* * *(Как вы помните, всё закончилось тем, что Ядя осталась ночевать в гостях у соседей)
В шесть часов утра прискакал от графа нарочный с письмом, в котором граф умолял простить его за причиненные неприятности и не волноваться, потому что дочь его уже благополучно вернулась домой.
Кинулись в угловую, где Ядя ночевала: постель пуста, окно настежь. Оказывается, ночью сбежала домой. А ведь до их усадьбы было не меньше 10 верст!
После завтрака приехал старый граф. Очень извинялся и, по-видимому, был страшно расстроен.
У нас все, конечно, делали вил, что выходка его дочки очень мила и забавна, и просили расцеловать эту маленькую дикарку, но потом долго возмущались.
А графа и его буйную девицу не видали мы после этого года четыре и встретились как раз, когда началась дикая история, о которой я, собственно, и хочу рассказать.
Возвращались мы с какой-то поездки. Ехали через графский лес.
Лес был густой, совсем дремучий, шумели в нем среди лип, дубов и берез и высокие ели, что в этих краях довольно редко.
- Гу-гу-гу! - закричало из чащи.
- У-у-у! - ответило эхо.
- Это что же - сова? - спросили мы у кучера. Он, не отвечая, мотнул головой и стегнул лошадей.
- Гу-гу-гу!
- У-у-у!
- Это, верно, разбойники... - шепнула сестра. - Или волки...
Всегда у русских детей был какой-то страх в лесу. Такое "гу-гу-гу" где-нибудь на лужайке или на поле не произвело бы никакого впечатления, а в лесу - страшно. Лес <<темный>>, не только по цвету своему, но и по тайным силам.
В лесу для детей живет волк. Не тот волк, за которым гоняются охотники, похожий на поджарую собаку с распухшей шеей, а мугощественное существо, лесной хозяин, говорящий человеческим голосом, проглатывающий живую бабушку. Узнают о его существовании по сказкам раньше, чем видят на картинках, и поэтому представляется он детскому воображению таким неистовым чудовищем, какого потом за всю жизнь не увидишь на нашей скучней земле.
Так вот, это "гу-гу-гу" в темной глубине леса испугало нас. Конечно, мы понимали, что волки тут ни при чем, да и разбойникам , пожалуй, кричать незачем. Но было что-то зловеще-незвериное в этом крике.
А кучер молчал, и уж только когда мы выехали на луговину, повернулся и сказал:
- Лешачиха кричит.
Мы удивленно переглянулись.
- Это, верно, здесь так называют какую-нибудь породу сов.
Но кучер повернулся и снова сказал просто:
- Не совиной она породы, а графской. И опять прибавил:
- Лешачиха.
Мы молчали, ничего не понимая, и он заговорил снова:
- Графская панночка, грабянка, дочка. Когда старый граф на охоту идет, она ему со всего лесу дичину гонит. Тогда она по-другому кричит. А сегодня, значит, одна гуляет. Нехорошо у них!
Что нехорошо и почему она кричит - ничего мы не разобрали, а стало как-то жутко.
- Это что же - та самая дикая Ядя, которая у нас ночевала?
- Очевидно, она. Чего же она кричит?
Рассказали дома необычайное событие. Старая ключница засмеялась.
- Ага! Лешачиху слышали! наша Гапка работала у них на огороде, пошла на пруд с ведром. Стала воду черпать, а за кустом кто-то, слышно, плещется. Взглянула - а это панночка купается, и вся она до пояса в шерсти, как собака. Гапка как крикнет и ведро упустила. А Лешачиха прыг в воду да и сгинула, на самое дно, видно, ушла.
Разыскали Гапку. Она как-будто была испугана, что мы все знаем. Отвечала сбивчиво. Верно, все наврала, а теперь не знала, как и быть.
Ввиду всего этого стали мы много говорить о дикой графине. Местные люди рассказывали, что она болезненно любила своего отца, а он ее не очень. Должно быть, стыдился, что она такая неладная...
А вскоре объявился у нас и сам граф. Приезжал в своей коляске на четверке цугом и привез целых двух дочек: Ядю и другую, старшую, Элеонору, а которой мы и не знали. Воспитывалась она, оказывается, в Швейцарии, потому что с детства была туберкулезная и дома её держать было нельзя.
Эта другая дочка была совсем другого ладу. Очень тоненькая, сугулая, в пепельных локонах, лицом похожая на графа, манерами томная, одетая по-заграничному.
Наша Ядя явилась в каком-то диком платье из скверного желтого шелка, очевидно, работы местечковой портнихи. За эти четыре года Ядя разрослась в дюжую девку, брови у неё соединились в прямую черту и на верхней губе зачернелись усики.
Граф, видимо, гордился своей старшей. Звал её ласково "Нюня", смотрел на нее любовно, даже как-то кокетливо. Рассказывал, как он ожил с ее приездом, что целые дни они вместе читают, гуляют и что больше он ее от себя уже не отпустит.
Ядя сидела мрачная и очень беспокойная. Краснела пятнами, молчала и только перебивала, когда сестра ее хотела что-нибудь сказать.
Мне это Нюня не особенно понравилась. Было в ней что-то фальшивое, и уж очень ясно показывала она своей презрение к младшей сестре. Мне было как-то жалко Лешачиху.
Я сидела тихо, пряталась за спинку кресла и глаз с нее не сводила. Все думала, как она так гукает в черном лесу, как зверей загоняет. Страшная она для меня была до того, что прямо сердце заколотилось, а вот вместе с тем жалко ее. Точно какой-то страшный зверь, подстреленный, корчится.
На нее в гостиной мало обращали внимания. Может быть, даже считали, что тактичнее не замечать ее угловатых манер и вульгарного платья. Да и вступить с ней в беседу было трудновато. Ну как заговоришь в светском тоне с усатой девицей, которая, как леший, по лесу шатается и людей пугает. И все занялись Нюней, ахали, какая Нюня очаровательная и, главное, как она похожа на отца.
И вдруг Лешачиха вскочила и закричала:
- Неправда! Она совсем не похожа. Она горбатая, а мы с папой прямые и здоровые!
Она быстро ухватила рукой локоны сестры, приподняла их, и открыла её сутулые, кривые плечи. И захохотала, захлебываясь.
Нюня слегка покраснела и освободила свои волосы из рук Лешачихи. Но ничего не сказала, только поджала губки.
Зато старый граф расстроился жутко. Мне казалось, что он сейчас расплачется. Ну и конечно все сразу заговорили громко и оживленно, как всегда бывает, когда хотят загладить неприятный момент.
Граф, как светский человек, сам быстро справился со своим волнением и стал рассказывать, как хочет развлекать свою заганичную гостью, завести знакомства, устроить теннис, пикники и охоту. Нежной Нюне нужен спорт, конечно, умеренный, и, главное, развлечение.
Лешачиха после своей дикой вспышки вдруг увяла и как будто даже не слушала, о чем говорят.
Только когда они уезжали, разыгралась маленькая сцена: Ядя быстро, прежде отца, прыгнула в коляску и заняла парадное место. За ней влезла нюня, и , поджав губы, демонстративно села на переднюю скамеечку. Тогда отец взял Нюню ласково за плечи и пересадил рядом с Ядей, а сам сел напротив. Ядя вскочила и села рядом с отцом. И лицо у нее было несчастной и совсем безумное.
* * *
