-Вербе исполняется 19 лет, и я, как обычно в конце марта, поеду в Ботанический сад и положу к ее корням карамельку.
Москва, Ноябрь 2005 г.
